Блохину-60! Ретроспектива

В преддверии юбилея наставник киевского «Динамо» Олега Блохина предлагаем вниманию читателей несколько интервью с ним прошлых лет и ретро-материалов о гениальном футболисте и амбициозном тренере.

Олег Блохин

Если вам скажут, что в Греции все есть, не верьте ни в коем случае! Иначе с чего бы это Олег Блохин, с которым я связался по телефону накануне командировки в Элладу, стал просить привезти ему украинского черного хлеба и сала? Куда от ностальгии денешься! Даже при том, что и демократичная греческая кухня, как и все в этой сказочной стране, постоянно позволяющая открывать что-то новое, Олегу по вкусу. Вообще, он, кажется, насквозь пропитался эллинским духом, врос в местный ландшафт, стал греком, «человеком из большой Европы» на добрую часть себя.

Умудряясь, однако, настолько же оставаться тем Блохиным, которого у нас помнят, любят и... не понимают. Впрочем, и в Греции, где наш «свой среди чужих» живет и работает последние семь лет, в профессиональных вопросах ему приходится сталкиваться с этакой невидимой стеной-ситом отнюдь не естественного отбора, причем ячейки не только узки, но и усеяны шипами. То пресса укусит за ляжку (по науськиванию и без), то лягнет кто-то из мечтающих «подсидеть», а то и вчерашний «друг» сдаст с потрохами, сохраняя улыбку и держа кукиш в кармане...

Говорить о своих нынешних проблемах (если так можно назвать паузу в его тренерском творчестве) с украинскими журналистами Олег Владимирович не любит, справедливо считая: чтобы всерьез рассуждать о тенденциях развития греческого футбола с любого ракурса, нужно здесь вариться. Обо всем же остальном лучшего нашего нападающего всех времен работники пера и микрофона давным-давно расспросили — тридцать лет человек в большом спорте. Что осталось вашему покорному слуге? Да просто разговор ни о чем, происходивший за столиком одного из ресторанчиков любимого Блохиным уютного и живописного района Афин — Плаки.

«ГЛУХОТУ» УСТРАНЯЛ В ПРОЦЕССЕ

— Блохин отдыхает от футбола... Устали, Олег?

— Нет, от футбола уставать я не умею. Психологически порой напрягаешься, когда наслаиваются определенные моменты, но это издержки любой профессии...

— Однако даже, скажем, передовые токарь или пекарь не настолько на виду, как человек, пребывающий не на последних ролях в вашей сфере...

— Это, наверное, и есть те самые моменты — пресса, телевидение, которые здесь следят за каждым твоим шагом и освещают события далеко не всегда доброжелательно. А греки — народ южный, эмоциональный, из крайности в крайность запросто шарахаются. Сегодня ты для них царь и бог, завтра... Вот и приходится, чтобы их не обидеть и самому не в ущерб, свой «компьютер» напрягать. А он на такой жаре иногда дымится...

— Сейчас, по прошествии стольких лет, вы можете вспомнить, как для вас начинался футбол?

— Не с мяча. С движения. Повезло родиться в спортивной семье, когда, наконец, гены стали брать свое, родители не сдерживали. Все подвижные игры, «культивируемые» нашим двором, поглощали, засасывали — хоккей, казаки-разбойники, лыжи, санки, коньки. Мяч уже появился сам собой. Как оказалось, навсегда...

— Точно, «Футбол на всю жизнь». Так называется ваша автобиографическая повесть. В ней вы, кстати, много и тепло говорите о школе, но почему-то ничего — о друзьях-однокашниках, товарищах детства...

— К сожалению, довольно рано пришлось «отбиться от стаи». У ребят, с которыми вместе учились и росли, была своя жизнь, у меня — своя, футбольная. После школы же круговорот большого спорта и вовсе захватил, пути наши разошлись. Вне зависимости от моего на то желания...

— Дневников в детстве не вели?

— Нет, ни в детстве, ни потом. Хотя, постойте, перед чемпионатом мира что-то для себя помечал, записывал. Но дневником жизни в обычном понимании я бы это не называл.

— Михал Михалыч Коман как-то в одном из интервью утверждал буквально следующее: «Блохин был „глухой“ на правую ногу». Как исправляли положение?

— Да, в общем-то, никаких специальных упражнений не было, подтягивал «глухоту», как говорится, в процессе. Настраивал себя на то, что у ударной левой должно быть как можно более сильное подспорье. В итоге, думаю, в этом вопросе достиг потолка, наверное, сделал для улучшения правой все, что мог.

«КАГЭБИСТАМ ЗА НАМИ БЫЛО НЕ УГНАТЬСЯ»

— Олег, согласны ли вы с утверждением о том, что нынешних футбольных звезд в значительной степени «делает» пресса?

— Это абсолютно нормальный, естественный процесс: без рекламы не продашь товара. А футбол давно уже перестал быть просто игрой, это индустрия, где крутятся бешеные деньги. Посмотрите, трансферы лучших игроков мира возрастают на порядок уже едва ли не с каждым годом, телекомпании выкладывают миллионы за трансляции крупнейших соревнований...

— В ваше время и в вашей ситуации было немножко по-другому.

— Немножко! Система, при которой мы жили и играли, просто не позволяла появляться звездам. «Всеобщее равенство» должно было преобладать и в советском спорте! Впрочем, и на Западе не было «звезд» в таком количестве, как сейчас. Хоть и не пришлось в достаточной степени это прочувствовать, но, думаю, в восхождении к футбольным вершинам игроков, которые и сейчас, давно завершив карьеру, считаются Звездами с большой буквы, пресса не принимала столь активного участия. Взаимосвязь между твоей стоимостью — реальной или «рыночной» — с вниманием к твоей персоне со стороны масс-медиа сегодня в несколько крат сильнее. Нередко пресса перебарщивает, оценивая того или иного футболиста, но это связано с вышеупомянутыми процессами. Хотя, по большому счету, настоящий талант дорогу себе всегда пробьет. И платить за него миллионы, основываясь только на газетных публикациях, никто не станет.

— Как происходило общение советских спортсменов с журналистами западных — «враждебно настроенных» — изданий? Был ли какой-то контроль за такими контактами со стороны представителей КГБ?

— Не берусь утверждать, являлись ли каждый раз гэбистами наши переводчики. Сами же мы отвечали на вопросы прочно засевшими в мозгу стереотипами. Спорт, спорт, спорт. Почти, как у Высоцкого: «Подняться по крутой спортивной лестнице мне помогли мой коллектив, мой тренер и моя семья...» В политические дебаты не ввязывались. В общем — все было четко.

— А если случалось, что какая-то непозволительная откровенность проскакивала в интервью с отечественными корреспондентами? Купировались материалы?

— Да какая откровенность? Круг вопросов был строго очерчен: где родился, как пришел в футбол и каким образом удается столько забивать. Или еще что-нибудь около того.

— Не надоедало — об одном и том же?

— По молодости как-то не задумываешься о глубине общения с журналистом, сам факт диалога с тобой уже приятен.

— А первое свое интервью помните?

— Первое? О-о-о... Трудно... По-моему, лет в шестнадцать или семнадцать. То ли после победы в Кубке «Надежды», то ли после одного из матчей юношеской сборной впервые пригласили на телевидение. Страшно волновался перед камерами, пот ручьями лился. Затем увидел все это на экране. Честно говоря, не слишком приятно было смотреть на себя перепуганного. Но, что поделать — первый опыт, иначе выйти вряд ли могло.

Пресса любила его и... не любила. Любила за то, что имя «Блохин» в заголовке гарантировало прочитываемость и раскупаемость. Не любила — потому что не из говорливых был собеседник, а порой и осадить мог, причем жестко. Считанные из коллег могли запросто набрать его домашний номер, не опасаясь нарваться на прохладное: «Потом, потом...» Зато, «отдаваясь» прессе, герой не требовал впоследствии материалов «на визу». Знали коллеги: слово «в сторону» — и следующее «потом» продлится до греческих календ. Это — земляки-украинцы. Москвичи? Недавно по ТВ-6 показали получасовую программу о Блохине. Хорошая программа, вдумчивая — греческие съемки, архивные материалы, от автора. А на «десерт», для усиления впечатления, что ли, — визитка: «БЛОХИН Олег Иванович...»

— Соавтор вашей последней книги «Футбол на всю жизнь» Дэви Аркадьев в одном из отступлений писал, что рукопись пошла в издание далеко не полностью. Какие фрагменты вырезали?

— Думаю, что довольно большие куски, но какие точно, сейчас уже не вспомню. Времени-то сколько прошло.

— Так, может, самое время переиздать книгу? Восстановить те выпущенные места. Да и событий накопилось, впечатлений, наверное?

— Пока даже не задумывался над этим. Через пару-тройку лет, возможно.

— Вы собирали газетно-журнальные материалы о себе? Или, может, создали видеотеку?

— Кассет всего парочку — для души. А архивом занимался отец. Здесь — все в порядке.

— На вашей памяти не было случаев, чтобы кому-то из партнеров по «Динамо» или сборной предлагали остаться на Западе?

— Да предлагали, конечно. На Олимпиаде, еще где-то... Но лично я ни о чем таком никогда не думал. Вообще «скаутам» западным нелегко было работать, сотрудники органов блюли зорко, старались глаз не спускать. Появлялись, правда, в наших расположениях листовки, агитационная литературка соответствующего содержания.

— Иными словами, приходилось гэбистам и впросак попадать?

— Да уж. Попробуйте уследить за командой из двадцати человек. Особенно в тот момент, когда в конце поездки нам давался час, чтобы побегать по магазинам, скупиться, если деньги были. Темп этих «забегов» был даже выше, чем на футбольном поле...

— Олег, как вы строили свои отношения с прессой? Как реагировали на критику в газетах и на телевидении, учитывая, что действительно конструктивной критики встречалось немного?

— Существовало негласное противостояние украинской прессы, которая «вела» киевское «Динамо», оберегая нас, в случае чего, от чрезмерного давления, и прессы московской. Оттуда уж, если критиковали, то всерьез! За «выездную» модель, там, или еще за что-то. В общем, находили, за что. Особенно доставалось за сборную. Что в 1982-м из Блохина сделали после испанского чемпионата мира! Кто только в мой огород камни не кидал, даже «Литературка». С футболом завязать хотелось, не на шутку. Несправедливо ведь было, а бороться, доказывать желания не было.

— Можно подумать, вам бы позволили! Или предлагали выговориться, излить душу?

— Нет, конечно, нет. Это сейчас — свобода прессы, полемика, трибуна для всех. Тогда же все контролировалось. Тем более, «вказивка» из Москвы шла, речь не о чем-нибудь — о сборной СССР. «Заслуженного» снимать хотели, куда уж тут — «излить душу». Не одни мы тогда были подневольными...

— Такое отношение со стороны прессы, со стороны болельщиков не влияло на ваше поведение в игре? Скажем, с одним настроением Блохин выходит против тбилисского «Динамо» и с другим — на «Спартак»...

— Нет, все зависело только от состояния команды и моего личного на тот момент. В игре со «спартачами» мы должны были победить не московских журналистов или фанатов, мы боролись с командой, исповедовавшей другой футбол, и должны были доказать, что сильнее.

— Как вы лично относились к спартаковскому стилю?

— Нормально. Я реально воспринимал вещи, мне нравилось, когда «Спартак» играл в хороший футбол.

Наш разговор состоялся до того, как в Киеве на Республиканском стадионе собрались динамовские и спартаковские футбольные звезды 80-х. После того праздника Блохин, в буквальном смысле слова припертый к одной из стоящих в Мавританском дворике машин, «ублажал» десятки наставленных диктофонов: «Спасибо тем, кто собрал нас здесь. Такие матчи должны проводиться каждый год...» Там он не скажет, что идея подобных встреч и в его мозгу прочно засела. Как и его никто не назовет первопроходцем на этой стезе. А ведь вспомните: после прощального его матча в 1989-м был и «Матч сорока звезд» в 1992-м, и встреча, приуроченная к презентации «Фонда Блохина»...

— Как-то вы обмолвились, что в будущем соберете силы и средства на организацию «Кубка Блохина», куда пригласите «Спартак», тбилисское «Динамо»...

— Да, я постараюсь реализовать эту идею. Не один, конечно, сам не вытяну по финансам. На матчах такого турнира, уверен, трибуны будут полны. Большего ажиотажа, нежели вызывали в последние годы встречи со «Спартаком», нельзя и представить...

— Много ли среди журналистов, освещавших футбол в советские годы, было истинных профессионалов, людей, действительно разбирающихся в том, о чем они писали и говорили?

— Тогда я был игроком и как-то не задумывался об этом. Сейчас, с тренерской высоты, оценивать ситуацию легче.

— И как с профессионализмом у наших греческих коллег?

— Здесь сложности иного плана. Футболу отдана большая половина пяти специализированных газет и добрая часть еще в десятке общеполитических. Чтобы ответить на ваш вопрос, мне потребовалось бы целую аналитическую службу нанять. Да, многие вещи не соответствуют действительности, «спецы» по сенсациям свой хлеб отрабатывают добросовестно. На первой полосе может выйти аршинный заголовок о том, что «Блохин кого-то убил». Затем из текста становится ясно, что, оказывается, не убил, а всего лишь столкнулся, да и не Блохин это был вовсе, почудилось. Что поделать, конкуренция. Товар должен быть броским, кричащим...

— Может, так здесь понимают рекламу футболу?

— Нет, это реклама газете, но отнюдь не футболу. Футбол рекламируется, когда о нем пишут правильные, правдивые вещи.

«Я ДО СИХ ПОР КОММУНИСТ»

— Как-то, давая интервью накануне своего 35-летия, вы назвали день вступления в КПСС одним из самых счастливых в жизни...

— Мы все в то время являлись заложниками большой политики, большой игры, в которой футбол был лишь частью идеологии. В комсомол и партию в нашей команде вступали по спускаемой «сверху» разнарядке, по графику. Без членства в одной из этих безальтернативных организаций успехи в спорте, как и продвижение в карьере в других сферах жизни, практически не «светили». Так что все происходило, по сути, независимо от нас.

— А где сейчас ваш партбилет?

— Сложный вопрос. Не знаю...

— Но из членов КПСС вы не выходили?

— Нет, наверное, до сих пор считаюсь коммунистом. Осталось выяснить, каким. Играя в Австрии, в «Форвертсе», платил взносы не только с тех 110 рублей, что мне в «Динамо» оставляли в качестве зарплаты, но и три процента с валютного дохода, хотя ни в одном уставе КПСС такого не предусмотрено. Получается, был и «социалистическим» членом компартии, и «капиталистическим». Короче, сильный партиец был...

— Сейчас уже не платите?

— Нет, да и никто не требует. А обратятся, так я лучше в партию анархистов подамся. Себе дешевле.

— Полагались ли какие-то льготы служащим МВД, которыми, по сути, являлись динамовцы?

— Нет. Разве что форму давали. Свою я лет через пять получать пришел: тестю на охоту мировой «прикид» подогнал — офицерский стеганый костюм. Ни о каких других льготах не слышал. Наоборот, при отъезде в Австрию нешуточные проблемы возникли — как погоны снять. «Целого» майора никто не хотел отпускать, месяца четыре волокита длилась. Что помогло уехать, даже не знаю.

— Большое начальство как-то мотивировало нежелание вас выпустить?

— По их словам, недопустимым являлось, чтобы капиталисты использовали наемный труд майора МВД.

— Правда ли, что австрийцы ждали, что вы прилетите на военном самолете?

— Наверное, это газетная «утка». В их понимании, почему бы, собственно, майору и не прибыть на каком-нибудь МИГе? Вот с такой «рекламой» приходилось там бороться.

— А ваша учеба на юридическом факультете не связана каким-либо образом с пребыванием «на службе»?

— Нет, да и учился-то я на юрфаке всего месяц, пока не появился декан факультета международных отношений, и я смог перевестись. Там доучился до четвертого курса. Все по-настоящему — зачеты, экзамены. Отставал, догонял, иногда за пару дней приходилось «глотать» толстенные программные книги. Потом понял, что не успеваю безнадежно, а «липовый» диплом, не подкрепленный нужными для освоения профессии дипломата знаниями, не прельщал. Хотя, в определенной степени, учеба, конечно, даром не прошла...

— А в институте физкультуры?

— Если вам что-то говорит такой факт: уже имея звание мастера спорта СССР, я сдавал вступительные экзамены в инфиз на общих основаниях — на специализации, как и все, бегал, попадал в ворота.

«ЧТОБЫ ПОЛУЧАТЬ ПО ЗАСЛУГАМ, НУЖНО БЫЛО ЭМИГРИРОВАТЬ»

Для «Москвы и москвичей» Блоха был костью в горле. Рекорды и достижения, казалось, существующие исключительно для динамовцев и спартаковцев (на худой конец, торпедовцев) Первопрестольной, вдруг один за другим уплывали в Малороссию. Бастионы, казавшиеся незыблемыми, рушились. Его ненавидели, проклинали. И — втайне вожделели. Те, кто свистел с лужниковских трибун в спину одиннадцатому номеру киевского «Динамо» или сборной, готовы были завтра же расцеловать его, «пропишись» он в Сокольниках или Петровском парке. Он же отвечал на свист, критику и взыскания по-своему. Победные голы Москве и в Москве были особенно сладкими...

— Сколько раз вас приглашали в Москву?

— Три, кажется. Первый — когда киевское «Динамо» неожиданно для всех выиграло Кубок «Надежды». Поступили предложения от «Торпедо», «Динамо» и «Спартака». Потом — через год, в 71-м, я уже в дубле Киева обороты набрал, а в «основе» среди таких «зубров», как Хмельницкий, Пузач, Бышовец, Онищенко, Шевченко места себе не видел. По молодости и горячности сказал Севидову, что ухожу в Москву, предложения и вправду были. Мудрый Сан Саныч нашел слова, чтобы удержать. В третий раз приглашал уже Бесков. Меня и Лешу Буряка. «До 40 лет у меня играть будете», — говорил...

— А вы, как тренер, могли бы сказать сейчас какому-нибудь игроку: «Иди ко мне, будешь играть до ста»?

— Я даже образно не готов ответить на этот вопрос. Нужно рассматривать каждую конкретную ситуацию.

— Чем вас могла «соблазнить» Москва?

— Да чем? Ничего нового там я не нашел бы. В сборной и так был, квартира, машина — все имел дома. А зарплаты везде одинаковые, разве что «хлопководам» Ташкента, «южмашевцам» Днепропетровска или донецким «шахтерам» какие-то приплаты шли. Мы же — что? Офицеры МВД, какие там «сверх»? Только за выигрыш какого-нибудь турнира Спорткомитет и руководство министерства премировали. Но все — в определенных рамках, все законно. Да, квартиры вне очереди получали и машины. И выше «среднестатистического» гражданина стояли материально. Но разве сравнится это со льготами и доходами нынешнего поколения футболистов?

— Поговаривали, в иных коллективах первой, а то и второй лиг футболисты получали намного больше, чем в союзной «вышке»...

— Чтобы об этом говорить, нужно иметь в руках факты. Поэтому я не стану утверждать, что в «Пахтакоре» платили вдвое больше, чем в Киеве, а в «Днепре» — втрое. Никогда не заглядывал в чужой карман. Как и никогда не измерял наши победы — над «Араратом» ли, тем же «Пахтакором» или московским «Спартаком» — полтинником, который нам за них платили.

— А о том, сколько получают ваши коллеги за рубежом, до вас сведения доходили?

— Просачивалась информация. Конечно, это несравнимо. За Кубок кубков-75 каждый из нас получил сумасшедшие по нашим меркам 800 долларов. Для Запада же то были «слезы».

— Не завидовали?

— Чего завидовать? Изменить-то все равно ничего нельзя было. Только эмигрировать, как сделали хоккеисты — Федоров, Могильный. Но они выросли уже не в то время. Мы жили за «занавесом», в тюрьме, где люди, вроде бы, чувствовали себя свободными и в то же время не имели выхода. Система вбивала: подчиняться. Родителям, педагогам, начальству, идеям и символам. Впрочем... Да, возможно, не все, на чем мы воспитывались, правильно. Но наряду с фальшивыми ценностями мы учились уважать и общечеловеческие...

«НА „ВОЛГЕ“ Я ТРОГАЛСЯ С ТРЕТЬЕЙ ПЕРЕДАЧИ»

— В какой момент автомобиль превратился для вас из предмета роскоши в средство передвижения?

— С тех пор, как уехал на Запад.

— До этого машина была неизменным атрибутом, подчеркивающим положение, социальную значимость футболиста?

— Наверное, нет. Скажем так, это был один из видов премии. Машину давали, чтобы мы могли через пару месяцев ее продать. В эту «игру» играли все.

— Сколько машин перебывало у вас в Союзе?

— Три, не считая «Жигулей». Их я тоже отношу к средствам передвижения.

— Где учились водить?

— Нигде. Сел и поехал. Когда первый раз сам за рулем добрался до базы, тренироваться уже не мог — всего трясло, руки и ноги отказывались слушаться. И так — в течение двух недель. Еще как-то с заправки тронулся с третьей передачи. Хорошо, «Волга» — механизм сильный, потянула...

Интересно, по каким дорогам «бегает» сейчас та многострадальная «Волга». Бегает ли? Знает ли владелец «антикварного» ГАЗа-24 с потрескавшейся обивкой и проржавевшим днищем, что авто сие со временем будет достойно музея? Его бывший владелец колесит сегодня афинскими улицами, ища места для парковки у запруженных тротуаров, на серебристом «Мерседесе» с киевскими номерами. В греческой столице эту машину знает, наверное, любой болельщик. И, встречая, непроизвольно кивает головой или поднимает руку, приветствуя сидящего за рулем человека в темных очках...

«Я — ТИПИЧНЫЙ СКОРПИОНО-ДРАКОН»

— Лев Филатов писал о вас в книге «Форварды»: «Его атакующим выпадам предшествует интуитивное озарение...»

— Да, интуиция подсказывала, в каком месте я должен оказаться в ту или иную секунду. Чаще всего нутро не подводило — мяч оказывался именно там.

— Такое озарение можно иначе назвать чувством гола или это нечто более глобальное. Чувствовали вы что-нибудь особенное, скажем, накануне встреч с «Баварией» в 1975-м или перед «Селтиком» в 1986-м?

— Нет, такого никогда не было. Однако я мог выйти на поле, абсолютно уверенным в себе и полным сил, а в итоге остаться «сухим»; а мог забить два-три мяча, играя с температурой или, всю ночь промучившись, извините, с желудком.

— Какую роль в вашей карьере сыграл Случай?

— В шестнадцать лет я уперся в тупик выбора: футбол или легкая атлетика. Чувствовал, что тяну и там, и там. Выбрал футбол. Случай? Был худеньким и легким, не подходил под силовую модель игры многих тренеров, не попадал ни в одну сборную или просиживал там на лавках. Хотел даже завязать с футболом, фактически, едва там оказавшись. Остался. Случай? Попал не куда-нибудь, а в киевское «Динамо» к Маслову; готовый расплеваться и уехать, внял увещеваниям Севидова. Случай? А тренером как стал — просто пришел абсолютно нефутбольный человек и увез меня в Грецию...

— В высшую силу верите?

— В Бога. Но не фанатично. Если что-то разлаживается, иду в церковь свечку ставить. На Пасху тоже обязательно. Человек должен во что-то верить.

— Есть такая наука — нумерология. Существует ли для вас магия чисел? Одиннадцатый номер и одиннадцатая комната на базе в Конча-Заспе, история с двухсотым голом...

— Почему — одиннадцатая комната?

— В книге вашей об этом написано.

— Номера не помню, хотя найти, наверное, и наощупь смогу: предпоследняя с правой стороны. Гол двухсотый? Это был именно тот случай, когда он больше нужен был болельщикам, журналистам, статистикам. Пресса писала — народ требовал. Под этим давлением я спешил скорее «рассчитаться» с ними, а ничего не получалось. Поспешишь — людей насмешишь. Номер «11» на футболке? Когда-то в юности мне страшно нравился Герд Мюллер, я старался выбрать тринадцатый. Появился Кройфф — «перекинулся» на четырнадцатый. Пока не понял, что кому-то подражаю, рискуя не стать Блохиным.

— А правда ли, что Лобановский верил в отрицательную силу числа «13», стараясь по возможности не иметь футболиста под этим номером в составе?

— Если это так, то Васильичу приходилось трудновато. Было же положение: в заявке — номера от 1 до 17. В Америке с этим проще: в самолетах отсутствовали тринадцатые кресла, в больницах — палаты...

— Предматчевые приметы у вас были?

— Щитки, гетры и бутсы надевал с правой ноги. Шнуровался перед самым выходом, а, выходя, обязательно оглядывался на трибуну, где сидели родители.

— Олег, по Зодиаку вы — Скорпион, человек неуживчивый, колючий...

— А по китайскому гороскопу — еще и Дракон. Горючая смесь, а?

— То есть, вы во все это верите?

— Насчет характера — согласен. Но с возрастом, становясь мудрее, по-житейски опытнее, человек меняется. И, хотя на тренерской скамейке иной раз могу «взорваться», я изменился. Это уже не тот Блохин, что размахивал руками и ругался со всеми. С другой стороны, может быть, если бы я не размахивал руками и не ругался, то не был бы Блохиным. В чем и сейчас продолжаю оставаться Скорпионо-Драконом, это в отстаивании своих интересов, позиций.

О, эти его черты не раз заставляли вспухать и багроветь чиновников от советского спорта, пытавшихся вогнать судьбу великого форварда в ими одними установленные рамки, в «австрийскую» эпопею в 87-м; подвигали обвинять его в непатриотизме и разваливании советского футбола в 90-м, когда Олега Протасова и Юрия Савичева не выпускали «деградировать» в «Олимпиакос». От этого Блохина зарывались в песок президенты клубов, где ему довелось работать. И гнилыми помидорами потом забрасывали их, отставного тренера, в свою очередь, в любом городе встречая аплодисментами...

«ЛАДНО, ФОРМА, ОТДАЛИ БЫ БУТСЫ...»

— Человек, много разъезжающий, старается оставить какую-то память о местах, где он побывал. Для футболистов такой пласт воспоминаний — не только города и страны, но и матчи, турниры. Какие «зарубки» делали вы на шесте своей футбольной жизни?

— Сохранил около ста вымпелов. Была богатая коллекция футболок соперников, против которых доводилось выходить, — роздал почти всю. Часто на тренировках компания появлялась — один в майке сборной Бразилии, другой — в костюме «Барселоны», третий — от «Фиорентины». Не для того, чтобы выпендриться, нет, просто та форма удобнее была. Да и возможности экипировать всех одинаково от шапочек до шнурков, как сейчас, не было. Другое дело — сборная Союза. Там в «чужом» не появлялись.

— А были у вас «свои» бутсы?

— Я перепробовал много марок — «Пуму», «Тайгер», но в итоге остановился на «Адидасе».

— Индивидуальных контрактов, часом, не предлагали?

— Один раз было дело. Гостили в Японии со сборной, на меня вышел «Тайгер». Сняли мерку, ударили по рукам. Как довелось потом узнать, они выслали два ящика экипировки. Где это все, до сих пор загадка. Ладно, форма, отдали бы хоть бутсы поиграть...

— А «на гражданке» вы следили за модой?

— Мой принцип: лучше купить две дорогие вещи, чем десять средних. Предпочитаю спортивный стиль. Галстук с рубашкой надеваю редко — не люблю. Вещизмом не страдаю. Если что-то от Версаче мне не нравится, не стану носить только потому, что это престижно. Не часы, галстук и туфли определяют «содержание» человека. Искренне жаль тех, кто уверен в обратном.

— Бывший тренер днепропетровского «Днепра» немец Бернд Штанге вводил в команде штрафы за грязную форму, нечищенные бутсы, ненакачанный мяч. А наставник аргентинской сборной Даниэль Пассарелла заставлял игроков своей дружины стричь длинные волосы. Как относитесь к таким новациям?

— Порядок в команде должен быть на всех уровнях. Но если человек — неряха, если это заложено в воспитании, никакие штрафы Штанге не переучат его. У нас в «Динамо» каждый, будь то новичок или звезда, после тренировки сам стирал свою форму. И не припомню случая, чтобы кто-то заявился в грязном. Насчет причесок? Нет, наголо бы не брил. Мне важнее другое: если тренировка назначена на четыре, в три тридцать все должны быть в сборе.

— Футболиста Блохина часто штрафовали?

— Дважды. После красных карточек.

— Но были и другие «номинации»?

— А как же! Правда, опаздывать мы не опаздывали. Режим нарушать — с кем не бывало. Но от футбола при мне никого не отлучали, в часть, как Соснихина или Юрана, не ссылали. Самой серьезной карой было потерять место в составе. Это вам уже не общественное порицание на собрании.

«У МАЛОФЕЕВА МЫ УЧИЛИСЬ РАЗЖИГАТЬ КОСТЕР»

— А в плане тактическом вы были дисциплинированным футболистом? Всегда выполняли тренерскую установку, или импровизация, бывало, перевешивала?

— Импровизация, безусловно, присутствовала. Но установки по отработке той или иной позиции, тактические схемы выполняли четко. Слово тренера — закон.

— А если вы — опытный, умеющий на поле все, — видите, что тренер «не тянет»? В Испании-82 или при Малофееве какие-то моменты?

— Ну, мы пытались что-то брать на себя... При Малофееве я вообще не имел понятия, как мне нужно играть. Как это — «разжечь костер», «умереть за футболку» или еще что-то сделать? Тактику мы чаще сами определяли, собирались и говорили: «Давайте, ребята, так сыграем». Испания? Там происходило что-то, чего я до сих пор не могу осмыслить...

— Последний матч в сборной СССР помните?

— 21 сентября 1988 года — против команды Германии.

— С каким чувством ехали тогда в сборную после долгого перерыва? Не было мыслей, что этот 109-й матч станет последним?

— Нет, чувства, что это — конец, не посещали. Ехал из Австрии, свободным, уверенным в себе человеком. Рад был встрече с ребятами. В общем, настраивался, как на обычный матч в своей сборной...

— А почему после Австрии вдруг возник Кипр — условия лучшие предложили?

— Да, «Форвертс» уже не мог платить тех денег, которые бы меня устраивали. Побыв пару месяцев безработным, отправился на Кипр, вариант с которым появился тоже практически случайно. Поехал, посмотрел, мне понравилось и я остался.

— Олег, вы никогда не ставили перед собой цель: забить столько-то мячей или побить такой-то рекорд?

— Почему же, это были те ступеньки, которыми должен подниматься каждый футболист. Был гроссмейстерский бомбардирский рубеж — пропуск в «Клуб Федотова». После ста мячей цель как таковая пропала, однако меня постоянно «подначивали». Сперва 152 гола — рекорд Пономарева по количеству мячей в чемпионатах. Затем подошел к границе «200» — стали требовать юбилея. Забил двухсотый, нашли другую вершину — триста мячей в официальных играх...

— Как вы узнали о том, что «Золотой мяч» 1975 года будет принадлежать именно вам?

— Кажется, позвонили из Спорткомитета. Вначале я даже не поверил, подумал, что разыгрывают. В двадцать три — лучший футболист Европы... А вручали приз аж в 1977-м, перед игрой Кубка чемпионов с «Баварией».

...В той игре, кстати, Блохин не забил пенальти. Как и десять лет спустя его последователь — Игорь Беланов, которому перед матчем с турецким «Бешикташем» пришлось пережить приятную процедуру — принять из рук редактора «Франс Футбола» увесистый золоченый приз. Немного в Европе было клубов, в составе которых играли сразу два «Золотых мяча». Великие клубы, великие игроки.

— В мае триумфального для вашей команды 1986-го, наряду с темой финала Кубка кубков-86, пресса живо обсуждала еще одно событие — аварию на Чернобыльской АЭС? Каково было вам там, в Лионе, под грузом такой информации?

— Ну, узнали-то мы о взрыве еще в Киеве. Переполошились, конечно. Неизвестность всегда пугает. Во Франции информации не прибавилось. В телевизоре — первомайская демонстрация, велогонка мира... Звонки домой ничего нового не давали: взорвался, но до какой степени? Все узнали лишь потом...

«В КАЗИНО ВЫИГРЫВАЛ ВСЕГО ОДНАЖДЫ»

— Валерий Лобановский пытался не только вырастить футболистов высокого класса, но и старался сделать этих футболистов образованными, культурными личностями — в театры водил, на концерты. Вы в своей работе этот опыт не используете?

— Васильичу было проще. Мы все были вместе, на базе, у него под рукой. Ничего не стоило поднять нас в культпоход. Будучи в Ленинграде, постоянно ходили в Большой драматический театр, потому что нужно было чем-то занять время. Не все же сидеть в номере и играть в карты. Здесь, в Греции, иначе. Человек оттренировался — и свободен, гуд бай до следующей тренировки. Каждый предоставлен себе. Я почему стараюсь не распространяться на темы греческого футбола в общении с нашими журналистами? Мы стоим по разные стороны проблемы. Вот вам пример. В Афинах жизнь начинается, когда спадает жара. А затухает к рассвету. Как я могу требовать от своих игроков не сидеть ночью в барах или дискотеках? Меня сочтут, по меньшей мере, странным.

— О картах. Вы — игрок по профессии. Значит, должны быть азартным и по природе. Можете, допустим, в казино проиграть несколько тысяч долларов?

— Если я иду в казино, то иду туда не выигрывать (казино все равно не обыграешь), а проводить время, получать удовольствие. Всегда знаю, какую сумму могу себе позволить потратить. Этого внутреннего контроля достаточно. За этой границей азарт надо мной не властен, никогда не буду просаживать все до беспамятства.

— Выигрывали, кстати?

— Честно сказать? Один раз. Долларов триста или четыреста.

— В прессе не раз публиковалось фото, запечатлевшее вас и Сергея Гоцманова на базе в Новогорске, выряженными в «хоккейную» амуницию и приготовившимися к «вбрасыванию» со швабрами в руках. Любили подурачиться?

— Конечно. Когда из 365 дней в году триста тридцать находишься в замкнутом пространстве, с одними и теми же людьми, разрядка просто необходима. Так что «прикалывались» частенько.

— Кто числился в штатных хохмачах?

— Инициативу брали на себя многие, но превзойти Виталия Хмельницкого в этом плане не смог никто...

«ТОТ ПУДЕЛЬ БЫЛ САМЫМ ДОРОГИМ ПОДАРКОМ»

— Автограф Олега Блохина уже много лет — самый желанный сувенир в коллекциях многих любителей футбола. И в то же время самый труднодоступный. Почему вы не любили давать автографы?

— В чем причина?.. Ну, не знаю... (Пауза). Как ответить, чтобы меня поняли...

— Но это не от звездной болезни?

— Да нет. Сейчас-то я раздаю автографы, а тогда... Понимаете, был такой случай во Дворце спорта, после одной из церемоний награждения: мы спускались по лестнице, что возле лифта, у бокового выхода, и народ прорвал милицейский кордон. В тот момент я просто испугался — за себя и за дочку. Нас чуть не раздавили, так хотели взять автограф. Я всегда боялся неуправляемой массы людей, отдавать себя на «растерзание» тысячной толпе — это... А подчас — просто из суеверия, по примете.

Довелось быть свидетелем, как Блохин отчитал пацана, протянувшего ему для автографа какую-то замусоленную бумажку, извлеченную из давно не проверявшегося родителями кармана школьного кителя. Сам воспитывавшийся в интеллигентной семье, уважая своих болельщиков, Олег учил уважать и себя. Школьник, понуривший было голову, вдруг сунул руку в сумку и, догнав удаляющегося кумира, решительно протянул Блохину... свой дневник. Этот документ, как нас учили, являлся в те годы зеркалом души...

— Помнится, завершающим аккордом торжеств, связанных с прощальным матчем Блохина, должен был стать благотворительный аукцион на вечере во дворце «Украина». Начало было положено, «с молотка» пошли открытка и книга с вашими автографами. А дальше... Дальше оказалось, что кто-то украл из-за кулис остальные лоты вместе с вашими подарками. С одной стороны, вы должны были находиться вне себя от злости — праздник подпорчен. С другой же, приятно, наверное, когда тебя растаскивают на сувениры?

— Думаю, у любого то крохотное чувство удовольствия от сознания, что ты настолько популярен, погребено было бы под негативными эмоциями. Да если бы они подошли ко мне, по-человечески попросили, поверьте, сам бы все отдал. С детства усвоил: воровать, брать чужое — плохо. Это ведь было приготовлено для всех людей, а вырученные деньги шли бы в детский фонд... Не о своих подарках думал, сам готов был людям весь мир подарить, настолько ударило по нервам, приятно было, с какой душой к этим мероприятиям народ отнесся. Да и вообще такого праздника я в жизни больше не переживал. Спасибо жене и всем тем, кто занимался тогда организацией торжеств, спасибо ребятам, что приехали.

— В тот вечер вам подарили белого пуделя. Какова его судьба?

— Ральф живет у нас в Киеве. Щенка от него я взял с собой в Грецию, назвал Покером. Мы тогда и раньше хотели завести собаку, да все как-то не получалось. Но отказаться принять этот подарок я не мог по другим причинам: его преподнесли маленькие детки, оставшиеся без родителей. Ничего более ценного в тот вечер не было. Очень тронуло.

— А что за история с судейскими карточками Алексея Спирина?

— Действительно, после моего прощального матча в 1989-м Леша, судивший в поле, подошел, вытянул из кармашка красную и желтую карточки и протянул мне. Аж холодок по коже прошел.

— Любите, когда вам дарят подарки?

— Скажу, что не люблю, значит совру. И сам люблю что-то дарить.

— А какой самый ценный подарок и кому вы преподнесли, скажем, за последний год?

— Учета не веду. Много дарил — жене, ребенку. Да и разве цена подарка — главное? Иной букет цветов дороже бриллиантового кольца. Прежде всего я стараюсь доставить удовольствие тому, кто получает что-то от меня.

«ПЕЛЕ И БЕККЕНБАУЭРУ ПОЛЕГЧЕ»

— Вы политикой никогда не интересовались?

— В рамках кругозора любого культурного человека. О греческой политике могу поговорить и поспорить. О ситуации в Украине — нет, поскольку не живу там, а все сведения черпаю из газет. Но карьера политика никогда меня не прельщала.

— А участие в общественной деятельности? Примеров-то — уйма: Беккенбауэр, Пеле, Платини.

— Все они живут и что-то делают в своих родных странах. Блохин находится совершенно в другой ситуации. Если бы я жил в Украине — почему бы и нет? Тоже ведь стараюсь не оставаться в стороне от каких-то проблем. Понимаю, что, скажем, «Фонд Олега Блохина» — не панацея от всех бед. Да, хотелось бы помогать больше, но давайте исходить из реальных возможностей. Мои пока не сравнимы с возможностями Беккенбауэра, Платини и Кройффа.

— Вам, кажется, довелось быть свидетелем, как «политики дубасили друг друга из-за футбола». Прочитал об этом в одном из интервью...

— Было дело. Но, когда люди приходят на стадион, они перестают быть представителями «красных» и «зеленых» частей политического спектра, «перекрашиваясь» в цвета любимой команды. Отнюдь не скажу, что футбол в Греции политизирован, но политика играет в спорте не последнюю роль.

«ЩЕРБИЦКИЙ ПРИНИМАЛ НАС С ЖЕНОЙ СОРОК МИНУТ»

— Общение с кем из политиков, артистов, других известных людей оставило у вас наиболее сильное впечатление?

— С Кобзоном, Хазановым, с Левой Лещенко, Владимиром Высоцким... Да многих людей искусства знаю. Встречи с Леонтьевым остались в памяти. С Володей Быстряковым до сих пор дружны, с Рыбчинским. Хорошо помню встречу с Владимиром Васильевичем Щербицким. После нашей с Ирой свадьбы он принимал нас сорок минут.

— Первый человек республики хотел поздравить молодоженов?

— Он принял двух больших спортсменов. Представьте, в то время попасть на прием к Первому... Но этот, без сомнения, великий политик оказался простым, земным человеком... Со звездами спорта было легче встречаться — на сборах вместе постоянно. Харламов, Михайлов, Петров, Третьяк, Лутченко. Настоящим другом стал для меня Саша Волков... Да многих бы еще мог назвать.

О своей первой любви Блохин не говорит ничего. «Так, мол, — улыбается, — увлечения, девчонки, которые нравились, за которыми хотелось ухаживать, естественно, были. Этот период каждый прошел. У меня же как-то все мимолетно». Ладно, простим человеку такую забывчивость. Он знает, что такое Любовь. Уже на свадьбе Олег шокировал многих шикарным белым костюмом, отвергая расхожий анекдот о том, что день женитьбы — светлый миг только для невесты. Они с Ирой пронесли это чувство сквозь годы, сквозь травмы и поражения, укрепили радостями и общими победами. Они были и остаются одной из самых красивых пар...

— Олег, вы что, и вправду сделали Ире предложение уже на третий день знакомства?

— Абсурд. Мы встречались почти год, а с замужеством определились всего за пару месяцев до свадьбы.

— Я так понимаю, в дочке своей вы души не чаете...

-...Да.

— Не опасаетесь ли, что единственный ребенок в такой семье, как ваша, вырастет эгоистом, себялюбцем?

— Я не позволяю этого. И первый признак того, что Ира растет нормальным человеком, ее уважение ко мне и к матери. Она дисциплинирована, нет такого: «Я хочу и все тут!» Если о чем-то ее прошу, все сделает; ей чего-то хочется — поинтересуется, есть ли у меня для этого средства.

— Не боитесь ли, что ей — человеку, выросшему в одном обществе, придется вернуться в совершенно иной мир?

— Ей самой выбирать. Выйдет замуж здесь, останется — дай Бог ей счастья и здоровья. Никогда не стану требовать, чтобы вернулась. Если же посчитает, что нужно вернуться, пожалуйста. Но я ее учил и учу: где бы ни была, родина у тебя одна.

— Первую «медовую» неделю вы с женой провели в Питере. Почему?

— Не знаю. Это была идея Иры. У нас там много друзей, однако никогда не имели возможности по-настоящему познакомиться с этим красивейшим городом. Правда, два дня из-за снегопада просидели «на чемоданах». Зато в Ленинграде остановились в том номере «Астории», где в свое время жил Сергей Есенин.

— Насколько, по-вашему, изменился Киев?

— Изменился. В лучшую сторону. Вернулась чистота, появились хорошо одетые люди и магазины с шикарными витринами, рестораны, в которых можно поесть по европейским запросам. Раньше это было поверхностно, сегодня все более цивилизованно, стационарно. Другое дело, я не знаю, каков средний заработок киевлян и насколько все здесь доступно. За неделю дома трудно это почувствовать.

— Какие еще города можете отнести к своим любимым?

— Париж. Амстердам... Мадрид.

— А Афины?

— Афины нравятся. Хотя это один из самых противоречивых, «сложных» городов мира — из 12 миллионов населения Греции в столице проживает больше трети. В Афинах я люблю отдельные районы — Плаку, Каланаки, Глифаду. Здесь мне нравится бывать, в отличие, скажем, от «злачного» центра — Омонии, где роятся наркоманы и проститутки.

— Кстати, помнится, размещая в гостинице «Лондонская» игроков своего «Олимпиакоса», прибывшего в Одессу на игру Кубка кубков с «Черноморцем», вы проводили «установку» перед отбоем. Смысл ее сводился примерно к следующему: «Здесь, на Приморском бульваре, ходят толпы девочек, жаждущих вашей любви. Не дай Бог, кто-нибудь...» Известно, что некоторые западные клубы (в свое время на этом был пойман итальянский «Торино») нанимают специальные отряды путан для «работы» с приезжими командами. Как с этим видом «предматчевой борьбы» обстоят дела в Греции?

— Не знаю. Я таким не занимаюсь. Если «услуги» подобного рода здесь и есть, ими ведают другие люди.

— Насколько вообще футбол в Греции коррумпирован?

— Он коррумпирован во всем мире, поэтому говорить, что в Греции это проявляется в большей или меньшей степени, не стоит. Футбол — это бизнес. А там, где есть бизнес, присутствует и коррупция, и грязная игра. Тем более, когда рядом снуют букмекеры. Однако, если вести речь о том, что в России или Украине чуть ли не каждый месяц совершаются убийства, так или иначе «замешанные» на спорте, здесь обстановка значительно спокойнее. Противоборствующие стороны обходятся без пистолетов и гранатометов.

«И МЕНЯ В ГРЕЦИИ «ПЛАВИЛИ»

— У вас есть личный менеджер, занимающийся вашим трудоустройством?

— Есть. Грек, имеющий соответствующую международную лицензию.

— Олег, понятие «президент клуба» в Греции — очень специфично?

— Здесь этот человек может все: определять состав на игру, производить замены, даже дозировать нагрузки на занятиях по физподготовке. Он нанимает тренера, но, зная, что платит деньги, считает для себя в порядке вещей во все вмешиваться.

— И что, многие тренеры с этим согласны?

— Не знаю, как кто, я не согласен категорически: даже за большие деньги не могу позволить, чтобы мне в вопросах моей работы указывал человек, не разбирающийся, извините, в футболе. Я же знаю футбол изнутри, понимаю его профессионально. Каждый в этой сфере должен заниматься своим делом. Вызвать «на ковер», спросить, почему не играет команда, высказать свое мнение по поводу покупки игроков — это его право. Не более. Я отвечаю за результат. И только я. Не подходит — давайте разойдемся...

— Скольким тренерам за период вашего пребывания здесь удалось проработать в одном клубе без перерыва дольше, чем Блохину в «Олимпиакосе»?

— Двоим: Баевичу в том же «Олимпиакосе» и Герарду в ОФИ. Гораздо более распространенные сроки — месяц, две недели. Один три дня проработал.

— Не было ли в вашей тренерской практике случаев, чтобы игроки вас «сплавляли» или ходили «снимать» Блохина к начальству?

— Были. Последний раз в «Ионикосе» в прошлом году. «Группа товарищей» сказала президенту, что Блохин их не устраивает. На что президент ответил: «Блохин уйдет отсюда только вместе со мной...»

— Но вы ушли, а Канелакис остался...

— Здесь такие повороты не в диковинку.

— Учитывая совершенно разную специфику работы с клубом и сборной, как бы вы отнеслись к предложению возглавить вторую из этих команд?

— Нужно думать. Время подумать пока есть, а конкретных предложений — нет. Поэтому отвечать на этот вопрос я не стану.

— Есть ли сейчас в мировом футболе форварды, глядя на которых, вы узнаете молодого себя?

— Наверное, нет. Каждый из тех, кого сегодня называют звездами, по-своему неповторим, индивидуален. Роналдо хорош по-своему, Ширер по-своему. Хотя, по большому счету, сейчас идет нивелирование нападающих. Из общей массы выделяются еще Бокшич, Шукер и, пожалуй, Миятович. Вот эти люди сегодня воплощают в себе понятие форварда.

«САЛА, ЧЕРНОГО ХЛЕБА И БОРЩА ЗДЕСЬ НЕТ»

— Не раз отвечая на вопрос о жизненных принципах, основополагающим вы называли честность — перед женой, дочкой, перед собой и окружающими. Вам доводилось сталкиваться с таким понятием, как ложь во благо?

— Я никогда не отходил от своих принципов. А, говоря о них, я не кривлю душой. Лгать и лицемерить — не по мне. Не знаю, может для кого-то считается ложью, если не отвечаешь прямо на вопрос, а уходишь от ответа...

— Часто вам приходилось уходить от ответа?

— Иногда приходится. Есть вещи, которые не могут выйти за очень ограниченный, интимный круг. И если я о них умалчиваю, это, в моем понимании, не ложь, а совершенно порядочное отношение.

— Олег, а насколько вы изменились за период работы за границей?

— Об этом вам самим судить.

— А если абстрагироваться от глубинных струн, взять вещи поверхностные, например, гастрономические пристрастия?

— Я — человек всеядный, любая кухня мне по душе. Греческая же вообще напоминает нашу, украинскую.

— Тем не менее, сало и черный хлеб и здесь стоят особняком?

— Сало здешнее — нашему не чета, а черного хлеба просто нет.

— А борщ?

— И борща нет. Варим сами. Я, жена, когда приезжает, друзей-греков приобщил к этому. Собственно, климат особо не располагает к горячему первому: большая часть года — по 30-40 градусов в тени.

«ВОЛЧЬЕГО БИЛЕТА БОЯТЬСЯ — ТРЕНЕРОМ НЕ РАБОТАТЬ»

— Больная для вас тема — возвращение в киевское «Динамо». Сейчас, по крайней мере, на ближайшее время, говорить об этом бессмысленно: у руля команды стал человек, чей авторитет непререкаем, мэтр футбола. Вы же ясно дали понять, что работать вторым ни у Лобановского, ни у Кройффа, ни у Капелло не станете, поскольку чувствуете силы и способности быть первым. Речь о другом. На протяжении последних лет вы при каждом удобном случае давали понять: «Я не только не прочь, но и МОГУ возглавить «Динамо». Не боялись, говоря такое, что не получится, что провалитесь, и тогда — все, волчий билет, путь заказан?

— Кто не рискует, тот не пьет шампанского. Да, что-то может не получиться. У Блохина ли в «Динамо», у Сакки ли в «Милане», у Робсона — в «Барселоне». Это творческая работа, философский камень не нашел пока ни один тренер. Но я реально оцениваю свои силы, немножко знаю конъюнктуру, кроме всего, люблю эту команду, этот город... По крайней мере, поработал бы не без пользы. Волчий билет? Его можно получить везде. Перефразируя пословицу: волчьего билета бояться — тренером не работать. А я — тренер.

...Всячески этому сопротивлялся, но Олег все же настоял на том, чтобы подбросить меня в аэропорт. За пять минут до условленного срока спустился в холл гостиницы, Блохин уже сидел в кресле, о чем-то оживленно беседуя с одним из своих греческих друзей, бывшим нашим соотечественником. Не стал им мешать, решив понаблюдать за Олегом «скрытой камерой». Мимика, жестикуляция, скептически приподнятые брови — все до боли знакомо. И — улыбка... Чуть с перекосом вправо, улыбка лучшего отечественного форварда, которую знает весь футбольный мир. Можно позавидовать людям, жившим и живущим ТАКОЙ жизнью и не разучившимся ТАК улыбаться...

Автор: Юрий КОРЗАЧЕНКО (опубликовано в газете «Команда» в июле 1997 года)

Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости