- Как получилось, что приезжему тренеру Вячеславу Соловьеву удалось привести скромную до того команду к первому в истории Киева чемпионству?
- Это поразительно, но он возглавил команду, когда ему было всего-то 36 лет. Очень открытый и красивый человек, он не только разнообразил тренировочный процесс, но и нашел подход к ребятам. А главное - сумел убедить, что не только московские команды, но и мы, тогда периферия, можем быть чемпионами Союза. Он изменил нашу психологию - вот почему мы начали побеждать. Нет, Ошенков тоже сделал для "Динамо" очень и очень многое, но он в первую очередь был великолепным, как бы сейчас сказали, организатором. При нем команда всегда была сыта и обута. Это очень важно, но это не все. Соловьеву, когда он пришел, удалось заразить нас большой целью.
. Мы любили и уважали его как человека, а не как представителя какой-то республики или города. Кстати, и в Москве нас тогда принимали очень доброжелательно. Хорошо помню финал Кубка СССР 64-го года в Лужниках, когда мне удалось забить куйбышевским "Крылышкам" единственный гол - красиво, с лета, положив корпус. Перед игрой, когда мы только вышли из автобуса, нас встречала толпа, и болельщики скандировали наши имена. Представляете, в Москве!
- А лично вас в столицу не зазывали - особенно до того, как киевское "Динамо" стало элитным клубом?
- Было однажды. В 58-м команда уехала в турне по Египту, а я заболел и остался дома. И ко мне приехал лично Всеволод Бобров и позвал в ЦСКА. Я даже успел съездить в Москву и подобрать квартиру. Но потом сам нажал на стоп-кран - порассуждал и понял, что вырос в Киеве, все у меня связано с Киевом, и без этого города мне жить будет очень тяжело. В итоге я даже не стал всерьез ставить перед руководством "Динамо" вопрос о переходе. Тем более что в новом клубе пришлось бы все начинать заново, а в своем авторитет рос, и в 60-м я стал капитаном команды. Им и оставался до ухода из нее.
- Вы играли на чемпионате мира 1962 года в Чили. Что запомнилось?
- Удалось взять автограф у Пеле. Его тогда сломали, и во время финальной игры Бразилия - Чехословакия мы оказались на трибуне рядом. Для меня в тот момент понятия "Пеле" и "Бог" были практически равнозначными, и я не мог не использовать своего шанса - правда, единственным местом, где этот автограф мог быть поставлен, был мой собственный билет участника чемпионата.
- Как вам удалось стать "специалистом" по лучшим вратарям страны - Яшину и Маслаченко?
- Как-то так получилось, что я им сразу начал забивать. Причем повторялась одна и та же картина. Я подходил к ним перед игрой и на спор (только словесный) заявлял - сегодня забью. И забивал! При этом с обоими были замечательные отношения, ведь мы вместе играли в сборной. .
- Как у вас складывались отношения с Лобановским? - Великолепно, Он - один единственный, второго не было, кто не боялся ко мне приходить домой, когда я 10 лет был в "отказе". Хотя за мной следили, подслушивали. И Лобановский же в 83-м году на уровне ЦК компартии Украины и правительства республики добился, чтобы мне, безработному, дали команду. Из тех, кто не подошел киевскому "Динамо", чтобы дать им играть, был собран новый клуб "Динамо" (Ирпень), под Киевом. И меня утвердили старшим тренером, что казалось абсолютно нереальным. За год мы выиграли соревнования коллективов физкультуры и вышли в украинскую зону 2-й лиги, причем Лобановский поддерживал нас постоянно - и игроками, и помогая доставать различные материальные блага, мы ведь на пустом месте появились.
- Когда вы с ним играли, видели ли в Лобановском задатки будущего тренера?
- Честно говоря, нет. На разборах игр, собраниях он был совершенно неактивный. Все кипятились, доказывали друг другу, где кто ошибся, неправильно сыграл - а он качался (уже тогда!), слушал, что ему говорят, а делал, что хотел. Кстати, я благословил его на первую тренерскую работу. Я тогда работал старшим тренером в Харькове, и однажды он мне позвонил: "Что делать, Витя, меня приглашают тренировать "Днепр"?" Я ответил, что рано или поздно надо начинать, и лучше рано, чем поздно.
- Будучи тренером, Лобановский очень жестко относился к соблюдению игроками режима. А как игрок?
- Ни разу не видел его выпивающим. Сам я, если честно, большим ревнителем спортивного режима не был - бывало, и ловили, и штрафовали, но выгнать не могли, серьезной замены не было. Были по этой части и еще более серьезные бойцы. Но вот Лобановский никогда замечен не был.
- Они с Олегом Базилевичем уже тогда были друзьями?
- Нет, Валера больше общался с Соснихиным, Трояновским. Дружба с Базилевичем, началась у него в более зрелом возрасте.
- От Лобановского вернемся собственно к вам. Почему перед сезоном-65 вы, капитан киевского "Динамо", вдруг ушли из команды?
- Ее тогда принял Виктор Маслов. А у меня была проблема со здоровьем - песок в печени, которая болела при больших нагрузках. Чтобы во время сезона не было никаких рецидивов, я в межсезонье должен был лечиться на курортах, что и делал семь лет подряд. А на восьмой, как раз в этом 65-м, получилось, что часть моего пребывания в Карловых Варах наложилась на начало тренировок в середине января. Так получилось не по моей вине - на более ранние сроки не было путевок. Впрочем, в середине сбора я вернулся. Но тотчас почувствовал, что новый тренер Маслов делает совершенно новый коллектив. После того как мы проиграли контрольный матч во Львове - 0:4, тренер - явно на мое место - взял в команду Пузача. Я быстро понял, что все это означает, и подал заявление, которое безропотно было подписано. Это означало, что на всех уровнях мой уход уже был оговорен. Не так-то просто было меня, многолетнего капитана команды, из нее убрать - надо было утрясти вопрос в определенных кругах. Я знал, что следующим будет Биба, за нами - Лобановский, Базилевич. Так и вышло. На мой взгляд, Маслову нужны были "бегунки", к каким нас отнести было нельзя.
- ...
"МНЕ СРАЗУ ПОРЕКОМЕНДОВАЛИ СМЕНИТЬ ОТЧЕСТВО"
- С чего началась ваша тренерская карьера?
- С того, что в вышестоящих инстанциях мне сразу же порекомендовали сменить отчество. Тренера все-таки просто по имени не назовешь, а я Израилевич - и это как-то не очень сочеталось с политикой КПСС и советского государства. Стало быть, не сменю отчество - будут держать на тренерском дне. Меня никто не заставлял: так, порекомендовали. Видимо, знали, что с позиции силы со мной на эту тему говорить было опасно.
-- И вы согласились сменить отчество?
- Какое отчество вы взяли себе взамен?
- Будете долго смеяться - Ильич. Такая мысль показалась мне весьма забавной - оказывается, можно находить смешное даже в самых мерзких ситуациях. Начальство, к счастью, никакой насмешки не увидело, и из Израилевича я превратился в Ильича. А спустя два с лишним десятилетия, эмигрировав, вновь стал Израилевичем.
- И как у Виктора Ильича складывалась тренерская карьера?
-- Вы считаете, что судьба Каневского-тренера удалась?
- В общем, да. Без результата я не уходил ни из одной команды. Среди специалистов котировался весьма высоко, был в четверке тех, кого Федерация футбола СССР направила на просмотр чемпионата Европы в Югославию - с Зониным, Сальковым и Валентином Ивановым. Но я знал - на более высокий уровень меня не пустят. Могу добиваться каких угодно успехов на локальном, местном уровне - но большого клуба мне никогда не дадут. Я постоянно чувствовал "особое" ко мне отношение - причем кто принимал решения, я так и не узнал.
- Какие решения?
- Несколько раз я, согласно существовавшему тогда Положению, должен был получить звание заслуженного тренера Украины. Сначала, когда вывел "Металлист" в первую лигу. Потом, когда "Днепр" вышел в полуфинал Кубка. Затем, когда в первую лигу вышла "Таврия". Но никто мне ничего присваивать не собирался. Кстати, в Узбекистане мне дали звание заслуженного тренера республики после одного-единственного сезона в качестве второго тренера. А в моей родной республике действовали унизительные директивы...
"МЕНЯ ВЫРЕЗАЛИ ИЗ ФОТОГРАФИИ ЧЕМПИОНОВ 1961 ГОДА"
- Для того чтобы в те годы подать документы на выезд, нужно было обладать немалым мужеством. И более чем вескими основаниями...
- Вы думали о том, что вас могут не выпустить?
- Нет. Но на 12-й день (обычно люди ждали ответа по полгода) меня вызвали к начальнику ОВИРа, у которого находился еще и замминистра внутренних дел Украины. И было сказано: никуда ты не поедешь.
- Причина?
- Недостаточная степень родства. Это, конечно, было несерьезно - все прекрасно знали, что израильские вызовы, по которым уезжало большинство тогдашних эмигрантов, в большинстве своем липовые. И причины отказа к степени родства не имели никакого отношения. Но узнать что-либо не представлялось возможным. Так я точно и не знаю, почему они меня тогда не выпустили - то ли отъезд человека с именем был нежелательным, то ли динамовско-офицерское прошлое сказалось...
- Что было дальше?
- За мной прислал машину секретарь горкома партии, мне симпатизировавший. И сказал: "Забери заявление, тогда можно будет дать задний ход. Я позвоню, тебя восстановят в партии, и все будет по-прежнему". А по-прежнему-то я и не хотел. И если сделал шаг, то посчитал унизительным от него отказываться. В общем, сказал: "Нет".
Когда вам все-таки удалось уехать?
- Уже во времена перестройки, в 88-м., мы с женой полетели по традиционному тогда маршруту: Австрия - Италия - Нью-Йорк.
работу быстро нашли?
- Через неделю после приезда оказалось, что в Нью-Йорке русские эмигранты открывают детскую спортивную школу "Спартакус". Меня сразу попросили открыть отделение футбола. Проработал я там месяцев 8, а потом открыл собственную школу. Что же касается велфера - пособия по нищете, - то я от него отказался. После того как мы с женой пару раз сходили в офис, где это пособие выдавали, и увидели эту гнусную и унизительную атмосферу, пришли к общему мнению: лучше будем есть черный хлеб и запивать его водой - но не будем сидеть на велфере.
- Вы счастливы?
- Счастье - слишком многогранное понятие, чтобы я ответил однозначно. Доволен ли я жизнью? Да, доволен. Потому что рядом со мной - два красавца внука, дочь, жена, зять. И живем все - дружнее не придумаешь. А что еще в моем возрасте надо?
- Вам знакомо такое чувство - ностальгия?
- Да. Жена вот сразу почувствовала здесь себя уютно, она не тосковала. А меня первые два года ностальгия мучила. По ночам не спал, а если засыпал, то снился мне Киев. Каждый раз. Я скрывал это, никому, даже домашним, не говорил - но это было.
Игорь РАБИНЕР, Нью-Йорк.
С сокращением.
