Егор ЛУГАЧЕВ: «В футболе такая конкуренция, что свой же тебя и поломает»

Егор Лугачев — это три человека в одной упаковке. Он же — «украинский Бекхэм», он же — «второй Титов». Но украсить футболиста ярлыками куда проще, чем затем молодому таланту заиграть в «Спартаке». А если еще и травмы, а если еще и голову вскружило...

Наша беседа состоялась в правильном месте — на кухне его квартиры. Егор подтянут, подкачан. Его торсу мог бы позавидовать даже Айила Юссуф. Спрашиваю, не мешает ли мускулатура при беге? «Сейчас я вешу 77 кг, это оптимальный вариант. Вот когда в Москве качался — было 82 кг. Вот тогда немного мешало бегать», — поясняет Лугачев.

На его теле в избытке татуировок. На левом плече изображен Георгий Победоносец, ниже локтя «поселился» Иисус Христос. «Татуировки много чего могут рассказать о человеке», — поясняет футболист. Впрочем, одну из них — на правом запястье — Лугачев пытается вывести.

В московском клубе игрок украинской «молодёжки» в итоге так и не засверкал и транзитом через киевский «Арсенал» очутился в перволиговой «Полтаве». О том, как и почему это произошло, об обиде Мунтяна и матчах на первенство Киево-Святошинского района 24-летний футболист рассказал LB.ua.

К слову, Лугачёва с Бекхэмом роднит не только выставленная при ударе рука. Лугачёв — это тоже бренд.

— Психологически тяжело после «Спартака» отправиться в украинскую первую лигу?

— Есть немного, хоть у меня и был промежуточный этап в киевском «Арсенале». В первой лиге люди бьются, бодаются, там агрессивный футбол. Каждый вырывает свою копейку как может. Но это идет в ущерб зрелищности, в ущерб футболу. И ты должен перестраиваться, отходить от того, чему тебя учили. Я же больше технарь, люблю что-то с мячом выдумывать... Ну, и в материальном плане тяжеловато. Не те зарплаты.

— А почему вообще возник вариант с перволиговой «Полтавой»? В Премьер-лиге много же команд.

— После окончания контракта с «Арсеналом» я поехал на просмотр в «Черноморец». Прошел второй сбор, приехал на третий. Но в итоге не срослось у нас. Я возвращаюсь в Киев и по-глупому ломаю большой палец на ноге. Перелом был осколочный и заходил на хрящ. Вроде срослось, но при нагрузках палец опухал неимоверно. Всё это продолжалось около четырех месяцев.

Врачам, к слову, отдельный привет — я не знаю, как они дипломы получают. Приезжаю, делаю рентген, человек говорит: у тебя ушиб. Проходит две недели, палец болит так, что я ходить не могу. Еду в другую больницу: там говорят — у тебя трещина.

В итоге я поехал к врачу сборной, который поздравил меня с тем, что перелом правильно сросся. Иначе пришлось бы заново ломать и едва ли не болты вкручивать.

Потеряв четыре месяца, я отправился в «Говерлу». Но Севидов честно сказал, что ему нужен игрок основного состава. Клуб не мог ждать, пока я наберу форму.

А у меня остались хорошие отношения с одним из моих первых тренеров — Леонидом Владимировичем Гусиным. У него на Петропавловской Борщаговке была команда, ребята до 16-ти лет. Вот с ними и поддерживал форму, играл за них полгода.

Играл я, к слову, на район, на область и на город. У меня на выходных по три игры было. В чемпионате Киево-Святошинского района несколько раз сыграл за Чабаны. Три игры провел, а потом говорю: «Ребят, извините, но мне проще не ходить. У меня бутсы рвутся постоянно». Это уже осень была, дожди, поля были ужасные.

— Что можно заработать на таком уровне?

— По-разному. Но за выигрыш где-то 300-400 гривен. Я все равно играл для себя. У Гусина тренировался каждый день, но чувствовал — надо еще. В субботу на две игры ездил, в воскресенье — на третью.

Так я там столько друзей встречал. Все спрашивают: «Ты что здесь делаешь?»

...Так и пришла зима. Агент ведет переговоры, а ему сразу вопрос: «Лугачев? А где он год пропадал?». Человек же не будет рассказывать грустную историю о большом пальце...

То, что я потерял почти всё, что имел (не буду вдаваться в подробности из-за чего, из-за кого — считаю, сам виноват), заставляет переосмыслить свою жизнь, своё место в футболе. В голове сидит «могу играть! хочу играть!», но постоянно какие-то преграды. Поэтому «Полтава» стала нормальным вариантом, чтобы вновь заявить о себе.

Я когда туда приехал, сказал: «Мне не важно, сколько денег, какие цифры. Я хочу играть в футбол».

— В контракте не оговаривал пункт: за каждый забитый гол прошу платить мне...

— Контракты в первой лиге — это тема для отдельного разговора.

— Он есть?

— Он есть.

— Он интересный, да?

— Он очень интересный.

— Очень простой, наверное?

— Ну, как бы да. Стандартные бумаги.

— Умещается на одной странице?

— Нет, там 4-5 листов. Не в обиду никому, но «Спартак» — это совсем другой уровень. Там оговариваются все мелочи. Вплоть до того, что ты не можешь кататься на роликах, на лошадях, на мотоциклах — это же травмоопасные вещи.

— Что бы ты передал журналистам, которые называли тебя «вторым Титовым», «украинским Бекхэмом»?

— Честно скажу — Бекхэм в свое время мне нравился. И я, когда бью по мячу, тоже рефлекторно отвожу руку в сторону. Вот и прицепилось.

Но груз ответственности огромный ложится. Ты понимаешь масштаб личности человека и самокритично соизмеряешь со своим уровнем. И начинаешь бояться не оправдать авансы...

И здесь очень важно отношение тренера. Насколько он сможет зарядить тебя уверенностью в собственных силах. В 17 лет я поехал со спартаковской «основой» в Испанию на сборы. А это окрыляет, скажу я вам. И вот тогдашний тренер Старков дает интервью, в котором говорит: «У меня игроки младше 23 лет играть не будут». Под этот закон попадали Торбинский, Дзюба, Шишкин, Григорьев, Ребко и я. Сказал — как отрезал тебя. По приезду, естественно, все в дубль вернулись.

Потом пришел Федотов, который стал доверять молодым. Но я тогда как раз после операции на колене восстанавливался. Понеслось у нас тогда: Федотов, Лаудруп, Черчесов, потом Карпин. Я его застал еще.

— Он тебе ничего не говорил?

— Нет. Валерий Георгиевич жесткий такой человек.

— Как ситуация с отстранением Титова, Калиниченко виделась изнутри команды?

— Команда была шокирована. Такого никто не ожидал.

— Черчесов тогда интересно прокомментировал свое решение: «Не потому, что они играли хуже других, а потому, что капитан и его заместители несут ответственность за то, чтобы во время игры командный дух находился на подобающей высоте».

— Если говорить конкретно о «Спартаке», то там все делилось по группам: бразильцы отдельно, эти отдельно, молодые отдельно. У каждой группы свои интересы. Коллектива как такового не было. Если взять «Арсенал», то мы после игр практически всей командой где-то собирались. В «Спартаке» такого не было.

— Ты из себя спартаковский дух вытравил уже?

— Мне часто говорят: забудь о «Спартаке», ты давно не там. Для меня «Спартак» — это прежде всего стиль игры. Есть и приятные воспоминания, связанные с клубом, но говорить о спартаковском сердце или духе — это перебор.

— Значит, вытравил.

— Но игра, которую нам ставили еще в дубле — в мелкий пас — она, знаешь, смотрится. И до сих пор мне импонирует.

...Я же еще Парфенова помню. Единственный, кого я не застал, — это Видич, он как раз в «Манчестер» ушел. Столько было людей. Смотрю и думаю: с этим я играл, с этим тренировался, с этим в одной комнате жил. Штранцль, Пьянович, Павлюченко, Павленко, Титов, Ковалевски, Плетикоса, Калиниченко, Моцарт и много еще кто.

— Калиниченко помогал земляку?

— Мы общались, но Макс был как бы из другого мира. И это нормально...

Тебя начинают уважать, когда ты чего-то добиваешься. А когда ты где-то запереживал, где-то заметушился, тебе еще и «помогут».

Есть такие люди, которые, понимая, что ты для них конкурент, могут и морально придавить, и «вкатиться» в тебя жестко на тренировке. Каждому надо выживать. Когда у человека в контракте прописаны деньги только за выход на поле, то всего можно ожидать. Знал одного такого человека, ему за выход платили 5 тысяч евро. И если такой, как я, где-то «стрельнёт», то он сядет на лавку. А это о-очень невыгодно.

Помню, при Федотове один вкатился в меня, у меня голеностоп потом был, как мяч. Я ищу глазами Федотова, а он взгляд отводит, идет куда-то, потом оборачивается: «А что, а что случилось? Вкатился, да? Ой, нехорошо. Врачи, ну, лечите его».

Это всё называется нездоровая конкуренция.

— Ты в чемпионате сыграл за «Спартак» в одном матче — вышел на 30 секунд с «Лучом». Позже ты говорил об этой игре: «Не буду говорить, зачем меня выпускали?». Так зачем? Неужели, чтобы премиальные у «молодого» отобрать?

— Нет, такого не было: деньги автоматически на карточку зачислялись. Тогда, по-моему, так было: вышел на поле на замену — получи 50% от суммы премиальных, остался на скамейке — 20%.

А слова те были сказаны, потому что меня выпустили на поле для видимости: продемонстрировать, что мне давался шанс. Но тогда уже к 70-й минуте счет был 2:0. Можно было хотя бы 15 минут дать. Я же тогда вышел с Майданой, аргентинцем. Уже в раздевалку собирался, а мне говорят: «Давай, переодевайся быстро».

— Ты из игроков, подобравшихся близко к «основе», но так к ней и не присоединившихся.

— Я много потерял из-за травм. Сначала я месяца два не мог сделать операцию на колене, потом месяца два я восстанавливался. Начал тренироваться. Поначалу нормально все было, но через месяц колено снова стало болеть. Я говорю: «У меня болит». Врачи говорят: «Ну, не знаем. Не должно». Доходило до того, что я говорил — больше не могу тренироваться. Мне звонили из клуба со словами: «Егор, или ты играешь в футбол, или ты заканчиваешь».

Говорю — хорошо, и стал тренироваться через боль. ПалСаныч Яковенко вызвал меня в молодежную сборную. В гостевой игре со Словенией он дал мне шанс, я играл в центре с Петровым. Мы выиграли 2:0. Морозюк забил и я забил.

И фамилию Лугачев снова стали вспоминать. Я вернулся в Москву, неделю побегал и говорю: «Больше не могу. Готов заканчивать». В итоге поехали к врачу, а тот говорит — у тебя «выдвижной ящик». Это когда ногу дергаешь, а колено выскакивает из сумки. А врач продолжает — у тебя «кресты» передние. Оказалось, что внешне связка была целая, а внутри — разорванная. В Москве делали операцию. И месяцев семь я пропустил из-за крестообразных связок.

— Возможно, киевские динамовцы не зря в Мюнхен летают...

— В Германии совсем другой уровень. Там люди от «а» до «я» говорят. Вплоть до того, какую мышцу тебе нужно подкачать, как это делать и сколько времени.

— Если верить СМИ, ты несколько раз порывался уйти из «Спартака». Впервые — еще осенью 2008-го, вскоре после своего дебюта за главную команду.

— Там был, скажем так, испорченный телефон. Мне приписывали слова, которых я не говорил. В клубе потом спрашивали: «Егор, что это такое?». Отвечаю: да не так же всё было. Ну, как-то разобрались.

— Можешь назвать ребят из спартаковского дубля, которые раскрылись на взрослом уровне?

— Конечно: Паршивлюк, Тарасов, Торбинский, Дзюба, Макеев, Зотов. Ребко в свое время из «Спартака» в «Рубин» ушел, хотя не знаю, где он сейчас. К слову, о Паршивлюке и Макееве вначале говорили: куда? как? за счет чего? да это не футболисты. Но люди попали на своего тренера. Когда человек верит в тебя, он даже в негативе увидит что-то положительное. И у людей крылья вырастают.

— К слову, о «крыльях». Вы в «Арсенале» понимали, что играете, в общем-то, для своего кошелька — ну, нет у команды болельщиков.

— Я скажу, что многое делалось для привлечения людей. Мы ездили в какое-то училище, рассказывали об «Арсенале», его истории. И Рабинович сильно хотел, чтобы приходили люди, а не приводили военных. Но...

— Ты же в «молодёжке» тренировался под началом колоритного тренера — Владимира Мунтяна.

— Красноречивого... Был момент, перед игрой с Германией, Владимир Федорович толкает речь, футболисты уже собрались уходить, и тут кто-то из персонала говорит: «Вы так заряжаете своей энергетикой, мне прям самому хочется выбежать на поле и побежать сражаться с этими немцами!». Мунтян, выдержав паузу: «Слышь, не лезь в чирву, а?»

А потом у нас конфликт вышел на ровном месте. Утром нас будит врач, а Паша Пашаев мне говорит: «Луга, пойдем, зарядка у нас». Я надел на себя первое что попалось под руку. Спускается Федорович. И сходу: «Ты чо, москвич — опять хочешь выделяться? Ты чего в желтой футболке?». А все в синих стоят. Смотрю на Паху, а он голову опустил. Отправили меня переодеваться. В итоге с немцами я не сыграл.

Мы тогда 0:4 проиграли. Немцы вообще сумасшедшие были. Нойер был, Хедира, Хуммельс. Был у них человек еще, левша — в «Герте» играл, сейчас, вроде, в «Ганновере» — он так разбирался с нами что мама дорогая, немцы такие чудеса там творили.

— Ты куда российский паспорт дел?

— Я однажды, еще первой жене, сказал: «Вот увидишь — обо мне еще писать будут». Но не уточнил, о чем именно. И писали все кому не лень. И такое писали, что на голову не налазит.

— Егор, тебя на каком-то жизненном этапе деньги немного испортили, ведь так?

— Я вот что скажу: можно винить кого-то, что поддался... Но не подумайте — это не наркотики, не алкоголь. Просто забываешь, зачем ты в футбол приходил. В какой-то момент ты понимаешь: зарплата есть, всё есть. И вот сегодня можно не поспать, а завтра можно побыстрее с тренировки уйти. Какие-то магазины, шоппинг, кинотеатры. Ты перестаешь жить футболом. Это как ходить на работу и сидеть строго до шести, раскладывая пасьянс «Паук». Другое дело, когда человек отдается любимому делу; тогда он и отдачу получает. В какой-то момент я потерял к этому интерес и отдавался другим вещам.

Плюс у меня там страшная любовь была...

— Во сколько ты женился?

— В 20 лет.

— С теорией Сабо знаком?

— Нет.

— После женитьбы футболист на год потерян для футбола.

— У меня так и было. И я же два раза был женат. Но у меня тогда как раз «кресты» были, наложилось одно на другое, так что потерял меньше, чем два года.

— Ранняя женитьба — не совсем в духе времени.

— Я, вообще-то, упертый человек и через все должен пройти сам. Только получив личный опыт, могу с чем-то согласиться. Это касается друзей, денег, отношений с противоположным полом. Кого-то считаешь другом, а потом «опа» — а это, оказывается, товарищ просто, знакомый. Я считаю, что у меня после переосмысления многих вещей еще есть время со свежими идеями, со свежими силами вступить в новую фазу своей жизни...

Евгений Швец