Андрей БАЛЬ: «Блохин — честный, открытый, амбициозный. Своим принципам не изменяет»

Он десять лет играл в великой команде киевского «Динамо». Подчищал за звездной полузащитой, где каждое имя — легенда.

Мы пообещали, что не будем спрашивать о последних событиях — когда Андрея Баля и Юрия Роменского понизили в статусе, переведя из ассистентов главного тренера киевского «Динамо» на непонятные должности.

Андрей Михайлович вздохнул, показалось, облегченно. Что нам, москвичам, до перетасовок в нынешней украинской колоде? Нам интересно другое. Замечательный футбол 80-х.

ГАЗЗАЕВ

— Футбол собственной юности вспоминаете?

— Все помню до мелочей — например, победу на юношеском чемпионате Европы-1976 в Венгрии. Какие же мы получили премии!

— Какие?

— Велосипеды. Тащили здоровенные коробки через границу.Ха! Тогда и Голландию, и Испанию раздевали по 3:0.

— А год спустя выиграли чемпионат мира в Тунисе.

— Готовил нас Сергей Коршунов, но перед турниром анонимка на него пришла. И не выпустили! В Тунис повез Сергей Мосягин. Там премиальные были уже посерьезнее — 800 рублей и 250 долларов.

— Кто считался главной звездой той сборной?

— Бессонов, Хидиятуллин. В 1976-м в команде был Дараселия.

— Тенгиз Сулаквелидзе, играя за сборную СССР, русский язык едва понимал. А Дараселия?

— У Виталика даже акцента не было. Мы жили в одной комнате. Вот у меня, приехавшего с Западной Украины, был акцент так акцент! Все думали, иностранец. Говорил без ошибок, но мягкость какая-то несоветская.

— Владислав Третьяк нам рассказывал, как поселили его на базе с Виктором Коноваленко. Тот без конца курил — и Третьяк попросился к кому-то другому. Нашли место у Александра Якушева, который не выключал свет, читая целыми ночами. А ваши самые удивительные соседи по комнате?

— У меня такая же ситуация была с Хореном Оганесяном!

— С книжками или с сигаретами?

— С насекомыми.

— Так-так.

— Новогорск построен на болотах. Вечная сырость. Тучи комаров, а обои в номерах цветные. Всех не перебьешь, на стене не видно, как ни всматривайся. Я любил почитать перед сном. Оганесян канючил: «Андрей, закрой свет, комар идет». — «Хорик, я их поубивал!»

— И что?

— Прошло два дня. На третий ночник включаю — темно. Еще раз — не горит. Поднимаюсь, хочу зажечь общий свет — лампочка вывернута.

— Вам соседи не докучали?

— А мне тяжело докучать. Куда б ни присел, мгновенно засыпал. Хоть в самолете, хоть в автобусе. Как солдат. Сложнее было тому пассажиру, который сидит впереди. Если футбол снился, я мог засадить коленом в спину...

Ребята, вспомнил историю. Со второй сборной отправились в Южную Америку. Поселили меня с Газзаевым. Тогда он был еще Валера — но уже с усами. Первый турнир в венесуэльском городе Мерида. Вызывает Коршунов, главный тренер: «Андрюша, ты играешь левого полузащитника под Газзаевым. Так он жалуется, что получает от тебя мало мячей». Я был поражен — живем-то в одной комнате! Подойди и скажи мне — зачем к тренеру идти? Ладно, думаю. Знаю, чем ответить.

— Удружили соседушке?

— Неделю спустя переезжаем в Колумбию. Высота — под 3 тысячи метров. Разреженный воздух, бегать невмоготу. Играем с местной командой. Тут-то я все Валерию Георгиевичу припомнил. Как у меня мячик — сразу ему! Только ему! Он здорово отыграл первый тайм, два забил. Заходим в перерыве в раздевалку, Коршунов хотел что-то сказать Газику, оглядывается — нет его! Смотрим, а он в соседней комнате. На лежаке и в кислородной маске.

ШАМПАНСКОЕ

— С Бессоновым когда познакомились?

— В 1973-м вместе играли за юношескую сборную Украины. Помню, как уже в «Динамо» полетели на турнир в Бильбао. В матче с «Андерлехтом» Володя возле своих ворот выгрыз мяч в подкате, пустил одному между ног, другому. Добежал до чужой штрафной. Заметил, что вратарь выходит — и мячик подцепил. Тот парашютом опустился в сетку. Весь стадион встал и махал белыми платочками. Лобановский после заходит в раздевалку, разводит руками: «Все видел, но это — вообще...»

— А скромный какой дядька Бессонов.

— Ой, не то слово! Март 1981-го, я только приехал в «Динамо», деньги мои лежали во Львове. Неожиданно узнаю, что могу купить заграничную мебель: «Иди оплачивай». А платить нечем. Я к Вовке. Тот отвечает: «У меня на книжке. Пошли в сберкассу». Говорю, что верну с процентами. Он слышать ничего не желает про лишние сто рублей. Добрались до сберкассы, продолжаем спорить у окошка. Кассирша не выдержала: «Вы будете снимать деньги или нет?»

— Так и не взял проценты?

— Нет!

— Раз вы дружите с Бессоновым, наверняка были в той компании, которую застукал Михаил Коман...

— Ну откуда вы можете это знать? Молодцы, москвичи, подготовленные приехали. Конец сезона, собрались у Саши Сорокалета дома. Открыли шампанское. Вдруг звонок. Понимаем — это Коман. Он ходил по квартирам, контролировал. Сорокалет хватает бутылку шампанского, кидается на балкон. А там бутылок полно, все в пыли.

— Картина.

— Коман провел глазами по комнате. Видит — чай пьют, едят конфеты. Но опытный был — сразу на балкон. Думаю: неужели найдет? Так он среди этой груды высмотрел блестевшее горлышко. Вытаскивает из серединки, глядит на свет, а там полбутылки плещется. «А это шо?» — «Да с прошлого года».

— Поверил?

— Коман взболтнул — а оттуда — пш-ш-ш, пена вверх поперла... Ребята, да Лобановский все это знал и без Комана! Но вы представьте наш график: холостых закрывали на базе за три дня до матча, женатых — за два. В чемпионате 30 игр. Плюс Кубок. И сборная, где за неделю запирали. Сколько дома-то были?.. Вроде постоянно играешь, бояться нечего. Но перед матчем Лобановский на собеседовании такого наговорит, что чувствуешь — ты вообще никто и звать тебя никак. Начинаешь тревожиться: а будешь ли в составе? Когда на установке слышали свою фамилию, все одиннадцать выдыхали: «Уф-ф-ф».

— Так хотелось играть?

— Если играешь, завтра — выходной! А кто не играл — тот работал с дублем. Со стадиона домой возвращаешься ближе к ночи. Истощен так, что есть не можешь. Воду в себя заливаешь, а от нее только живот надувается. Почему иностранцы пиво пили после матчей?

— Почему?

— От него чуть-чуть аппетит просыпался. А нам говорили: «Дай вам пиво, дело закончится водкой».

— Во времена «сухого закона» безалкогольная свадьба Олега Кузнецова превратилась в мучение?

— Я бы не сказал, что она была безалкогольной. Разве что в самом начале. А потом — радостные крики: «Везут!»

— Что?

— Как положено — водка, шампанское. Разливали из чайничков.

— В «Динамо» вы, кажется, отвечали за «культмассовый сектор»?

— Да, чтоб не быть комсоргом. Тому тяжелее, больше выступлений на фабриках и заводах. А на мне — посещение театров, концертов.

— Работяги на заводе о чем расспрашивали?

— Сколько платят, как за границей живут. Люди же из Союза никуда не выезжали. Зато все были грамотные. А сегодня у молодых спросишь, в каких частях света расположены Ливия и Ливан, так не каждый ответит.

— Лобановский заставлял футболистов ходить в театр?

— Не заставлял — просил. Когда в Киеве гастролировал «Современник» или «Ленком»: «Ребята, просьба посетить». В Ленинград мы приезжали за два дня до матча, подстроившись под рейсовый самолет, и шли в театр! Это сейчас команды прилетают в последний момент. Разве что под ужин подстраиваются... Однажды Лобановский подходит к Вите Хлусу: «Ты был вчера в театре?» — «Да, Васильич». — «И что тебе там понравилось?» — «Буфет».

— Забавно.

— А Витя не врал — в те годы в театральном буфете было все, что хочешь.

— Хапсалис говорил, что группировок в «Динамо» не было. Лобановский мог зайти в кинозал, зажечь свет: «Хапсалис, скажи Блохину, что ты о нем думаешь».

— Не было таких эпизодов. Что-то Саша сочиняет. Я частенько натыкаюсь в газетах на удивительные воспоминания. Тут вычитал, будто я играл на аккордеоне, а Заваров — пел.

— Что, не было у вас аккордеона?

— Был.

— Мы запутались.

— Я окончил три класса музыкальной школы, играл на аккордеоне. Но чтоб на базе киевского «Динамо» расправлять меха — боже упаси!

ЧЕРНОБЫЛЬ

— Вы обмолвились, что в Венгрии получили в подарок велосипед. Были еще необычные премиальные?

— Как-то поехали в закрытый город Лида. Меня признали лучшим полузащитником. Вручили приз — статуэтку фигуристки. В красненькой шапочке. Я вертел ее в руках, думал: почему? А ответ выяснил через несколько лет — судьба! Женился на москвичке, фигуристке. Светлана была примой в балете на льду. За границу давала мне с собой вырезки какие-то, журнал «Бурда», каталог «Отто».

— Выкройки?

— Нет, цветные картинки. Ходишь по магазинам и сверяешься: «Ага, не то. Снова не то». В конце концов брал на свой вкус — и все время угадывал. Резо Челебадзе примерял шубу на Бессонова: «У жены приблизительно такие же размеры».

— Челебадзе до сих пор вспоминает. Смеется.

— А я вспоминаю и смеюсь, как он сына моего крестил. Сразу после чернобыльской аварии Резо поселил у себя в Кобулети семьи киевских друзей — Бессонова, Журавлева, Каплуна. Светлана была беременна, тоже месяц там прожила, а рожать уехала в Москву. Я был благодарен Челебадзе и сказал: «Будешь крестным!» Дату назначили — 6 октября. Накануне проиграли в Киеве тбилисцам 1:3, Челебадзе забил два гола. Утром в церкви он держит ребенка, подходит батюшка, футбольный фанат, и спрашивает: «Как же вы вчера так умудрились?» Резо высунулся из-за моей спины: «Святой отец, Господь видел, что я хочу совершить доброе дело — вот и дал мне забить».

— Когда почувствовали себя верующим человеком?

— С детства. Так воспитали. В моем Роздоле, что во Львовской области, каждый понедельник на школьной линейке вожатая докладывала: «У нас ЧП — братья Баль в выходные посещали церковь». И нас начинали стыдить, шумели: «Позор!» Но мы все равно ходили. Конечно, много было нелепого. В Киеве на Рождество и Пасху в храм шли по пропускам! Через милицейские кордоны! Или случай в молодежной сборной. Игорь Гуринович перед выходом на поле перекрестился. Так тренера Валентина Николаева вызвали в партком: «Что себе позволяют комсомольцы?!» Вернулся он на базу и говорит: «Игорек, давай аккуратнее. Я сказал, что ты не крестился, а мух отгонял».

— Правда, что Лобановский держал на удачу крест в кармане?

— Крест носят в кармашке возле сердца. Именно так делали мы с братом. У Васильича я креста не видел, но знаю, что он верил в Бога, молился про себя. Просто не афишировал.

— Бессонов ездил в Чернобыль выступать перед ликвидаторами. У вас был подобный опыт?

— Нет. Я до аварии туда приезжал. Там, где Припять впадает в Днепр, очень красивые места. Островки, рыбалка сумасшедшая. Реактор взорвался 26 апреля 1986-го. А мы 27-го дома сыграли со «Спартаком», через день улетели во Францию на финал Кубка кубков и обратно из Москвы в Киев добирались поездом. Приезжаем — на перроне море народу. Думали нас встречают.

— Нет?

— Вокзал забили люди, которые в спешке покидали Киев. А город — пустой. Ездят поливальные машины да мужики во двориках сидят, глушат красное вино, которое выводит из организма радиоактивный стронций. Дали нам пару выходных, дальше улетели на сбор в Ужгород. А там Чанову, Евтушенко и мне объявляют: «Срочно в Москву».

— Зачем?

— Из сборной убрали Малофеева, назначили Лобановского. Он и вызвал нас готовиться к чемпионату мира в Мексике.

— Как там Лобановский на установке перед матчем с Францией не заметил отсутствия Яковенко и Яремчука?

— Паша с Ваней жили в одной комнате и на установку явились первыми. Посидели-посидели да обратно в номер отправились. Были уверены — их позовут. Васильич, как обычно, зашел секунда в секунду. Посмотрел поверх голов: вроде все на месте. Было бы это в Киеве, точно заметил бы, что кого-то не хватает. А здесь сборная, 23 человека. Все рассказал о соперниках, потом — о нас. «Вопросы есть?» В ответ тишина. «Раз нет — поехали!»

— И тут дверь открывается...

— Да! Яковенко с Яремчуком на пороге. Лобановский слова им не сказал, но глянул так, что оба бледные в автобусе ехали. И того, и другого выпустил на поле. Они фантастический объем работы дали — никогда так не выкладывались! Не останавливались ни на секунду. Хотя высота в Мексике черт знает какая. Мячи пулей летали, вратари рук не успевали поднять.

— На чемпионат мира в 1982-м сборную повезли три тренера — Бесков, Лобановский и Ахалкаци. Как они общались между собой?

— Вот честно: не было раздрая! Главным считался Бесков. Он проводил установки. Лобановский с Ахалкаци не вмешивались, ничего не диктовали. Может, до этого они где-то и сидели втроем, пропускали по рюмашке, обсуждали состав. Но нас их отношения мало интересовали. Мы выходили и пахали. Если б заткнули гол полякам и прошли в полуфинал, сейчас о том чемпионате иначе говорили бы.

— В Испании сборную поддерживали артисты — Евгений Леонов и Михаил Ножкин.

— Первое, что сделал Леонов, — отдал нам авоську с консервами, которые привез с собой. Мы, уезжая, получили хорошие премиальные. Решили с ребятами скинуться, и Дасаев им вручил по полторы тысячи долларов. Леонов так растрогался, что чуть слезу не пустил.

МИХАЛЫЧ

— Лобановский был добрым человеком?

— Очень. И порядочным. Просто люди, его толком не знавшие, считали тираном. А Васильич в декабре после сезона усаживал каждого игрока напротив: «Какие проблемы?» Открывал книжку — и записывал все. У кого гарнитура или телефона нет — появлялся. Футболист ни о чем не должен тревожиться. Только играй.

— Звание у вас какое?

— Рядовой. Отслужив в Киеве год после института, не стал подписываться на офицера. Как и Заваров, кстати. Форму надевал один раз. Сначала на призывном пункте меня так обкорнали, что по дороге в часть вынужден был завернуть в парикмахерскую. Хоть подровняли. Затем полковник в «бобике» отвез на присягу. Там еще спортсмены были. Когда сказали: «Поздравляем со вступлением в ряды Вооруженных сил», я единственный ответил, как полагается: «Служу Советскому Союзу!» Остальные-то «спасибо» говорили. Переоделся и поехал в Конча-Заспу.

— Легенды ходят про киевские тренировки. В чем ужас? В весах?

— Нет, штанга — ерунда. У нас была круговая работа: 30 секунд на пределе — 30 секунд отдыхаешь, переходишь к чему-то другому. То барьер, то блин, то штанга, то резина. Упражнения нестрашные, — страшна интенсивность. Минуту отбарабанишь в таком темпе — начинает тошнить. Игорь Беланов на первом занятии рьяно взялся, прошел один круг. Лобановский командует: «Смена!» А снаряд Беланова — пустой. Он работал в паре с Рацем. «Вася, где Игорь?!» — «На улице. Худо ему». Это называлось «скоростная выносливость».

— Кому-то нагрузки давались легко?

— Был футболист не в наше время, а позже — когда Васильич вернулся. Упражнение «пять по триста» бегал спокойно. Я увидел: «Ты красавец. Будто и не устал!» Он вздохнул: «Это для меня не проблема. Проблема, когда мячик дадут...» А в нашем поколении самыми выносливыми были Яковенко, Яремчук и Рац. Им все нипочем.

— Вы играли жестко. А сами — получали?

— За мной один известный человек охотился.

— Это кто же?

— В 1982-м играли на «Ривер Плейт» со сборной Аргентины. Бесков меня поставил персонально против Марадоны. Ох и тяжко пришлось! Да, думаю, надо его припугнуть. Подкатился пару раз. Потом посчитали: он в том матче сделал меньше всего технико-тактических действий — 60. Дасаев перепутал, когда в интервью сказал, что Сулаквелидзе держал Марадону. Это был я.

— Так на вас Марадона охотился? Однако...

— Нет. Я Марадону уронил — подлетает Марио Кемпес. На английском языке стращает. Я так же коротко отвечаю: закрой рот. А он начал меня подлавливать. Принимаю мячик — и чувствую: Кемпес бежит, убивать собирается. Но я-то знал, что делать. Чуть приподнимаю пятки, а шипы-то — будь здоров. Вот Кемпес точно в них и въехал.

— Огорчился?

— А не знаю. Его унесли сразу.

— Даже свои от вас страдали. Сергею Юрану ногу сломали.

— Сломал-то его Шустиков в матче дублеров. Юран не долечился, вышел тренироваться с основой — и на ровном месте новая травма. Там не было жесткого стыка. Он сам говорил: «Я даже не почувствовал удара». Тренировки в «Динамо» были контактнее, чем игры. Особенно когда отрабатывали персональную опеку. Зато каждый умел вести единоборства. Сегодня все бегают толпой, кричат что-то про прессинг, коллективный отбор. А защитников, играющих один в один, днем с огнем не сыщешь!

— Хоть кто-нибудь выделяется?

— В Киеве — Хачериди. В Донецке — не Ракицкий, заметьте, а Кучер. В России — Березуцкие. А вот Игнашевич старается позиционно играть. Один в один ему уже сложновато.

— Как вы Юрана окрестили Барсиком — история известная. Кому еще прозвища давали?

— Когда с Олегом Кузнецовым приступили к работе в штабе Блохина, возникло неудобство. Крикнешь: «Олег Владимирович!» — поворачиваются оба. Тогда я решил, что Олег Владимирович будет один, а Кузнецов у нас стал Джуниор.

— Почему Демьяненко — Муля?

— Муля, Мулик — это с Днепропетровска повелось. Его братья придумали.

— А у вас было прозвище?

— Бал. Но почему-то уже в юношеской сборной ко мне часто обращались по отчеству — Михалыч.

17 ШВОВ

— Говорят, в жизни любого классного защитника был игрок, сделавший из него клоуна.

— А я вам снова историю. На чемпионате мира в 1958 году Борис Кузнецов из московского «Динамо» играл против Гарринчи. После матча — фуршет. Кузнецов вглядывается в стол бразильцев: «Ребята, покажите мне Гарринчу». — «Боря, опомнись. Ты сегодня два тайма с ним отбегал!» — «Вот и хочу на лицо его посмотреть. А то видел только номер и задницу».

— У вас такое было?

— Да! Мы всей командой попали под раздачу в 1989-м, когда при полном стадионе в Киеве «Спартак» нас разорвал — 4:1. Вообще со «Спартаком» всегда играли странно. То мы им не даем продохнуть, то они нам.

— И на чей номер вы смотрели сзади?

— Я играл «чистильщика». И не успевал за этими «стенками»! Вдвоем на меня выходят, рыпаюсь к одному, а мяч уже у другого. В том матче Шмаров бил через себя, а я голову под удар подставил. К перерыву глаз заплыл.

— Доиграли?

— Конечно. На следующий день Васильич на базе увидел меня в черных очках: «Что, солнце?» Я медленно повернулся, снял очки — он отшатнулся.

— Пример мужества, поразивший даже вас?

— Товарищеский матч с кутаисским «Торпедо» в Абхазии. Местечко за мостом, который называли самым длинным в мире: переезжаешь — и сразу на час больше. Разница во времени. Виктор Колотов в столкновении падает. Мы подбегаем, а у него коленная чашечка — на бедре!

— Ужасы какие рассказываете.

— Представили? А теперь расслабьтесь. Доктор обернулся к скамейке: «Валерий Васильевич, замена!» А Колотов не понимает: «Какая замена?!» Берет эту чашечку, рукой ведет под кожей, как магнитом. Довел до колена и установил на место. Мне не верите — спросите у Конькова, он подтвердит. Тоже рядом стоял... В Минске я вышел играть без щитков, и Мельников мне шипом ногу разрезал. Гетр целый, стягиваю, а там кость видна. 17 швов! Пока оперировали, я пропел все частушки, которые знал, и приступил к репертуару Аллы Пугачевой. Наркоз-то местный. Оперировал мальчишка. Говорю: «Мой доктор просил, чтоб вы всё хорошо почистили и зашили. У нас через десять дней игра со «Спартаком»

— Он глаза вытаращил?

— Нет. Спокойно отвечает: «Постараемся». Выдал на прощание костыль и наказал побольше на солнце находиться, чтоб швы усохли. Мы с приятелями из баскетбола Володей Ткаченко и Сашей Белостенным поехали в Гидропарк. Они плавают, я швы солнцу подставляю. И против «Спартака» в итоге сыграл. Но с тех пор щитки надевал обязательно.

— Друзья у вас что надо.

— Мы в Киеве все дружили: и хоккейный «Сокол», и регбийный «Авиатор», и баскетбольный «Строитель». Как-то иду с будущей женой, вижу — около бочки с пивом стоят Белостенный с Ткаченко. Кружки держат двумя пальцами. В их ручищах они были как наперстки.

ВОЙНА

— Из киевского «Динамо» в 1990-м вы уехали в Израиль на большой контракт?

— 40 тысяч долларов в год.

— Почему так скромно? Мы читали, что Юрию Желудкову в 1991-м там платили 100 тысяч, а Александру Уварову — 125.

— Не в курсе, какие цифры были у ребят, но для Израиля это заоблачные деньги. Вот когда на тренерскую работу перешел, зарплату мне подняли.

— В «Бней-Иегуде» с вами играл Николай Кудрицкий?

— Да, царствие ему небесное. Под утро возвращался он из Хайфы в Тель-Авив, дреманул за рулем и на длинном-длинном повороте врезался в отбойник. Когда гроб с его телом везли со стадиона в аэропорт, болельщики «Бней-Иегуды» бежали за ним несколько километров. Похоронили Колю на родине, в Никополе.

— Не пытались, как Уваров, получить израильское гражданство?

— Были мысли. Но я не знал законов. Думал, если прожил там десять лет, то паспорт оформляется автоматически. С ним-то проще передвигаться по миру. А мне говорят: не положено, если у тебя нет еврейских корней. С мамой бродил по кладбищу, искал — ничего не нашел. А Сашка Уваров, орехово-зуевский пацан, наверное, отыскал кого-то. Мне евреи честно сказали: «Если б сразу после приезда подал документы на гражданство, могли бы посодействовать. А сейчас ты знаменитый в Израиле человек, фальсификация не прокатит».

— Когда началась война в Персидском заливе, натерпелись страху?

— Мы жили на площади в центре Тель-Авива, который обстреливали ракетами. Если выла сирена и объявляли воздушную тревогу — надевали противогазы. Жене однажды так затянул, что след на лбу остался. А детские — красивые, удобные, легко застегивались. Дома на случай химической атаки окна и двери плотно завесили целлофаном. Всегда наготове была мокрая простыня. Через неделю семью отправил в Грецию.

— Израильский чемпионат прервали?

— На полтора месяца. Но тренироваться мы продолжали. Я ездил в гости к Вите Чанову. Он жил на горе, и рядом установили американский ЗРК «Патриот», чтобы перехватывать советские ракеты «Скад», которыми Ирак обстреливал Израиль. Звук выпущенной ракеты — это очень жутко! Сидишь и гадаешь: куда она летит, кто ее перехватит...

— О каком зарубежном городе сохранили самые мрачные воспоминания?

— Дурбан. Был там на жеребьевке ЧМ-2010. В гостинице предупредили: «Сто метров влево или вправо от отеля — пожалуйста. Дальше — не рекомендуем, особенно когда темно. Хорошо, если разденут — могут и поколотить. Иногда туристы вообще пропадают».

БЛОХИН

— Вы долго играли с Блохиным, работали вместе. Трудно с ним ужиться?

— Почему? Он честный, открытый, амбициозный. Своим принципам не изменяет. Да, порой у него зашкаливает адреналин, может не сдержаться, наговорить сгоряча. Зато никогда не лукавит. Думаете, за последние десять лет мы не ссорились? Да это бывает по 3-4 раза в год! Я же не кивала. Иногда говорил: «Олег, последнее слово, разумеется, за тобой, но я считаю, сделать нужно то-то и то-то».

— Прислушивался?

— Да. Наверное, поэтому и сложился наш тандем.

— По слухам, в «Москве» конфликты Блохина с аргентинцами рождались на пустом месте.

— Чушь. Блохин ко всем нормально относился. Просто не понимал такого игрока, как Моралес. Когда впервые увидели этого малыша, решили, что кто-то из футболистов «Москвы» привел сына на тренировку. Потом в шутку предложили его ставить в «стенку». Чтоб у человек, который бьет штрафной, невольно смещался прицел. Баррьентос — игрок от бога, но невероятно капризный, плохо воспитанный. Возможно, ему изначально что-то не нравилось, и он искал повод поскорее покинуть «Москву».

— А Макси Лопес?

— Он не возникал и не шел на конфликты. Но под него нужна система, потому что Лопес — игрок штрафной. А туда еще мяч надо доставить, чтобы он сыграл на опережение или поймал отскок. Есть футболисты, которых можно освободить от нагрузки на тренировке, зная, что завтра он выйдет свеженьким и сделает результат. Если же этого не происходит, а вся команда вкалывает — кто такое потерпит? Когда играли 8 на 8, команда, в которой был Лопес, проигрывала всегда.

— Почему?

— Он мало двигался. А в этом упражнении, если хоть один человек выпадает, шансов нет. Помню, кому-то из проигравших сказали, дескать, повозили мы вас. Тот усмехнулся: «Ты погляди, сколько травы вытоптано в углу, где Лопес стоял».

— Увольнение из «Москвы» вряд ли стало для вас неожиданностью?

— Все стало ясно после того, как Прохоров прекратил финансирование. И какое место займет клуб, не имело значения. Он был уже никому не нужен. Я только не понял, зачем гендиректор «Москвы» Дмитриев объявил об отставке на банкете, посвященному окончанию сезона.

— Дмитриев нам объяснил свою логику: «Решение все равно принято. Если огласить его на день позже, начнутся разговоры — мол, выпили лишнего и что-то не поделили».

— Но разве приятно, когда ты сидишь на банкете, а к тебе все подходят и жалеют? Вместо счастья пьют за упокой. Мы с Блохиным просили не говорить там ничего игрокам, но Дмитриев уперся.

— За ветеранов по-прежнему играете?

— А как же! И бегаю, и в тренажерный зал хожу. Стараюсь держать себя в форме. Правда, когда решил рябину возле дома посадить и сам выкопал яму, наутро еле разогнулся. Для лопаты не те мышцы нужны. Сразу вспомнил, как в детстве с младшим братом собирали колорадских жуков с картофеля на нашем участке. Он соток 12, причем под горку. Когда по грядке топаешь вверх, тебе уже не хочется 40 копеек, которые пообещала мама. Приучала к труду.

— Лучший матч киевского «Динамо» на вашей памяти?

— Думаете, назову победный финал Кубка кубков?

— Уверены.

— А вот и нет — другой матч. В 1997-м в Киев приехали ветераны «Спартака». Выходим на поле, оглядываемся, а на трибунах — 90 тысяч! Кто сейчас столько соберет? Уже и стадиона того нет — он теперь на 70 000. В тот день был такой кураж, какого никогда не испытывал. После бежим с Хидиятуллиным, благодарим зрителей — а они все стоят, аплодируют. Даже сейчас вспоминаю — и мурашки по коже.

Александр КРУЖКОВ, Юрий ГОЛЫШАК