Стакан кефира и Андрей Головаш, страшная украинская зима, трудности перевода и Иван Шарий — первый американец украинского чемпионата Луис Бербари рассказал о своем сезоне в перволиговой «Ворскле».
Луис Бербари (слева)— Как вы вдруг оказались в Полтаве в середине девяностых?
— Мне все знакомые до сих пор этот вопрос задают. Никто понять не может, что американец мог делать в Украине, особенно в те времена.
Дело было вот как. Моим агентом тогда был бельгиец Йос Эрдекенс, он возил игроков из Восточной Европы на Запад. Йос сотрудничал с одним украинским агентом. Как же его звали... никак не могу вспомнить. В общем, это тот, который привез в Европу игрока сборной Украины. Такого, с длинными волосами, он потом еще за «Ливерпуль» играл.
— Андрея Воронина?
— Ага, Воронина.
— Значит, Андрей Головаш.
— Точно, Головаш! В общем, это они с Эрдекенсом привезли Воронина в Германию, я даже пересекся с ним в Менхенгладбахе. Там был он и еще несколько Саш. Что удивительно, я-то помню, как Воронин тогда доставлял руководству огромные проблемы. Клуб постоянно просил Йоса: успокой его, поговори с ним, а то у него одни вечеринки на уме. А спустя годы узнаешь, что человек дорос до «Ливерпуля».
Мой агент по большому счету оказал мне услугу. Он наверняка что-то во мне видел, но я не был великим игроком. Я ведь сразу после колледжа подписал контракт с местным профессиональным клубом «Хайдра» из A-League. Играл полузащитника. Полноценной профессиональной лиги в Штатах, как сейчас MLS, еще не было, чемпионат образовался за четыре месяца до этого. Куда там вырастешь. А мне уже 23 года. Вот меня агент и спросил: не хочешь в Украину поехать?
— Какая первая мысль была в голове в этот момент?
— «Украина? Бывший СССР? Ого». Но не сказать, чтоб я вообще не знал, что это и где. Мои родители — аргентинцы, они много переезжали, и я часть детства провел в Аргентине. Так что я не был типичным американским парнем, который живет, не особо задумывалась о том, что за пределами США есть другие страны.
Тем более что к тому времени я уже ездил несколько раз в Европу в межсезонье — тренировался в Голландии со «Зволле» и «Камбуром». А прямо перед переходом в «Ворсклу» я был на просмотре в Хорватии, в Задаре, и это было сразу после Югославской войны. Сами понимаете, какое зрелище — полуразрушенные бомбардировками города, все такое. Но я б там остался без проблем, если бы в клубе тренер не сменился — новому я был не нужен. В общем, когда подвернулся вариант с Украиной, я уже ничего не боялся и понимал, что любой опыт мне пойдет на пользу.
— Что ожидали увидеть, когда ехали?
— Страну третьего мира. Но я-то пожил уже в стране третьего мира, так что особо не тревожился. А в целом, конечно, сумбур был в голове. Я плохо представлял, с чем конкретно придется столкнуться.
Простой пример: я прилетаю в Киев, в аэропорту меня встречает Андрей и сотрудники клуба, сажают в машину и везут в Полтаву. Смотрю из окна и... елки-палки, так у них здесь еще и алфавит другой! Я же привык, что у меня все в порядке с языками: я говорю по-английски, по-испански, в Голландии кое-что освоил из голландского. А тут же вообще ничего не прочесть. У меня-то в Штатах был разговорник, я по нему готовился, заучивал фразы — но в нем все было написано латиницей!
— Что-то еще кроме алфавита удивило поначалу?
— То, что все вокруг были страшно серьезными. От бабушки, которая выдавала тебе кусок бумаги на входе в туалет в киевском аэропорту, до пограничников. Почти никто не улыбался, у всех постоянно было такое озабоченное выражение лица. В машине тоже молчали всю дорогу — я со своим разговорничком и так, и сяк. Без толку.
Приехали вечером, меня сразу отвезли в гостиницу. Там, конечно, была жесть: маленькая комната, смехотворная ванная, старый телевизор. Мой первый завтрак в Украине тоже был довольно стремный — стакан кефира и кусок хлеба. Но повторюсь: я к такому был готов. Не то чтобы специально ужасов ждал, просто понимал, что это опыт и приключение.
На второй день уже повезли на стадион. Тут-то я почувствовал, что я в настоящем профессиональном клубе. Настоящий большой стадион, все дела! Ладно, умывальник там сломан, поле ужасное, кочковатое и посыпанное песком, трибуны старые — но наконец-то все по-настоящему!
Повели меня знакомиться с тренером... Александровичем! И президентом. Они тоже были страшно серьезные, было как-то жутковато даже.
Но как только мы начали играть и тренироваться, все потихоньку на свои места. Все было примерно так же, как везде, где я бывал раньше. Старшие игроки всегда поддерживают и предлагают помочь, игроки помладше ревнуют и рассматривают тебя как конкурента. Это нормально, футбол такой везде.
— Как вы объяснялись вообще?
— Вот это было сложно. Язык, на самом деле, куда больше напрягал, чем бытовые условия. Я открытый человек, привык общаться с людьми, знакомиться — а тут даже в гостинице никто по-английски не говорил.
В «Ворскле» тоже было всего два игрока, которые хоть немного его знали. Один был вратарь, в возрасте уже, очень классный парень (вероятно, Олег Моргун — прим.). Второго звали Николай, он все это время восстанавливался после операции на колене (по всей видимости, Николай Шевченко — прим.).
На поле с языком было более-менее, хуже было за его пределами. На командных собраниях я ничего не понимал, мне парни кое-как переводили суть. Первые два месяца было особенно туго.
— И как вы справлялись с этим?
— Да учил его, как проклятый. Общался при первой возможности — хоть в столовой с поварами. Читал книжки, учебники. У нас были довольно выматывающие выезды, по всей стране на автобусе. Зато пока едешь, успеваешь почитать что-то, поговорить с ребятами. Правда, доходило до того, что у меня голова раскалывалась — такое ощущение, что еще пара русских слов, и она лопнет.
А самое обидное тогда знаете что было? Вот я тужусь, стараюсь выучить как можно больше русских слов, мы приезжаем на Западную Украину — а там со мной не хотят по-русски говорить! Я был в шоке тогда, как же так. Интересно, конечно — такая история у Украины невероятная, столько всего переплетено.
Вообще как только отношения чуть оттаяли, стало понятно, что украинцы — потрясающие. Я серьезно. Как только тебя узнают получше, они готовы отдать последнюю рубашку. И так везде — и футболисты, и обычные люди. С некоторыми — правда, не из числа одноклубников — я до сих пор общаюсь. Только уже тоже в США живут.
— Что собой представляла «Ворскла» в том сезоне?
— Сильная по меркам первой лиги команда, много возрастных игроков, мало молодежи. По сути все были опытные, поигравшие в высшей лиге — задача же стояла туда подняться.
Зима, Шарий, Чуйченко
— Тяжело было пережить зиму в Украине?
— Вот тут начинается самая грустная часть истории. Это было ужасно. Я ведь из Калифорнии. Кто-нибудь с Восточного побережья не обратил бы особого внимания, но для меня это оказалось огромной проблемой. Думаю, именно тогда моя украинская карьера покатилась вниз.
Уже в ноябре стало холодно. Сезон прервался на несколько месяцев, манежа у нас не было, и мы тренировались на улице. Играть было все сложнее. Я все-таки скорее техничный игрок, чем атлетичный, — на замерзшем газоне я просто умирал. Помню, как мой одноклубник вкручивал шурупы в бутсы — не для того, чтобы кого-то травмировать, а чтобы хоть как-то удержаться на ногах.
Люди в Полтаве перестали улыбаться вообще. Знакомых стало труднее куда-то вытащить, все по домам сидят. Это был самый одинокий период в моей жизни, было совсем тяжело.
Настроения не было никакого, я стал играть все хуже и хуже. На сборах в Болгарии я еще и травмировался. В такой момент очень важно за что-то зацепиться, иначе все летит вниз снежным комом. Хуже тренируешься — меньше играешь, меньше играешь — начинаешь думать: «А зачем я здесь вообще сижу?» Думаю, тогда Пожечевский перестал в меня верить. Я его не виню, я ведь действительно играл не лучшим образом. Кстати, той же зимой в «Ворсклу» пришел Ваня Шарий...
— Я как раз планировал спросить, помните ли вы его.
— О, ну конечно! Мне же все говорили: вот увидишь, Ваня крут, он играл на высшем уровне. Я думал: ну ладно, посмотрим, что это за герой такой. Но когда я его увидел его на первой же тренировке, понял: уау. Класс было видно невооруженным взглядом, хотя ему уже было под сорок. Он просто не терял мяч — вообще никогда. Когда мы играли в квадрат, он внутрь никогда не заходил.
Характер у Шария, конечно, был тяжелый. Помню как-то на тренировке отдал ему пас чуть в сторону, буквально на полметра от того места, где он стоял. Ваня даже бежать за ним не стал. Остановился и как начнет меня матом крыть! «Е...., мать твою, едь в Америку обратно!» Тренировка остановилась и не началась, пока Ваня не закончил кричать.
Молодежь Шария боялась, но время от времени он оттаивал, мог похвалить — и это дорогого стоило. Как будто отец тебя в детстве хвалит. Естественно, по-английски он не знал ни слова и в отличие от других игроков говорить даже не пытался. Но при всем этом, у Шария был сильнейший характер — и, главное, у него слова не расходились с делом. Он вправду был лидером, забивал важнейшие мячи, тащил команду. Так что я горжусь, что с таким человеком выходил на поле.
— Середина девяностых, первая лига — звучит, как идеальный эпиграф к истории про договорные матчи.
— Честно говоря, я ни разу не слышал, чтобы нам всей командой что-то такое предлагали — сдать матч или купить. А вот судьи бывали разные, и к некоторым командам они относились явно лучше, чем к другим. Причин я не знаю, но ощущалось, что лидерам — а мы были среди них — арбитры благоволили. Сомнительный пенальти в нашу пользу обычно ставили, могли и в конце игры при ничейном счете дать. Так что про договорные матчи я ничего не знаю, а насчет расположенности арбитров — было. Впрочем, такое у сильных клубов случается сплошь и рядом.
— Писали, что ваш брат тоже зимой приехал в Полтаву и рассчитывал подписать контракт, но не остался.
— Серьезно, на просмотр? На самом деле, Ник просто приехал ко мне в гости на Рождество — я попросил его, чтобы мне не было так одиноко. Он профессионально играл в Чикаго в индор-соккер. Это тоже на маленьком поле, но оно побольше, чем в футзале, и с бортами, как в хоккее. Он тренировался с нами, чтобы не терять форму, но это не был официальный просмотр. Если бы клуб ему что-то предложил — не исключено, что он согласился бы. Кстати, на тренировке он как-то попробовал пробросить мяч Шарию в «домик». Ну мяч-то прошел, а Ник там и остался.
— Какой-то любительщиной все это отдает.
— Да нет, почему. Клубу, конечно, не хватало организации, но, тем не менее, это была жизнь и борьба, а не игрушки.
Игроки были очень серьезно настроены — это были профессионалы, футбол был сутью их жизни. Они зарабатывали деньги, жили лучше многих даже в то время. Когда получали травмы, то спешили вернуться на поле как можно быстрее. На Западе игрок скорее отсиделся бы, полечился, пока травму не залечит, а эти парни были куда жестче. Затейповал — и вперед на поле. А в «Ворскле» каждый хотел получать премиальные.
Так что сравнивать с тогдашними Штатами нельзя было даже второй украинский дивизион. Да, горячей воды после матча в душе почти никогда не было, раздевалка была просто комнатой со стульями, мое школьное поле было лучше, чем на стадионе в Полтаве. Но сама лига была игрушечная, «миккимаусная», а футбол — скорее развлекательным. А тут были потрясающие, очень талантливые игроки. Был этот... как же его... Чуйченко! Ох, мы ведь с братом до сих пор его вспоминаем. Как же он просаживал свой гигантский талант! Курил, как и многи игроки, — ну и все такое. Если бы он хоть чуть-чуть о себе заботился, мог бы заиграть где угодно.
100 долларов за очко, возвращение, новая жизнь
— Сколько зарабатывали тогда в Полтаве?
— Контракт у меня был на сезон. Деньги были смешные, и все премиальными — зарплата была совсем копеечная. Премиальные считались за матч, получали их все, кто выходил на поле в конкретном матче. Помню, что за зарплатой раз в две недели нужно было ходить с сумкой — иначе пачки купонов некуда было деть. Получали мы что-то около 100 долларов за набранное очко, то есть 200 долларов за победу. В итоге если выигрывали все игры, получалось около 800. Не, это как-то много. У меня получалось около 500 обычно.
— И правда смешные деньги по американским меркам.
— Конечно, но я же не зарабатывать ехал в Украину. Мне агент сказал сразу: тебе будет хватать на жизнь, твоя задача — вырасти. И я из этих денег ничего даже не пытался копить — все тратил на друзей и знакомых. Они-то в основном были студентами, мы ходили в кафе и рестораны, а я за всех платил. Мне нравилось.
— Значит, зимой вы начали думать об отъезде?
— Да, примерно тогда. Когда сезон возобновился, я оказался на скамейке. Я чувствовал, что меня держат в команде только потому, что пообещали Головашу. К концу апреля я уже опять пришел в чувство, начал больше играть, но было поздно.
— Остаться вам не предложили?
— Нет, даже речь об этом не шла. Когда мы вышли в высшую лигу, состав перетряхнули начисто. Расстались с половиной команды — и я был явно не из тех, кого непременно нужно было оставить. Раз я во втором дивизионе не всегда попадал в основу, то что уж о высшем говорить.
— Сожалели?
— Да мне хватило. Я отыграл год, как и планировал, чувствовал, что вырос как игрок, понял, что такое быть профессионалом. Конечно, когда мне сказали: «Луис, мы забронировали тебе билеты», было неприятно. Все мы тщеславны, всем хочется, чтобы руководство сказало: «Парень, ты нам нужен, как насчет поиграть в высшей лиге?». Но я понимал, что этого не будет, и не обижаюсь.
— «Ворскла» в следующем сезоне сделала сенсацию, выиграла бронзу, вышла в еврокубки. Не было обидно?
— Я следил за клубом первые несколько лет, насколько это было возможно тогда. Гордился, конечно! Мы даже с друзьями шутили — видите, какой я там заложил фундамент. У меня остались очень приятные воспоминания о Полтаве, чего обижаться. Мне это потом очень помогло, я многое понял — о жизни даже, не только о футболе. Я сильнее стал — и как футболист, и как личность. Ну и в конце концов: я же был официально первым американцем в украинской лиге. Так что я ни о чем ни жалею. Разве что о том, что не был достаточно хорош на поле.
— Сейчас за украинским футболом следите?
— Честно говоря, нет. Могу в таблицу заглянуть при случае, «Ворсклу» найти. Не более того.
— Что было после Украины?
— В одном из последних матчей сезона в «Ворскле» я травмировал лодыжку — подвернул ногу и порвал связки. Меня пытались лечить, но у клубных врачей не очень получалось. Прошел месяц, я отправился в Бельгию на просмотр, а нога все еще была не в порядке. Пришлось лечиться на месте, и команду я так и не нашел. Опять же, никто в этом кроме меня самого не виноват.
В итоге я решил вернуться в Штаты. Мой бывший тренер как раз возглавил команду из Нэшвилла и звал меня. За год до этого A-League была высшим дивизионом, но в тот год как раз запустилась MLS, так что это, получается, стал второй дивизион.
В Нэшвилле я сразу стал капитаном — я был уверен в себе. По сравнению с тем, к чему я привык в Украине, это было небо и земля. В общем, тут уже я был Ваня Шарий! В хорошем смысле слова, я никого матом не крыл, конечно.
— Почему в MLS не поиграли?
— Да я был два месяца на просмотре в «Гэлакси». Понравился им. Но здесь же все не так, как в Европе — здесь потолок зарплат и прочие странности. В те времена они не имели права платить мне больше 25 тысяч долларов в год. Это по 2 тысячи в месяц — копейки по американским меркам, просто нет смысла. А я все еще мечтал закрепиться в Европе. Взял жену и уехал с ней по окончании сезона в Германию, в Дармштадт.
— Это профессиональный клуб?
— Это был четвертый дивизион, и все было очень похоже на Полтаву. Большой клуб, обычно игравший во второй бундеслиге, сполз, набрал опытных игроков и поставил задачу подняться. Чемпионат мы выиграли, но у меня все получилось как в Украине. Хорошо начал, сдал зимой — хорошо, что она там не такая длинная, — и вернулся в строй весной. Видите, не хватало мне стабильности.
— Где вы закончили карьеру?
— Так сразу после того сезона в Германии, в 1999 году и закончил. Моя жена занималась прыжками с трамплина, претендовала на попадание в олимпийскую сборную США. Начался отбор на Олимпиаду-2000, ей нужно было быть в Штатах. В общем, я решил: хватит, поехали домой. Шесть лет провел в разъездах, посмотрел мир с разных сторон, было весело — но возраст уже не детский, а на моем банковском счету пусто. Подумал: что буду делать дальше? Пришло время начать карьеру.
Тем более, что у меня было экономическое образование. Нанялся сначала в компанию, которая торговала футбольной экипировкой. Сейчас и вовсе занимаюсь пищевыми добавками. Это семейный бизнес моего тестя, он их изобрел. Плюс небольшой магазин.
— В футболе не хотели остаться — тренером, менеджером?
— Нет, как-то не тянуло. Да и мест не было — разве что университетскую команду тренировать. В MLS почти все тренеры тогда были иностранцы. Тренирую разве что своих сыновей — им 7 и 9 лет. Для них я, правда, уже не ориентир — какая разница, где я играл, если они смотрят телевизор и хотят быть как Месси и Криштиану Роналду.
Но я и правда не жалею. Это было отличное время, у меня от Украины остались только самые лучшие воспоминания. Жаль только, что язык забыл. Когда уезжал, мог объясняться на русском. Грамматика, конечно, была ужасна, но меня понимали и я понимал собеседника. Но с тех пор я почти все забыл — особенно после Германии, там один новый язык как будто вытеснил другой. Так жаль. Всем так и говорю: «Я забил всьйо».
Александр Ткач
Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости
Читать все комментарии (5)