Виктор СЕРЕБРЯНИКОВ: «Лобановский был медленным футболистом»

Виктор Серебряников выиграл четыре золотые медали в составе киевского «Динамо» и побывал на трех чемпионатах мира со сборной СССР. Завтра ему 74 года.

Он ничего не скрывает. Воспоминания его не отлакированные. В его историях легендарные спортсмены 60-х — живые люди. Со своими слабостями и недостатками. Менее симпатичными они не становятся. Зато выглядят человечнее. И всем нам дороже.

ЛОБАНОВСКИЙ

— Как живете, Виктор Петрович?

— Здоровье стариковское. Когда за 70 — давление не то. Но гуляю каждый день. Никто уж не узнает. Хожу — и вспоминаю...

— Что?

— Сегодня — детство вспомнилось, например. Как отца на стройке придавило краном. Вместо трехкомнатной квартиры нас поселили в коммуналке. Вскоре братишка погиб. Заточили шомпол от ружья, бросали в дерево. Брат говорит: «Дай-ка я». Шомпол срывается и попадает ему в глаз. Насмерть. От бедности то гуся утащишь, то курицу. Зато скорость отрабатывал — ни разу меня не догнали!

— В киевском «Динамо» вы успели поиграть с Лобановским. Сильный был футболист?

— Медленный. Пока с мячом возится, все в защиту вернулись. Помню, вели 2:0 в Ярославле. Там много бывших спартаковцев играло — уперлись, сделали 2:2. А Киев только принял Маслов, он мужик резкий — в раздевалке чесал всех, начиная с вратаря. Даже мне всыпал, хоть я два забил: «Так в футбол не играют! Назад надо бегать!» И дошел до Лобановского.

— А уж тот не смолчал?

— «Валера, что ты делал на поле?» Лобановский усмехнулся: «Понимаете ли, есть в команде ювелиры и чернорабочие...» Дед обомлел, очки снял. Потом ответил: «У меня все будут чернорабочими!»

Был в Киеве корреспондент — Аркадий Галинский. Дал он статью про Лобановского: «Прирожденный центрфорвард страдает на левом краю». А народ-то читает, верит. Дед психанул! Играл наш дубль со «Спартаком». Самое большое начальство на трибуне. Маслов выпускает Лобановского в центре.

Валера привык, что слева бровка, никто сразу не нападет. А тут получил мяч — отобрали. Сплошные потери! Маслов его в первом тайме поменял — и перед начальством руками развел: «Вы видите? А газеты пишут, что он центральный нападающий!» И Валера тихонечко из «Динамо» ушел.

— Простил он Маслова?

— Первая команда, которую Лобановский взял как тренер, — «Днепр». Так Валера приехал к нам в Гагры на сбор, на трое суток заперся с Масловым. Дед ему все конспекты отдал! Ему хотелось, чтоб кто-то мысли подхватил. А то в Москве Маслова считали демагогом.

— Вы в хороших отношениях с Лобановским были?

— Очень. Лобановский меня в помощники звал, да я отказался: «Подведу тебя, Валера». Я мог загулять так загулять...

— А Маслова сгубило в Киеве, как нам рассказывали, то, что с игроками начал выпивать.

— Он дядька компанейский, но с командой пил редко. Если конец сезона, мы уже чемпионы — тогда мог. Летали обычными рейсами, он меня посылал места в хвосте расчищать. Я пассажиров расталкиваю — занимаю два кресла, ему и себе. Дед заходит, усаживается. Жмет кнопку. Стюардесса бежит — может, плохо? А он: «Вы проверьте, дверь крепко закрыли?» Каждый рейс одно и то же повторялось.

Как-то в самолете я поспорил с Масловым на ящик коньяка, что «Торпедо» в одном городе ляжет. В кабине пилотов узнал счет — действительно, проиграли. Летчикам пару бутылок оставил за такие новости.

— Вы о чем-то догадывались?

— Мы там играли незадолго до этого. Накануне матча звонок в номер. Жена полузащитника местной команды приглашает в гости. Квартира напротив гостиницы, дорогу перейти. Жил я с Хмельницким, он холостяк, завелся: «Витя, идем же!» Пришли. Там уже весь наш основной состав сидит. И жены наших завтрашних соперников.

— Ого.

— Это придумала жена главного тренера, москвича. Все ради премиальных за победы. Что дальше было, рассказывать не стану — но мне девчонка из их компании объяснила, что так матчи и выигрывают. Я ушел в гостиницу, Хмель под утро явился. А нам играть! Представляете, в каком состоянии наши футболисты? Маслов еще удивлялся: «Что это вы еле ползаете?»

— Мужья их ничего не подозревали?

— Нет, конечно. Они на базе сидели, готовились к матчу. Я понял, что и «Торпедо» жены «примут». И Эдик Стрельцов на следующий день весь матч простоит...

МАСЛОВ

— Киевское «Динамо» дебютировало в Европе при вас?

— 1965 год, Кубок кубков. Сначала нам «Колрейн» попался. Отгрузили им за тайм в гостях четыре мяча, Маслов говорит: «Ребята, хватит. Народ в Киеве не придет». Наш заработок зависел от сбора. Если стадион полный — премия 800 рублей. Следом мы вынесли «Русенборг». В Норвегии при счете 4:1 Маслов со скамейки носовым платком махал — мол, больше не забивайте.

В четвертьфинале вышли на «Селтик». В Киеве снега по колено, поехали в Тбилиси готовиться. Думали, такие же любители. В Москву звонили — там сказали, не знают ничего. Не захотели Киеву помочь. Дед вообще их «Келтиком» звал. Так мы в Тбилиси спарринги проводили с какими-то пограничниками.

Но не это беда. Живем в гостинице «Приморская». Рядом ларек, вино на разлив. С утра встаю — наши уже в очереди. Маслов впереди всех. По стакашку приняли — пошли на «зарядку». Размялись, поговорили — опять к ларьку. И так 15 дней.

— И получили 0:3.

— Установка была веселая. Кто-то из наших купил в Глазго для ребенка индейскую шапку с перьями. Вождь краснокожих. Маслов, поддатый, ее надел: «Воины мои!» А мы: «Да, вождь?» — «Вы в Сочи выпили цистерну?» — «Выпили, вождь». — «Так выходите и обыграйте этот «Келтик!» Сел. Вышли мы, минут пятнадцать держались. Но потом раздели нас. Шотландцы еще пенальти не реализовали. Хьюз бьет мимо ворот, смотрит на Щеголькова и улыбается: «О’кей, Раша?» Сегодня-то можно говорить — они нам по 50 фунтов дали. А мы пообещали в Тбилиси вернуть. Хмель договорился, он по-английски несколько слов знал.

— Что-то купили?

— Дешевые шубы. Заночевали в Брюсселе, багаж оставили в аэропорту. И нас обокрали. Но не там, потому что в Москве я открывал чемодан — все было на месте. На базу в Дигоми к нам Шеварднадзе со свитой приехал. Он был министром внутренних дел Грузии. Речь произнес — вы где ночевали? В Брюсселе? Вот там вас и обчистили! Грузины поддакивают — да-да, в Брюсселе. Тут я поднялся. Рассказал, как в Москве все проверил. Шеварднадзе нахмурился, притих. А воров нашли спустя два года.

— Кто же?

— Грузинские таможенники. Они в багажное отделение Ту-104 проникали через люк у туалета. Работали втроем, все складывали в почтовые мешки. Долго эту схему не могли раскусить.

— К ответному матчу с «Селтиком» готовились по старой схеме?

— Ежедневно то Миша Месхи стол накрывал, то Слава Метревели. Это «хлеб-соль» называлось. Но сыграли 1:1. Главная проблема была — как 50 фунтов отдать? Вручили шотландцам по 100 рублей. Разглядывали эти бумажки, смеялись.

БЫШОВЕЦ

— Однажды вы Маслова до слез довели.

— 1966 год. Баку и Ростов бились за серебро. У «Нефтчи» матч в Киеве. Вечером приезжают ко мне на базу ребята, с которыми в юношеской сборной играл, — Банишевский, Маркаров, Брухтий. Мнутся. Понятно, игра им нужна. Ответил: «С командой будем совещаться. Деду говорить не стану».

— Почему?

— Маслов прежде тренировал Ростов, ясно, что в этой гонке был за них. Протянули мне куль — даже не представлю, сколько там было. Собрали 11 футболистов основы. Если отдаем игру, сейчас же дербаним деньги. Нет — возвращаем. Все голосуют «за». И неожиданно подает голос Бышовец.

— Что?

— Говорит: «Братцы, вдруг Щербицкий узнает?» Отвечаю: «Кто узнает, если ты не скажешь? А не хочешь — ладно, деньги верну». Я направился с кулем к выходу. Так Бышовец за мной побежал, схватил за майку. Чуть не порвал: «Я пошутил! Давай сюда!» Все вместе поехали в гостиницу «Москва», где «Нефтчи» жил. Договорились, что обыграют нас в один мяч.

Но на поле Бышовец, начал чудить. В бомбардиры рвался. Бабки взял — а забил! Мы все-таки проиграли 1:2. Дед, ни слова не говоря, сел в машину и уехал. Расплакался. Предали мы его.

— Деньги-то хоть до Маслова дошли?

— Его доля у меня была. Как быть? Звоню: «Виктор Александрович...» — «Сволочь проклятая!» — «Можно приехать?» Все ему рассказал. И про договор, и про Бышовца. Отдал кулек — оставалось в нем тысячи полторы одними стольниками. Он увидел, какие деньги на кону, в шоке был: «Меня посадят!»

— Удивили вы Бышовцем.

— За копейку удавится! Выросли они с Володей Мунтяном. Как-то в Куйбышеве играть, там жара, мухи летают размером с Ту-104. Встал за водичкой — а передо мной Муня с Бышом. Слышу, Бышовец говорит: «Я вчера платил, сегодня — ты...» Ему и «темную» раз устроили.

— За что?

— Ходил в ЦК, все рассказывал. Как сложный выезд — он больной. Берегся. Понимал, что по ногам будут лупить. А когда в Киеве его сажали на лавку, жаловался прихлебателям Щербицкого, дескать, зажимают. Хотя вся обводка на месте, передачи от него не дождешься. Маслову больше нравился Пузач. Тот быстрее раза в два, с пасом ладил. Но Деду звонили из ЦК: «Бышовца надо ставить!»

— Как Маслова сняли?

— Неприятная история. Он был хлебосольный человек. К нему приходили девочки из ансамбля Вирского, Веревки — пели для него, танцевали. А дом относился к ЦК, все слышно. Плюс Бышовец подливает. 60-летие Деда отмечали в Конча-Заспе. Жена из Москвы не прилетела, только сын. А в украинской федерации футбола работала секретарша Клава. Она связана была с Дедом. На юбилее пошла с сыном танцевать, возьми да ляпни: «Я с твоим папой живу». Ну напилась. Сын дома Кате все выложил.

— А та была женщина могучая?

— Капитан сборной Союза по хоккею с мячом! Гренадер! Как-то шел к Деду в гостиницу «Театральная». Вижу — она его лупит. Прямо по голове! Сумкой! Дед укрывается, как может... А после откровений Клавы пришлось ему из Киева уехать. Вот нельзя было Маслову Ереван принимать.

— Почему?

— Пригласили друзья перестраивать «Арарат». Маслов выиграл Кубок, но уехал оттуда больным. Цистерны коньяка. Он лишь коньяк признавал, никакой водки. Цирроз печени.

ХМЕЛЬНИЦКИЙ

— Маслов, кажется, воевал?

— Недолго. Рассказывал: «Записался в ополчение. Оружия нет. Выдали палки, плеснули спирта и приказали взять высоту. Побежали, куда денешься-то? Рядом мина разорвалась, в задницу ранило. Смотрите, шрам», — и штаны стягивает. «В госпитале перед санитарками стыдно было. У бойцов серьезные ранения, и я — с осколком в ж...е». С фронта Маслов вернулся в Москву, работал на ЗИЛе.

Ближе к зиме завод решили эвакуировать, Маслова с эшелоном послали куда-то в Сибирь. Назначили старшим, поручили найти площадку под станки. Выбрал какую-то — мороз лютый, все в снегу. Разгрузили станки. А весной выяснилось — болото! От «вышки» спас Лихачев, директор завода.

— А в Ташкенте во время землетрясения уже вы с Виталием Хмельницким спасали Маслова?

— Это вы загнули. Но история была. Знаменитое ташкентское землетрясение случилось в апреле 1966-го. А повторные толчки продолжались еще долго. Команда остановилась в «Интуристе», где шеф-поваром ресторана был мой земляк из Запорожья. Говорит: «Умоляю, познакомь с Масловым. Я стол накрою в палисаднике для вас после матча». — «Если „Пахтакор“ хлопнем — придем». Они, черти, специально игру назначили на три часа дня. Дышать нечем, весь матч мы отбивались, как панфиловцы. Чудом выиграли — 1:0. Маслов доволен. И отправились втроем к земляку. Он для нас приготовил «заряженный» арбуз.

— Что-что?

— Крюшон. Надрезаете большой арбуз, аккуратно вливаете по бутылке коньяка и шампанского — влезает, проверено! Убираете в холодильник на несколько часов. В жару великолепно освежает.

Сидим, отдыхаем. Внезапно завыли собаки, заревели ишаки. Маслов радостно поднимает рюмку: «Даже звери празднуют нашу победу...» И тут как тряхануло! Я успел схватить со стола две бутылки коньяка — этого у меня не отнять, ха! Мы с Хмелем рванули к забору, перемахнули, словно мотыльки. Позади голос Маслова: «У-у, хохлы проклятые, бросили!» Мы обратно, забор высокий, пики торчат. Чтоб Дед на них пузом не напоролся, помогли ему перелезть. Он тяжелый, пот градом, перепугался.

Прибегаем на площадь Алишера Навои, где театр и гостиница. Стоят наши, обратно никто не заходит, ждут вторую волну. Коньячку пригубили, успокоились. Думаем — как же теперь отсюда выбираться? Маслов пошел на прием к Рашидову, главе республики. Тот распорядился выделить команде автобус. Ехали на нем через степь до ближайшего аэропорта. Оттуда улетели в Киев.

— Ваш друг Хмельницкий — человек непосредственный.

— Да, с ним не соскучишься. Начальство любило его приводить в пример — на поле не ругается, никогда не спорит. Конечно! Потому что заикается! Пока что-нибудь с-с-с-скажет, соперник или судья уже далеко. Но если чуть-чуть выпьет — заикания как не бывало. Женился Хмель лет в сорок, а до этого постоянно искал приключения. Помню, в 1969-м в Стамбуле дал концерт. Сборная выиграла и вышла на чемпионат мира. После банкета ребята завалились в наш номер. Там был ящик коньяка.

— Откуда?

— Привез на «шевроле» представитель Аэрофлота. Киевский парень, тоже гулял с нами, но быстро сломался и заснул. А у Хмельницкого шило в одном месте. «Витечек, — зовет, — поехали фонарь искать».

— Какой «фонарь»?

— В смысле — публичный дом. С нами еще два игрока. Вытащили у спящего представителя из кармана ключи от машины. Я, как самый трезвый, сел за руль. Довез их, выгрузил и думаю: «Пусть оттягиваются, а я по городу покатаюсь».

— Вы-то почему не пошли?

— Честно? В бардаке был один раз. В Монтевидео, до женитьбы. Удовольствия ноль. С тех пор зарекся... Еду по Стамбулу, улочки узкие, свернул в сторону, заблудился. Навстречу полиция, я удирать. На какой-то пригорок заскочил, оттуда город — как на ладони. Увидел наш «Хилтон», прикинул, как до него добраться. Двинул потихонечку вперед. Вдруг знакомый свист. Смотрю — сидят втроем на ступеньках. Выгнали их почти сразу!

— Дебоширили?

— Нет. Просто пьяные. Обычно в такие заведения в любом состоянии пускают — только плати. У турков же оказалось строго. Ладно, приехали в гостиницу, шагаем в номер. Неугомонный Хмель говорит: «Спорим, что через окно — быстрее?» И полез, храбрый моська, по водосточной трубе на третий этаж. Впотьмах не заметил острый колышек и макушкой на него напоролся. Фонтан крови. Я выстриг ему клок волос вокруг раны, залил зеленкой. У Хмеля паника: «Как в таком виде Качалину покажусь на глаза?»

— Выкрутились?

— Утром я вышел на набережную Босфора к местным рыбакам. У одного из них уцелевшую с вечера бутылку коньяка обменял на феску. Хмель ее нахлобучил — и потопал к автобусу. Качалин улыбнулся: «О, Виталя, под турка работаешь...»

ЯШИН

— Хмельницкий в сборной всегда был вашим соседом?

— Нет. В Уругвае меня поселили с Яшиным. Великий вратарь, прекрасный человек. Защищал ребят, если на собраниях кого-то песочили за нарушение режима. Яшин сам выпивал. Втихаря, по чуть-чуть. У него была язва двенадцатиперстной кишки. Водка заглушала боль. Иногда даже в перерыве матча мог глоточек сделать, если прижмет.

— Команда была в курсе?

— Яшин скрывал. Все думали, это водичка, а на самом деле — «бензин». Причем он не пил ничего, кроме водки. Носил ее с собой в кармане в плоской бутылочке. В Уругвае был эпизод. Во втором часу ночи у Яшина случился приступ. А «бензин» кончился. Уже засыпая, я услышал стон. Он не говорил ни слова, просто к стенке прижался. Боль, видно, адская. Я все понял. Натянул спортивный костюм, пулей выскочил на улицу и замер в растерянности — где ж здесь ночью что-то купить?

— Действительно.

— Я вспомнил, как возвращались из Южной Америки через Канаду, и в самолет завалилась хоккейная сборная СССР. У каждого в сумках штофы со спиртом. Женя Зимин сел рядом и рассказал: зачем тратить суточные на алкоголь в барах? В аптеке спирт — полтора доллара за литр! И я помчался в аптеку. Купил штоф, принес Яшину. Он наперсточек хлоп — отпустило. Спрашивает: «Где спирт нашел ночью?!» — «В аптеке, Лев Иваныч». — «Спасибо. Буду знать».

— Какие еще зарубежные поездки врезались в память?

— В 1962-м я был в сборной на чемпионате мира в Чили, но из-за травмы не сыграл. Жила команда километрах в сорока от Сантьяго. Заместитель руководителя делегации — человек из КГБ. Мы знакомы, не первый раз с нами. Подходит: «Витя, мне нужно конверт передать одному человеку. Сможешь?» Я в лоб спросил: «Что, пасут?» Он кивнул. «А если накроют?» — «Не бойся, отмажу. Главное, проследи, чтоб за тобой „хвоста“ не было».

— Поехали?

— Да. Отвез на такси по адресу, который он записал. В качестве благодарности получил 500 долларов. Ребята, я чувствовал себя миллионером! Половина 21-й «Волги» лежала у меня в кармане!

— У кого из игроков киевского «Динамо» была в те годы самая шикарная квартира?

— У Бибы и Лобановского — трехкомнатные, в престижном районе, где жили люди из ЦК, Совмина, Госплана. У Валеры я бывал иногда в гостях. Кстати, возле его дома находился отличный гастроном. Как-то забежал туда перед самым закрытием. Смотрю — рыжая каланча стоит. Пятый в очереди. Я к нему бочком-бочком: «Здравствуйте, маэстро». — «О, Витек, привет! Ты здесь чего?» Я отшутился: «За тобой следить послали». — «Ладно, тебе сколько?» — «Три бутылки коньяка». — «А мне пятерочку...» Между прочим, о пользе коньяка нам на динамовской базе легендарный академик Амосов целую лекцию прочитал!

— Это когда?

— Еще при Маслове. Кто-то из ЦК решил пригласить академика на встречу с командой. Амосов ложился на ковер, показывал упражнения, которые улучшают кровообращение, сыпал научными терминами. А я-то слышал, что он коньячок уважает. И в конце спросил: «Николай Михайлович, я вот после игр бессонницей мучаюсь. Снотворное принимать опасаюсь. Что порекомендуете?» Он улыбнулся: «Молодой человек, налейте граммов 50-70 коньяка. И спокойно уснете». Перевел взгляд на Деда, тот в ярости. Орет: «Витька, ты провокатор! А вы, дорогой академик, что им советуете?! Они ж ведрами начнут пить!»

— Вы про Мунтяна говорили. Он в 1978-м попал в жуткую аварию...

— Да, ехал в дождичек на Красноармейской мимо троллейбусного парка, там ложбинка. Надо притормаживать. А он гнал. Машину раскрутило, как на льду. Правой стороной, где девчонка сидела, кинуло на троллейбус. Она погибла.

— Кошмар.

— Приехала милиция, а Володька в шоке. Погоны сорвал с капитана! Представляете? Прихожу в госпиталь, ищу его — нету! «Где Мунтян?» — «Да вон, лежит». Его в гипс замуровали до глаз. Хоть вообще не пострадал. У меня бутылка коньяка с собой. Попросил у дежурной скальпель, расковыряли дырку в районе рта. Налил туда полстакана коньяка — а он глазами смеется! Потом спрашивает: «Что с женой? Узнала?» — «Ты, Володя, вопросы задаешь! Тюрьма светит, а ты про жену!»

Все боялись встрять — скандал-то здоровый. Военная прокуратура дело забрала. Я к Валере Щербицкому, сыну: «Что будет?» — «Папу спросил, он молчит. Это добрый знак». Постепенно все заглохло. Я уверен — Щербицкий помог.

— По грани прошел.

— Всякое бывало. Вот в Куйбышеве отыграли матч, заночевали. Вдруг под утро колотят во все двери: «Немедленно вниз!» Построили команду, человек сорок — и основу, и дубль. Появляется генерал с адъютантами и девушка. Она обходит нас, каждому внимательно заглядывает в лицо. Притормаживает возле Сергея Николаевича Сальникова, зампреда киевского совета «Динамо». Он русый, да и комплекцией похож на нашего защитника Соснихина. Долго всматривается в Сальникова, а тот сонный, с бодуна, в полной тишине произносит: «Пошла на...» Девушка отпрянула: «Нет, папа, не он». Дальше вопрос: «Кто из вас Серебряников?» — «Я, товарищ генерал». Делаю шаг вперед. Она качает головой: «И это, папа, не он». Генерал в крик, хватает ее за руку: «А ну пошли отсюда! Ты меня позоришь!»

— Так что было?

— В Куйбышеве два киевских картежника склеили девчат. Представились футболистами «Динамо» — Серебряниковым и Соснихиным. Завезли ночью куда-то на берег Волги. У «Серебряникова» все получилось, а «Соснихину» отказала. Тот ее поколотил, взял силой. Это была дочь военного комиссара города.

— Поймали их?

— Нет. Время спустя в Москве на улице Горького догоняют эти картежники: «Витя, извини, что так вышло». Спрашиваю: «Как же вас не словили-то?» — «Дороги, вокзал, аэропорт перекрыли. А мы купили у рыбаков лодку и ушли вниз по Волге».

ЧИСЛЕНКО

— Вы работали в сборной с Бесковым...

— Есть момент, который его характеризует. В Италии сборная сыграла вничью. Поехали оттуда в Прагу, где не надо валютой за все платить. На ужине игроки просят: «Константин Иваныч, можно пивка?» — «Пожалуйста!» А я пиво не выношу, свою кружку Вите Шустикову отдал. Бескову сказал, что в туалет отлучусь, а сам — в бар через улицу. Накатил 150 сливовицы, и назад.

Сразу после ужина Бесков собрание устраивает: «Все оштрафованы, кроме Серебряникова. Он пива не пил». Сам же разрешил — и штрафует. Вот такой человек.

— С Игорем Численко в сборной ладили?

— Как-то собирались в Южную Америку. Мы, иногородние, остались на базе в Новогорске, а москвичей Николай Морозов отпустил по домам. Попрощаться с женами. В аэропорт Численко опоздал. Выходит из такси, и видно — несвеж. То ли сумку держит, то ли сам за нее держится. Отзывает Морозова в сторону. Рассказывает всю правду.

— Что стряслось?

— Дома Игорь застал жену со своим другом, сыном маршала. Тот выпрыгнул в окно, четвертый этаж. Руки-ноги переломал. А жена у Численко была обаятельная девочка — никогда бы не подумал, что способна на такое.

— Выгнал его Морозов?

— Нет. Это ж несчастье. Ходит Морозов, размышляет — с кем Численко поселить? Не знал, что я тоже поддать могу, — подозвал: «Будешь за Игорем следить!» Мотаемся мы по Южной Америке. Численко сидит в номере, молчит. Случись со мной такое — я бы тоже молчал. Но замечаю: зачастил Число в туалет. Я скумекал, все шкафчики там перерыл, в отдушину рукой залез — ничего! И тут осенило — в бачке не смотрел. Приоткрыл — стоит, родимая, «Смирновская». Я из горла полбутылки отхлебнул. Долил водой.

— Раскусил вас Численко?

— Я в баре купил два пузыря, засунул под кровать. Жду, что будет. Число встал, напевает что-то. Пошел в уборную. Возвращается, косится на меня: «Серебро, ты? Варвар...» А я вытаскиваю эти бутылки. Как он обрадовался: «Я-то, думаю, Витек, тебя специально ко мне приставили!»

— Морозов не замечал, что в сборной выпивают?

— Не-а. Он и сам поддавал. Из Гетеборга лететь в Англию на чемпионат мира — а Воронин потерялся! Нет его! Потом явился — на тренировку вышел подшофе. Кто-то навесил, Воронин мимо мяча ухнул ногой и упал. Я с больным коленом сижу на лавке, рядом не вполне трезвый Морозов: «Какой Воронин растренированный! Ну, команда...» Николай Петрович — кадр, конечно. Но сыграли при нем лучше всех, в Лондоне-то.

— Как?!

— Вот что значит бухарики — все собрались. На 20 дней завязали, вкалывали. В полуфинале с немцами нас судья сплавил, купили его. А в матче за третье место с Португалией Хурцилава на ровном месте пеналь привез.

— Дело нечисто было?

— Да конечно. Думаю, деньги взял. Да и выяснять не надо было, все об этом знали. Просто скандал раздувать не стали.

Возле нас крутились фирмачи — Puma и Adidas . Наденешь бутсы, которые просят, — дадут 300 фунтов. Огромные деньги. Сборную Португалии экипировал Adidas . Не исключаю, они решили вопрос. Равная игра, напряженная — вдруг Хурцилава хватает мяч в своей штрафной. И причитает: «Вах, вах, что же я натворил...»

— На вас эти фирмачи выходили?

— С такими предложениями — нет. Перед матчем с Португалией подошли: «Играешь в наших бутсах — даем 300 фунтов». — «Мне Puma уже 400 пообещала». — «500!» Блефовал я.

— А с ФРГ за вас рассчитался в финале Тофик Бахрамов.

— Да, немцев он откинул хорошо. Гола-то не было!

— Там-то все честно?

— Вы уверены, что хотите это знать?

— Разумеется.

— «Золотой свисток» даром не дается. Бахрамов был другом Стэнли Роуза, президента ФИФА! Со сборной СССР ездил по всем гастролям. Хоть ничего там не судил. Зачем он нужен в делегации? А незачем. Но против Роуза никто слова сказать не мог. Бахрамов ему чемоданами черную икру возил и коньяки. Когда я этот чемодан приподнял, чуть рука не оторвалась.

— Мы читали, что сборная СССР тех времен была знакома с допингом.

— Лично я один раз попробовал. Играть с чехами в Праге, очень сильная команда. Нас там ненавидели. Посол предупредил — в игре на провокации не поддаваться. Меня Морозов подозвал: «Чтоб Масопуста не было на поле!» Это легко, отвечаю.

— Легко?!

— Не дать играть — очень легко. Скушал его. Он психанул, плюнул мне в лицо. Ничего страшного, я утерся. А на банкете Масопуст извинился.

— Так что с таблетками?

— Я долго не играл, на 15 минут выпускали. Немножко трусил: как пойдет? И попросил у доктора «колесо». Они давали — если попросишь.

— Как себя чувствовали?

— Шальной — не знаешь, куда бежишь... Сил — как у дьявола! Но две ночи заснуть не мог. Лежал с открытыми глазами. Тот же доктор подсказал: «Так ты что, впервые? Разрядись, выпей водки».

Вы заметили — из того поколения все поумирали лет в 50? Потому что принимали и пили. А допинг и «бензин» несовместимы. Одну игру протянешь, две — но чтоб постоянно на этом держаться?

— Самый злой футболист вашего поколения?

— Особенно среди центральных защитников такие были «убийцы» — ох... Например, Иван Моргунов из «Локомотива». В тоннеле мне говорил: «Витька, я тебя сегодня точно сломаю. Еще в прошлый раз обещал, но пожалел...»

— В Киеве такие умельцы тоже были?

— Правый защитник Щегольков. Варвар, убийца. Я его презирал. Он очень много пил, иногда на матчи выходил пьяным. Бежать за своим игроком тяжело, вот и косил по ногам. Причем метил в ахилл. А это ж страшная травма! Можно вообще с футболом закончить. Как-то Рейнгольда срубил, тот еле поднялся, а Щегольков говорит: «Ступай-ка ты лучше на левый фланг...»

— Карьеру из-за травмы колена вы завершили в 1971-м. Где потом работали?

— В Сумах год потренировал и уехал в Киев. Устроился в бассейн старшим инструктором. Следил за порядком. Однажды маньяка поймал...

— Как интересно.

— Через окно он пробрался в женскую раздевалку, сел наверху и подглядывал. Прибегает старушка: «Витя, там мужик!» Я подпрыгнул, ухватил его за ногу, стащил на пол и поволок в свой кабинет. Оказался начальником строительного треста. Перепугался, что милицию позову или сообщу на работу, а я предложил: «У нас в бассейне ремонт затеяли, с материалами беда. Помоги. И будешь приходить к нам плавать, а не подсматривать за бабами...»

— Согласился?

— Еще бы! Обеспечил по высшему разряду! Но в 90-е бассейн закрыли. Теперь на его месте автостоянка. А я ушел на пенсию.

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ