Валентин ЩЕРБАЧЕВ: «Интервью у Лобановского пришлось брать во время его пробежки»

Когда о ком-то говорят «человек-легенда», «человек-эпоха», «мэтр», невольно представляешь себе убеленного сединами патриарха, который заслуженно «почивает на лаврах», пишет мемуары и снисходительно дает советы молодым.

Но Валентин Щербачев категорически не вписывается в этот образ, хотя его творческие достижения и яркая биография достойны пристального внимания. Заслуженный журналист Украины, автор пяти книг, сценарист и оператор спортивных фильмов, путешественник-экстремал по-прежнему бодр и подтянут, полон энергии и творческих планов. Мы встретились с ним в культовом для украинских телевизионщиков здании по адресу Крещатик, 26. Его порог Шербачев впервые переступил в 1970-м.

— Валентин Васильевич, вы родились в Киеве после войны. Как вспоминаете свое детство?

— Смотрю на сегодняшних детей, и в какой-то мере мне их жалко. Хотя в нашем послевоенном голодном детстве не было ничего из того, что есть у них сейчас: ни телевизоров, ни гаджетов. Но они не могут спокойно выйти на улицу, а я с пяти лет уже свободно гулял по Киеву. Правда, прогулки тоже не всегда были безопасными. Мы жили на ул. Федорова, ближе к Черепановой горе. В те времена в костеле на Красноармейской (сейчас Большой Васильковской) был склад трофейного оружия, который, конечно, притягивал нас, пацанов, как магнит. Охраняли склад слабо, мы заходили с тыльной стороны. В своей компании я был самым маленьким, поэтому меня запускали через окно в подвал. Я вытаскивал оттуда холодное оружие: палаши, штыки, ножи. Однажды мы с таким же «умником» распечатали ящик с гранатами. На гранате увидели колечко, и приятель постарше посоветовал его выдернуть. А в нашем дворе, как и во многих дворах того времени, был деревянный туалет, а за ним — выгребная яма. Я прицелился хорошенько и бросил туда гранату, хорошо, хоть отскочил. Взрывной волной меня слегка контузило. А все содержимое этой ямы разлетелось во все стороны, залепив окна и стены окружающих домов. Домой ко мне пришли с обыском и обнаружили целый арсенал. С тех пор к оружию я отношусь крайне осторожно. Зато вместо деревянного у нас построили новый каменный туалет. И когда я немного подрос, обсадил его деревьями. Мечтал стать пожарным или дворником, так любил их из шланга поливать.

Рядом с нами был Институт физкультуры, и лет с шести-семи я мог выбирать себе для занятий любые виды спорта. Рано начал заниматься спортивной акробатикой в секции братьев Тышлер, чемпионов мира и Советского Союза. На месте гостиницы «Спорт» был старый деревянный ДФК — Дом физкультуры и спорта — с очень достойными залами акробатики, игровых видов спорта, борьбы, бассейном. Мы ходили туда на тренировки и могли запросто общаться с олимпийскими чемпионами. Выбирать можно было все что угодно, семья не несла никаких расходов. Это было очень важно, ведь жили все бедно. Когда начал заниматься футболом на стадионе «Авангард», мне выдали первую форму: трусы и майку, а потом еще спортивные тапочки — это было счастье!

Сейчас у детей есть все: машинки, велосипеды, конструкторы. Мы же брали деревянную доску, вертикально при помощи подшипника прикрепляли «руль» — и получался «самокат»! И на таких «подшипниковых самокатах» мы гоняли по всему Киеву. Лазали по деревьям, обрывали сады, так что детство мое было спортивным и свободным.

— Ваш путь в спортивную журналистику был долгим: сначала выучились на токаря...

— ... а после седьмого класса поступил в радиотехникум на Тверской. Семья не могла позволить себе меня содержать. Папа рано умер, остались только мама и бабушка. А в техникуме была стипендия 14 рублей, по тем временам большие деньги.

— Писать начали в армии?

— Первое сочинение написал во втором классе на тему «Мое любимое дерево». Я так живописал сосну, что моя учительница с удивлением сказала: «Ты смотри, такой разгильдяй, а писателем станет!».

В армии я служил в Казахстане, на озере Балхаш, кругом — мертвая степь. Солдаты получали тогда 2 руб. 50 коп. в месяц. Я начал выезжать на армейские соревнования, писать заметки и посылать в окружную газету. Писал, конечно, коряво, но в газете правили и публиковали. Когда я получил первый гонорар — 15 рублей, повел всю свою роту в чайхану, купил сгущенки с печеньем и устроил праздник. Так что можно сказать, что писать я начал из корыстных соображений. Служил я больше трех лет.

— Надеюсь, Киевский университет радостно вас встретил? Рабочий, после армии, не то что десятиклассник, у которого молоко на губах не обсохло...

— С первого раза в университет я не поступил, не добрал один балл. Но я все равно туда попал — устроился грузчиком и снабженцем в хозяйственную часть КГУ. Вот где физическая подготовка мне пригодилась! Мы с напарником переносили по несколько тонн в день. Он тоже не поступил, зато со временем стал физиком, доктором наук. Еще я подрабатывал тренером, ведь ставка грузчика была меньше 80 рублей.

Потом поступил на вечернее отделение факультета журналистики, но перевелся на заочное. Пришел в университетскую газету к Михаилу Канюке, он тогда был редактором и первым завкафедрой телевидения и радиовещания Киевского университета. Он предложил мне писать в спортивную рубрику. Раз в неделю я писал страницу или полстраницы текста, как для «чайника» это было очень много.

— Валентин Васильевич, я помню блестящих комментаторов старой школы: Вадима Синявского, Николая Озерова, Котэ Махарадзе. Чем они вам запомнились?

— Однажды Вадим Синявский вел радиорепортаж с крыши стадиона. Я наблюдал, как он живописал игру, которая на самом деле была никакой. Зато по радио все звучало залихватски. Я никак не мог понять: на поле игроки еле шевелятся, а Синявский так эмоционально описывает! Спросил мастера, а он ответил: «Но ведь радиослушатели этого не видят!». И правда, если бы он стал описывать игру такой, какой она была на самом деле, кто бы стал слушать такой репортаж? Такими же приемами пользовались и Озеров, и Махарадзе.

— Но ведь они по образованию были артистами?

— Они были великими актерами! С Котэ Махарадзе и его женой, великой Софико Чиаурели мы долго дружили. Я спрашивал: «Константин Иванович, у тебя прекрасный русский язык, почему иногда говоришь с акцентом?». Он признался, что когда игра так себе, средненькая, он «включает» грузина, чтобы развлечь зрителя. Вот такая маленькая актерская хитрость.

Это были великие личности. Не всякий спортсмен сумеет стать комментатором, но актер, журналист, если он разбирается в спорте, сможет. Николай Озеров и в футбол играл, и в теннис, был чемпионом Москвы до войны. Махарадзе со студенческих лет увлекался баскетболом.

— За сорок с лишним лет вы прокомментировали более 3 тыс. матчей. На ваших глазах взошла звезда Валерия Лобановского. Чем отличался футбол тех времен от нынешнего?

— Раньше официального понятия «профессиональный спорт» у нас не существовало, все были «любителями». Поэтому если сравнить деньги, за которые играют футболисты сегодня, то спортсмены прошлых времен выступали практически бесплатно. Раньше существовал обмен тренеров, игроков. К нам приезжали такие интеллигентные, образованные люди, как тренер Вячеслав Соловьев, который привел «Динамо» к чемпионству. А еще был легендарный «дед» Виктор Маслов, но руководство считало, что должна быть смена поколений, поэтому он вернулся в Москву. Затем был прекрасный наставник Александр Севидов. И уже потом, наконец, у нас появился свой, украинский тренер, яркая личность Валерий Лобановский.

Работать с ним было непросто. Как многие люди, достигшие в своей профессии определенных высот, он считал, что каждый просто обязан понимать все тонкости и нюансы этого дела. Один раз даже отказал в интервью. Но я приезжал на базу с утра, когда команда разминалась, а Лобановский «наматывал» по стадиону круги. И я вместе с ним. Так и беседовали на бегу, зато информации о клубе у меня было достаточно. И когда в Москве за мной «закрепили» киевское «Динамо», Лобановский был этому рад. В течение пяти-шести лет я повсюду ездил с командой. Главный принцип великого тренера «Игра забывается, результат остается» наши футболисты должны помнить всегда.

— Всем известна ваша любовь к горам. В этом году экспедиция в Гималаи с вашим участием стала 41-й по счету. А помните, как познакомились с этими местами?

— Конечно! В 1994-м Иван Валеня, амбициозный депутат, влюбленный в горы, организовал в рамках акции «Флаги Украины на высочайших точках земли» экспедицию на один из самых сложных гималайских восьмитысячников Дхаулагири. Осенью собралась команда из 14 человек. Причем должен был ехать не я, а мой коллега. Я об этой экспедиции даже не знал. Но парень оказался физически не подготовленным, и в последний момент предложили меня. Я не очень понимал, куда собрался. Гор видел много, но в Гималаях не был. Рейса в Катманду еще не было, прилетели в Дели, а оттуда трое суток ехали через всю Индию. Грязь увидели невероятную! Наш гуру, ветеран альпинизма Владимир Моногаров приказал продезинфицировать весь автобус. Приехали в Покхару, город, из которого должны были стартовать. Но тут начался проливной дождь. Неделю просидели в палатках, затем добрались до места, разбили базовый лагерь. Однако из-за непредвиденной задержки закончились деньги, и меня перебросили в Киев. Нашел 8 тыс. долл., собрал ребятам письма и обратно добирался сам. Лагерь наш немножко сместили, но в одной ночлежке ребята оставили мне записку с указанием, куда идти и кого взять в проводники. Посоветовали нанять Гопала, что я и сделал. Правда, друзья не учли, что Гопал — очень распространенное у шерпов имя, как у нас — Вася. «Мой» Гопал оказался не проводником, а простым носильщиком. Взял рюкзак и умчался вперед. Я три часа плутал в одиночку на высоте 6 тыс. метров. Камнепад, лавина, ураганный ветер, чудом не заблудился. К счастью, шерп вернулся, мы утеплились и за 19 часов одолели расстояние, на которое обычно уходило трое суток.

Первыми на штурм горы пошли опытнейшие альпинисты — Сергей Бершов и Игорь Свергун (последний, к сожалению, несколько лет назад был убит исламскими террористами в горах Пакистана). Я показал Игорю, как снять на камеру несколько нужных ракурсов. Как опытный альпинист, он почувствовал, что отмораживаются пальцы. Достал американские таблетки, разгоняющие кровь, но принял не одну, а несколько. На вершине ему стало плохо, и с первого раза снять ничего не удалось.

Владимир Моногаров сделал нам в палатке баньку, мы попарились, отдохнули, и на следующее утро повторили попытку. Пришлось сделать пять дублей — альпиниста сдувало ветром. Но нужный кадр все-таки сделали! Так получилась одна из лучших сцен фильма «Гора за восемь тысяч».

— С женой вы уже 42 года вместе. Ни за что не поверю, что она с легким сердцем отпускала вас в такие рискованные поездки!

— Ирина долго отговаривала меня от походов в Гималаи. А когда поняла, что это бесполезно, решила ходить со мной. Ей понравилось! Уже раз 35 с нами была. На мне спортивная часть жизни экспедиции, на ней — хозяйственная. Еще я сам и снимаю, ведь на оператора никогда не хватает денег.

— А как вам удалось организовать футбольный матч на Северном полюсе?

— Народный депутат Иван Билас был идейным вдохновителем этого мероприятия. 9 апреля 2000-го стартовала экспедиция «Украина—Северный полюс». До этого я увлекся воздушной акробатикой, учился летать на спортивных самолетах на аэродроме «Чайка» под Киевом. Как оказалось, «сумасшедших», готовых прыгнуть с парашютом на дрейфующую льдину, в Украине нашлось 22 человека. Что такое нулевая точка? Приборы навигации в самолете отказали. Командир экипажа нашего Ил-76 Костя Шушарин, «афганец», который позже стал генералом, признался: «Я „выбрасывал“ десанты в Афганистане в страшную жару и не потел. А тут, при температуре 11 градусов, на борту „прилип“ к сидению».

Покинули салон самолета на высоте 3500 м, чтобы приземлиться на льдине размером 800 на 400 м. Раскрыли парашюты, и ближе к земле я начал вести репортаж — радиомикрофон был закреплен в петличку комбинезона. Одновременно снимал небольшой камерой. Температура —40, воздух больше похож на жидкое стекло. Ближе к льдине я увидел вертолеты и выложенный на снегу крест. Увлекшись, забыл, что нужно подогнуть ноги под углом 90 градусов. Если бы мой напарник Володя Кузнецов не крикнул изо всех сил, сломал бы ноги.

Когда нас провожали, Федерация футбола Украины подарила нам красный мяч для игры на снегу. Разбились на две команды, решили сыграть два тайма по 15 минут, мало ли, как пойдет. Но никто не хотел проигрывать! Сыграли два тайма по 40 минут, начинали игру при —40, заканчивали при —41. Вернулись в палатки, выпили по полведра талой воды, и никто даже не чихнул!

— У вас на столе флажок авторалли Кэмел-Трофи. Вы и там побывали?

— В 90-е это авторалли на армейских джипах придумали англичане. Был шанс, что там будет участвовать украинский экипаж. Я прошел серьезный отбор, и с украинским менеджером авторалли мы полетели в Лондон за экипировкой, затем — в Гайану. Первый день в Джорджтауне у нас был обзорным: экскурсии, прогулки на катере.

Я возглавлял пешую журналистскую группу из 25 человек, всего нас было 50. Была еще группа журналистов, которых доставили на вертолете, но за них платили крупные издания, это была элита. А мы шли за джипами пешком, снимали, делали сюжеты. 15 дней пробирались сквозь непроходимые джунгли, заросли диких лиан. За день так уставали рубить ножом чащи, что к вечеру не чувствовали рук.

Но однажды не на шутку испугался. Почему-то мне показалось, что я умнее всех. Место для ночлега выбрал не рядом с джунглями, а ближе к реке. Заснул, и вдруг почувствовал на своей спине горячее дыхание. Открыл глаза и обомлел — надо мной стоял огромный леопард! Я замер, уперся пятками в гамак, боялся вздохнуть. Леопард постоял недолго, понюхал остатки рома, который нам выдавали в качестве дезинфекции, громко чихнул и пошел к реке. И тут я понял, что устроил ночлег прямо над тропой, по которой животные ходят на водопой. Для них — это святое, и удрать мне было нельзя. К счастью, на обратном пути большая кошка, наевшись и напившись, даже не обратила на меня внимания.

На следующий год съездил на сборы в Севилью. Но когда узнал, что украинских экипажей не будет, смысл ехать пропал.

— Что побуждает вас участвовать в таких экстремальных путешествиях, рисковать жизнью? Склад характера, жажда приключений?

— Наверное. Я с детства был любознательным. И сейчас, когда мне уже далеко «за...», понимаю, что нам всем не хватает свободы. А в путешествии — ты абсолютно свободный человек! Хоть в Антарктиде, хоть на Северном полюсе... А Гималаи — такая мощная энергетическая система! Признаюсь, не нашел я там ни Шамбалы, ни «снежного» человека. Хотя однажды просидел в засаде очень долго в ожидании йети. Как я не замерз при диком морозе и шквальном ветре за три часа, ведь дома мне бы и получаса хватило? Я получаю такой фантастический заряд бодрости, что в течение полугода могу активно работать, тратя на сон всего четыре часа в сутки. Меня радует, что эти горы остались нетронутыми цивилизацией.

— Профессия спортивного комментатора требует мгновенной реакции, способности оценить действия игроков, судей, тренерские решения. Не кажется ли вам, что сегодня многие лишь «фотографируют» матч по принципу акына — «что вижу, то пою»?

— Комментатор должен хоть что-то понимать в том виде спорта, который описывает. Комментируешь футбол — умей играть хоть в дворовой. Тогда можно понять цену пота и крови, почувствовать состояние игроков и не делать резких оценок.

Не люблю, когда во время игры обсуждают трансферные цены, коммерческие вопросы. Зритель очень четко понимает, читаешь ты с листа или импровизируешь. Все заготовки должны быть в голове. Эрудиции у многих хватает. Понимания, проникновения внутрь игры мало. Я занимался 17 видами спорта, поэтому могу о них рассказывать. Если я никогда не играл в гольф, то и комментировать никогда не стану. И еще не нужно зацикливаться на футболе, это очень узкая ниша.

— Вы всегда отличались неуступчивостью и принципиальностью в отношениях с руководством. В советские времена вас считали «неудобным», чуть ли не диссидентом. Прошло время, и вы опять, мягко говоря, не в фаворе. Вас снова отстраняют от эфира. После первого матча Евро-16, который вы комментировали для Украинского радио, от ваших услуг отказались. Что происходит?

— У меня давно была мечта создать круглосуточный канал, посвященный спорту, экологии души и тела. На 17 июня с.г. была назначена встреча с потенциальными инвесторами. Но в 16.00 я должен был вести репортаж, поэтому от встречи отказался. Внезапно мне говорят: «Вы свободны, сейчас придет человек с Первого национального». Я сначала вообще ничего не понял, позвонил ребятам и сказал, что могу прийти на встречу«. Друзья сообразили раньше, что меня попросту отстранили от эфира, и посоветовали подать иск на Зураба Аласанию.

— Вас тогда поддержало огромное количество людей, коллег и политиков, даже Левко Лукьяненко, Владимир Яворивский. Чем закончился конфликт?

— Этот конфликт не может закончиться. Знаете, я поддерживал все майданы, начиная с «революции на граните» в начале 90-х, когда студенты голодали. За что начальникам меня любить? Не хотят, чтобы я комментировал? Не беда. У меня появился новый формат «Майдан ТБ». Пусть наш канал ЦТ локальный, но я благодарен его директору Александру Савенко, который меня поддержал. К нам в студию приходят интересные люди, профессионалы. Они имеют возможность говорить без купюр.

То, что предлагают людям в качестве «Общественного ТВ», ни в коей мере таковым не является. Я промониторил европейский опыт, пригласил в эфир директора общественного телевидения Германии. Он спросил: «Валентин, у вас такая богатая страна, почти 30 региональных телестудий, зачем вам общественное ТВ? У меня в Берлине штат из 30 человек, и проблема в том, что не каждый немец хочет платить 2% годового дохода в пользу общественного ТВ. А все украинцы согласны платить?». Я отвечаю: «А у нас платить будет государство». «Какое же это общественное ТВ? Тем более, что у вас — война».

Уверен, новое начальство хочет захватить не так телеэфир, как имущество. Ведь в каждом областном центре здания телекомпаний расположены в престижных местах. Один Крещатик, 26 чего стоит! А ведь это — альма-матер украинского телевидения. Какие фонотека и архив!

Я даже ходил в одиночный пикет перед ВР с табличкой: «Государству — государственное, обществу — общественное!». Как я еще могу объяснить людям, что между Би-би-си, за которое каждый англичанин платит 145 фунтов стерлингов в год (за один цветной телевизор!) и псевдообщественным ТВ Украины — пропасть!

А Зураб Аласания прошел точку невозврата. Он ратует за ТВ имени Кабмина, фамилии премьер-министров даже не хочу упоминать, они слишком часто меняются. Так что это не наш личный конфликт, а столкновение мировоззрений. Точнее, власти и народа.

— Я рада, что, несмотря ни на что, вы не расстались со своей мечтой — создать телеканал «Экология души и тела».

— Ни в коем случае! Это будут не просто спорт и информация, но и культура, детские и познавательные программы. Люди не могут постоянно смотреть на преступления и убийства. Конечно, нельзя забывать о войне, я не раз ездил в АТО, играл в футбол с пограничниками, бойцами с передовой. У меня там ученики, друзья, поэтому информация поступает каждый день. Но есть и мирная жизнь. Меня беспокоит, что Нацгвардия — полицейская структура — вооружена лучше, чем бойцы «на передке». Спрашивается, зачем здесь столько бронетехники? Идею с парадом ко Дню независимости тоже не поддерживаю, вспомните Иловайск.

А канал такой обязательно будет! Если не при мне, то после...

Елена МАЩЕНКО