Йожеф САБО: «Шевченко пришлось направлять на путь истинный»

В лишних представлени­ях юбиляр не нуждается хотя бы по той причине, что постоянно находится на виду. Работает в комитете сборных национальной феде­рации, выступает в роли ко­лумниста издания «СЭ в Украине», футбольного комментатора, эксперта раз­ных телеканалов. И не пове­ришь, глядя на стремитель­ную, почти бегущую походку Йожефа Сабо, которой он под­нимается по ступенькам Дома футбола, что ему уже семьде­сят. Как тут не вспомнить со­вет одного из наших общих знакомых засчитывать толь­ко те годы, в которые выпадал его день рождения — 29 февра­ля. По этой шкале одному из самых востребованных на­ших футбольных тренеров пе­риода независимости всего семнадцать...

БУМАГА ОТ ХОРТИ

— Отчего, Йожеф Йожефович, вы так не любите свой день рождения?

— Не то чтобы не люблю — просто он крайне редко вы­падает. В невисокосные годы и не поймешь, когда его праздновать: 28 февраля ра­новато, а 1 марта — вроде и поздно. Меня друзья поздра­вляют обычно сразу после полуночи, минут в пять первого ночи. Впрочем, и раз в четыре года я шумных тор­жеств не закатываю — скром­ность натуры не позволяет.

— По поводу празднования в обычные годы могу подска­зать идею. Немецкий ученый Генрих Хемме предложил уни­кальным, с его точки зрения, людям, которые родились 29 февраля (а их на Земле всего четыре миллиона, что состав­ляет меньше процента общего населения планеты) посту­пать таким образом: появив­шимся на свет до полудня от­мечать день рождения двад­цать восьмого, после полудня — первого...

— Не думаю, что это верное решение. Как можно отме­чать рождение человека в тот день, когда Бог еще не дал ему знак?

— Говорят, кстати, что в ме­трике родители записали вам 1 марта, но вы со временем настояли на возвращении правильной даты...

— Родился я в половине де­вятого вечера 29 февраля, но поскольку роды у мамы при­нимала бабушка, для кото­рой повивальное дело было профессией, никто за преде­лами нашего дома не знал, когда точно я появился на свет. Записать меня на день позже было просто выгодно: общество Миклоша Хорти к 20-летию его избрания на пост регента выдавало всем детям, родившимся в Вен­грии 1 марта 1940 года, очень серьезную бумагу — у меня она до сих пор сохрани­лась. К совершеннолетию должен был получить огром­ную сумму, да еще и с про­центами. Знакомый журна­лист уже предложил занять­ся поисками банка, в кото­рый были положены деньги, но я очень сомневаюсь, что спустя 70 лет можно найти следы. Мама, кстати, еще в детстве раскрыла мне тайну, и я решил, что будет пра­вильно праздновать когда по­лагается, а не с опозданием.

— В детские годы необыч­ная дата рождения приносила вам больше положительных или отрицательных эмоций?

— Всякое случалось. Допус­тим, в школе, где после вой­ны разница в возрасте между моими одноклассниками по­рой составляла до трех лет, над младшими часто издева­лись, и то, что я родился 29 февраля, было для этого дос­таточным поводом. Комплек­сов, впрочем, у меня не воз­никло: в високосные годы я праздновал день рождения, а в обычные просил меня даже не поздравлять. Когда стал футболистом, на рубеже зи­мы и весны мы как правило находились на сборах и мак­симум, что могли себе позволить, так это именинный торт на всю команду.

— Вы деликатно ушли от от­вета на вопрос, почему реши­ли не праздновать юбилей в этом году — пусть и задним числом...

— В своей жизни бывал на многих подобных мероприя­тиях и часто видел, как те, кто еще вчера именинника почем зря хаял, тост за его здоровье поднимали и чуть ли не оду пели. А я люблю ис­кренность во всех проявле­ниях: если ты друг — значит, друг, а враг — значит, враг.

— Вы потому и уезжаете в конце февраля в Ужгород?

— Не только. Если и отме­чаю свой день рождения, то лишь в кругу самых близких. А у меня в Закарпатье брат, разменявший девятый деся­ток, и сестра, которой 76. С друзьями же обязательно по­сидим после возвращения — нам для встречи и повод осо­бый не нужен. Нашлось бы время, которого вечно не хва­тает — то дети, то внуки, то работа с утра до вечера. В бытность тренером постоян­но ловил себя на мысли: было бы здорово, найдись в сутках двадцать пятый час. Вот и теперь мы часик для нашей беседы с трудом выкроили. Вечером поезд, а до отъезда столько всего успеть надо.

ЧТО ТАКОЕ ПОХМЕЛЬЕ?

— Случается, что в сегодняш­нем ритме жизни чувствуете себя на високосные семнадцать?

— Ну, это вы, пожалуй, загну­ли. Но что не считаю себя ста­риком — это факт. Порой смотрю футбол — и такой азарт берет, что, кажется, секунда — и сам выбегу на поле, сделаю рывок, забью гол. Рывки, правда, я и в обычной жизни нередко делаю. Просто не могу спокойно ходить по улице — непременно перехожу на бег. Сам этого, честно говоря, не замечаю, но людям-то со сто­роны виднее.

— В мужском разговоре не ме­сто комплиментам, и все же: в чем секрет вашей отличной фи­зической формы?

— Наверное, в том, что с дет­ских лет занимаюсь спортом. Кроме того, много лет провел в большом футболе, который и в мою бытность игроком был про­фессиональным — просто об этом не принято было говорить вслух. Считалось, что, напри­мер, главный инженер — это на­стоящая, всеми уважаемая про­фессия, а футболист — что-то вроде хобби. Теперь же профес­сионалами числятся все и не­смотря на фантастические по моим временам деньги играют похуже, чем мы. Не говорю уже о техническом оснащении — ар­сенал у нынешних игроков сла­бее нашего. Что говорить, если они мяч толком остановить не могут!

— Зависти к сегодняшним фут­болистам не испытываете?

— Мне это чувство незнакомо. Но склонность сравнивать вре­мена заложена, мне кажется, в человеческой природе. Ну, а разница в отношении разных поколений игроков к работе вид­на невооруженным глазом. Я, например, никогда не курил, к алкогольным напиткам был от­носительно равнодушен. Не то чтобы не позволял себе пятьде­сят граммов коньяка, но и с по­хмельем лицом к лицу сталки­ваться не доводилось. Жаль, мо­лодые футболисты нередко выбирают иной путь, чем губят не только здоровье, но и карьеру. А организм не прощает злоупотреблений. Приходит время, ко­гда он говорит человеку: «Все, дружище, извини, сил больше не осталось».

— Многим игрокам на вашей памяти разногласия с режимом не позволили раскрыться в пол­ной мере?

— Примеров я знаю множест­во — особенно в российских клу­бах, где футболисты крепко за­кладывали за воротник.

— А в тех командах, где работа­ли тренером? Вы, говорят, игро­ков держали в узде...

— Сразу вспоминаю Леоненко. Витя талантливым парнем был, и по своему потенциалу за­служивал права оказаться в ве­ликом западном клубе калибра «Барселоны» или «Реала». Но он сам себя уничтожил, причем сделал это непростительно ра­но. А в «Динамо» моего времени были Серебрянников, Остров­ский... Пили крепко, но играли блестяще. Думаю иногда: как бы они себя проявили, если бы ор­ганизм поберегли?

ДОВЕРЯЙ, НО ПРОВЕРЯЙ

— Вы рассказывали, как в нача­ле семидесятых, играя в москов­ском «Динамо» у Бескова, пользо­вались почти безграничным его доверием. На базе, во всяком слу­чае, он вас перед матчами не за­пирал. Отчего же сами, став тре­нером, не только не верили фут­болистам, но и отправляли к ним домой своих помощников — прове­рить, чем люди занимаются?

— Потому что точно знал, кто может режим нарушить. Конеч­но, проще было бы наказать иг­роков позже, по факту, но они были нужны команде на поле — в нормальном состоянии, а не по­сле ночной пьянки.

— Говорят, отдельные футбо­листы отказывались впускать к себе эмиссаров главного трене­ра, ссылаясь на неприкосновен­ность частной жизни...

— Это было при Лобановском, когда у нас стали появляться ле­гионеры. Бразильцы понять не могли, чего от них хотят. «Вы не имеете права без приглашения заходить в наш дом! — возмуща­лись они. — На тренировке пре­тензий к нам нет, а что мы в сво­бодное время едим, пьем, в котором часу спать ложимся, кроме нас никого больше не касается». Мы тогда не сразу поняли, что времена изменились.

— Перестали практиковать проверки?

— Пришлось полагаться на профессиональное отношение игроков к делу. В мою бытность главным тренером был один яр­кий пример: Сергей Скаченко не появился на тренировке, и я по­слал к нему домой гонцов — разо­браться, что к чему. И знаете, что оказалось? «Под мухой» он забыл в квартире ключи и остал­ся на лестничной клетке в одних трусах, живо напоминая голого инженера из «Двенадцати стуль­ев». Впоследствии был еще один очень любопытный эпизод со Скаченко: Лобановский не сове­товал мне ставить его в домаш­ней игре сборной с Россией. Я не послушал, поставил — и парень забил, сделав еще и голевую пе­редачу.

— Конфликты с игроками на почве отношения к дисциплине случались?

— И не раз. Но я говорил ребя­там: пройдет время — и вы, придя на мое место, станете еще жест­че контролировать режим. Ви­дел в ответ скептические улыб­ки, однако теперь, когда те же Ковалец, Головко, Максимов, Юра Мороз стали тренерами, они лучше поняли, что Сабо имел в виду.

— Если теперь вновь доведется принять команду в роли настав­ника, сторонником какого метода в работе с футболистами будете? Доверяй, но проверяй?

— Важно, чтобы не только я игрокам верил, но и они мне. Тут, видите ли, палка о двух кон­цах: встречаются игроки, кото­рые тренироваться не хотят или болезнь симулируют. Бывает, ус­ловный Иванов не может по­нять, почему сегодня не он, а Пе­тров в составе. И тут уже многое от тренера зависит: нужно вы­зывать человека на индивиду­альную беседу, объяснять. В «Динамо» мы как-то провели экс­перимент: на кубковый матч с командой из первой лиги футбо­листы приехали не с базы, а пря­мо из дома. В других случаях со­бирал футболистов за сутки до игры.

К ДЕВУШКАМ ПРЕТЕНЗИЙ НЕТ

— А верно ли, что даже Андрей Шевченко в юные годы с режи­мом не дружил?

— В юности многие соверша­ют ошибки. Шевченко, не буду врать, в пьянках замечен не был, но по молодости, случа­лось, приезжал на тренировки с повышенным давлением. И мне пришлось употребить не только свое влияние, но и весь автори­тет братьев Суркисов, чтобы на­править парня на путь истин­ный. Он нас в итоге отблагода­рил, став прекрасным футболи­стом.

— Вы, говорят, однажды отня­ли у него ключи от спортивного «Мерседеса», когда он на полной скорости обогнал вас на трассе, ведущей к Конча-Заспе.

— Было и такое: приехав на базу, велел Андрею поставить машину на стоянку. Спустя ка­кое-то время он этот «Мерседес» продал кому-то по доверенно­сти, а новый хозяин, тоже лю­бивший скорость, на ней сразу разбился. Такая судьба, навер­ное, была у того автомобиля. Мы как раз на сборах сидели, когда слух прошел: мол, Шев­ченко попал в аварию. Машина-то на него была записана. Ду­маю, Андрюше тот случай на всю жизнь запомнился и от ли­хачества за рулем уберег.

— Про судьбу вы сказали к сло­ву или всерьез в нее верите?

— Верю, конечно, как не ве­рить. С одной стороны, если че­ловек дисциплинирован и свои поступки на много шагов впе­ред просчитывает, шанс уго­дить в проблемную ситуацию у него невелик. Но с другой, судь­ба всех нас ведет по жизни, и высшие силы влияют на то, что с нами происходит. Верю в Бога, хожу в церковь, да и в советские времена ходил, за что имел большие неприятности. По той же причине, кстати, не вступал в партию. Мама мне как-то ска­зала: станешь коммунистом — порог моего дома не пересту­пишь. Наверное, потому не при­знавали меня, как заслуживал, в футболе, хотя в советской сборной я был на ведущих ро­лях. Прежде никогда об этом не говорил, но в чемпионате стра­ны многие соперники на поле обзывали меня фашистом, чем, надо сказать, только заводили.

— А насколько совместима, по вашему мнению, вера в Бога и в судьбу?

— Это для себя каждый реша­ет по-своему. Я ведь ни в том, ни в другом фанатиком не явля­юсь, к сектам не принадлежу. Но в церковь по воскресеньям хожу обязательно, и выхожу из храма просветленным, легким необыкновенно. Чувствую в се­бе потребность очищения. Для меня это — своего рода ритуал.

— Наверное, раз уж заговори­ли о ритуалах, есть и приметы, которые обязательно соблюдае­те?

— Собственных у меня нико­гда не было, но во времена сов­местной работы с Лобановским, никуда не денешься, приходи­лось перенимать его. Скажем, если женщина заходила к нам в автобус, в самолет или приез­жала «на базу накануне важной игры — считалось, быть беде. А как не пустить на открытую тренировку девушек, если они ваши коллеги?

— К ним, стало быть, предубе­ждений нет?

— А у меня к журналистам всегда отношение было ровным и понимающим. Ведь я как-ни­как ваш коллега, закончил фа­культет журналистики Киевско­го университета. Правда, рабо­тал всего три месяца в газете «Правда Украины» у Валерия Мирского, пока Яшин и Голодец не приехали за мной, чтобы за­брать в московское «Динамо».

ПОЖАР В ЗАКАРПАТЬЕ

— Часто впоследствии прихо­дилось стряхивать пыль с журна­листского диплома?

— В наше время диплом, как я понимаю, большого значения не имеет — сколько людей, и не толь­ко в вашей профессии, работает, не имея образования! Между тем, во всем мире подход к этому вопросу иной. Вот вам пример: не так давно ездил в Мадрид на курсы повышения квалификации преподавателей, читающих лекции тренерам при получении дипломов высшей категории. Обучали нас представители УЕФА и коллеги из Испании. Оказалось, что без соответству­ющей «корочки» теперь к работе с командами серьезного уровня не подпустят, будь ты семи пя­дей во лбу. Послабления преду­смотрены разве что для недавно завершивших карьеру футболи­стов, сыгравших определенное число матчей за сборную. Четы­ре дня для нас проводили с утра до вечера показательные трени­ровки и занятия в аудитории. Чтобы работать с командами или преподавать тренерам, не­обходимо иметь внушительный багаж знаний.

— Про опыт журналиста я вас не случайно спросил: вы, гово­рят, собирались писать книгу воспоминаний...

— Собирался. Вот только чер­новики и наброски сгорели во время пожара в Закарпатье, где я себе дом построил. Можно ска­зать, все сбережения в него вло­жил. А полыхнуло зимой: по­жарные в тот район через снег не могли добраться при всем же­лании. Придется теперь исклю­чительно на память полагаться. Но книга обязательно будет. Единственное, что для себя точ­но определил: при жизни не ста­ну ее выпускать. Вот уйду — путь люди почитают.

— Что это вы о грустном, Йожеф Йожефович?

— А почему нет? Семьдесят лет пролетели, как один день. Но я не жалею. Грустно только, что опыт мой тренерский нынче не востребован. В большинстве ко­манд специалисты уже не нуж­ны. Меня возмутила последняя история с Заваровым: предста­вили уважаемого не только в на­шей стране человека запойным пьяницей. Почему Рабинович не обвинял его в пристрастии к ал­коголю в прошлом году, когда Грозный был занят в «Тереке»? Могу вам сказать: дней за десять до размолвки президента «Арсе­нала» с Заваровым мне сказали, что Грозный обхаживает Раби­новича — так хочет с «канонира­ми» работать.

— А не допускаете, что в 2009-м Рабинович просто не видел дос­тойной замены Заварову?

— Ну как же не видел?! А моло­дые Максимов с Ковальцом? А Фоменко, давно сидящий без ра­боты? Тот же Протасов какое-то время был свободен и открыт к предложениям...

ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ

— Вы еще Сабо не упомянули...

— (Смеется). Я тоже в ту пору был не занят. Но даже если бы еще десяток достойных специа­листов оказался готов к перего­ворам, мне кажется, Рабинович не стал бы к ним обращаться. Он уже принял свое решение. Возможно, мне и не стоило про­пускать эту историю через серд­це, но я не могу позволить себе пройти мимо несправедливости по отношению к людям, зарабо­тавшим имя кровью и потом.

Если говорить о Сабо, то нельзя сказать, что я не востре­бован. Мне предлагали команды — правда, скромного в сравнении с «Динамо» уровня. Может, и взялся бы за них — благо люблю возиться с молодежью. Однако гарантии, что через год они ос­танутся на плаву, никто дать не мог. Впрочем, без дела не сижу: как сотрудник комитета сбор­ных ФФУ помогаю советом кол­легам, работающим с юношами, — Лысенко, Бузнику, Головко...

— Ваши рекомендации навер­няка пригодятся и Мирону Маркевичу. В интервью «СЭ» новый тренер сборной Украины дал по­нять, что при формировании спи­ска кандидатов рассчитывает на поддержку авторитетных в на­шем футболе людей. Вас в их числе он назвал первым.

— Прочел об этом в вашей га­зете, но обстоятельного разгово­ра с Маркевичем у нас пока не было. Знаю его как авторитет­ного специалиста, одного из са­мых опытных в нашем цехе. А то, что он открыто обратился к коллегам за советом, говорит о его мудрости. Вполне допускаю, что, выслушав нас, он сделает по-своему, но прежде наверняка задумается о том, насколько ре­зонны чужие предложения. В бытность тренером сборной я тоже не отметал с ходу идеи со стороны, стараясь найти в них рациональное зерно.

Со стороны зачастую взгляд на ситуацию более свеж и неза­висим. Скажем, когда осенью ярко стартовавшее «Динамо» стало давать сбои, я сразу заме­тил, что команда «садится» во вторых таймах буквально всех матчей — включая игры чемпио­ната. Не все согласились на тот момент с моим мнением, но бли­же к зиме стало ясно: киевляне находятся в «яме». По этой при­чине и проиграли на своем поле «Интеру», хотя большинство на­зывало неудачу случайной. О чем вы, друзья: мы же полтора тайма провели не то что на сво­ей половине поля — в своей штрафной! Итальянцы имели десяток верных моментов, из ко­торых было достаточно исполь­зовать лишь два. А я ведь пред­видел такой сюжет за полтора месяца!

— Предсказали вы, готов под­твердить, и еще одно малоприят­ное событие: поскольку Маркевич возглавляет и «Металлист», другие наши команды, и прежде всего прямые конкуренты харь­ковчан, в свою творческую кухню пускать его станут неохотно. Вот «Карпаты» практически за неде­лю до встречи с его клубом и не позволили Марковичу присутст­вовать на контрольном матче львовян с «Москвой»...

— Будь я на месте руководства «Карпат», ни за что бы не посту­пил подобным образом. Мину­сов от такого запрета значи­тельно больше, чем плюсов. В наше время высоких технологий уже невозможно скрыть инфор­мацию от посторонних глаз. Да и взгляд профессионала — не в этом матче, так в другом — за пять-десять минут выявит вме­сте с сильными и слабыми сто­ронами команды суть установки и возможный сюжет игры.

ПЕРЕЛОМ ОТ КАЙЗЕРА

— Если бы изобрело человече­ство возможность повернуть вре­мя вспять, что изменили бы в сво­ей жизни?

— Наверное, ничего бы менять не стал. Всю жизнь занимался любимым делом, и сейчас для меня в футболе секретов нет. А если прожил счастливую жизнь, зачем в ней что-то исправлять?

— Но вы как-то говорили мне, что есть поступок, за который ис­пытываете угрызения совести: перед отборочным циклом к ЧМ-2002 отказались работать со сборной Украины, и Валерию Лобановскому пришлось согласить­ся на совмещение должностей в клубе и в национальной коман­де...

— Перед Васильичем я в са­мом деле виноват. Над создани­ем главной команды страны мы работали вместе, и он, убеждая меня остаться, ссылался на то, что новый тренер придет со сво­ей программой, и все, до этого наработанное, пойдет прахом. Но я остался при своем мнении, и ему пришлось взвалить на се­бя двойную нагрузку. При этом я все равно до последнего дня на­ходился рядом, и не было матча «Динамо» и сборной, перед кото­рым он не спросил бы моего мне­ния о составе и тактике на игру. Не скажу, что Лобановский не­пременно следовал моим сове­там, но такой диалог для него был привычным ритуалом.

— Сменим тему. Игравшие в одно время с вами футболисты вспоминали, что у Сабо на ногах живого места не осталось — сплошные травмы. Самую страшную назовете?

— В памяти сохранился пере­лом, полученный на чемпионате мира 1966 года в Англии. В мат­че с ФРГ тогда еще молодой Франц Беккенбауэр, под которо­го подкатился незадолго до пе­рерыва, прыгнул мне на ногу, повредив голеностоп. Я даже за­плакал. А весь второй тайм отбе­гал на левом фланге на уколах с жесткой повязкой на ноге. Диаг­ноз мне врачи только после иг­ры поставили. Жаль, что тогда у нас еще и Численко удалили: сборная была отличная и, сложись матч чуть по-другому, мы бы точно не проиграли. И вот вам еще один пример предвзя­того отношения на официаль­ном уровне: когда на Олимпиаде Татушин или Огоньков, сейчас не припомню’, полматча с боль­ным плечом отыграл, его чуть ли не к званию «героя» предлагали представить. Мне было явно тя­желее, но сверху поступило рас­поряжение Сабо особо не отме­чать.

— В народе байка ходила, что в четвертьфинале чемпионата Ев­ропы с венграми вам КГБ играть запретил — чтобы «исторической родине» не помогли. Так дело бы­ло?

— Не совсем. К будапештской игре мы готовились в подмос­ковных Вишняках на учебной базе комсомола, где отдыхали первые секретари со всего Сою­за. Сыграли товарищеский матч с Бельгией, я забил победный мяч со штрафного. Ребят из мос­ковских клубов тогда отпустили по домам, а мы остались. Под ве­чер один нетрезвый комсомоль­ский работник стал обзывать нас бездельниками. Я в долгу не остался, и в итоге чуть до драки не дошло. Наутро меня пропесо­чили у начальства, а я, обидев­шись, умчал в аэропорт и бли­жайшим рейсом улетел в Киев.

— Вас не дисквалифицирова­ли?

— Собирались. Но спасла уче­ба в университете: я объяснил, что не мог пропустить лекции. Формально обошлось без дис­квалификации, но в сборную ме­ня после этого не звали три года.

БУТЫЛКА ВМЕСТО КУБКА

— Мы вспоминали о москов­ском «Динамо». Мало кто знает, что в его составе еще в 1972 году вы могли стать первым украин­ским футболистом, завоевав­шим еврокубок. Сколько тогда не доиграли в финале Кубка кубков с «Рейнджерс»?

— Минут семь. Шотландские болельщики несколько раз вы­бегали на поле, а в последний раз один из них оприходовал ме­ня бутылкой шампанского по го­лове.

— Ого!

— Яшин потом возил эту бу­тылку в дисциплинарный коми­тет УЕФА, объясняя, что ею про­били голову игроку советской команды. Но нас тогда в Европе не очень-то жаловали. Да и поздно было переигровку назна­чать: кубок игрокам «Рейнд­жерс» втихаря еще прямо в раз­девалке вручили.

— Игра была остановлена при счете 3:2 в пользу ваших сопер­ников, при том, что по ходу мос­ковское «Динамо» уступало с раз­ницей в три мяча...

— Перед каждым матчем Бес­ков собирал с участием футбо­листов тренерский совет. Мы рекомендовали ему один вариант состава, понимая, что против шотландцев надо играть жестко, не проигрывая единоборства за мяч на «втором этаже», но он на­стоял на другом, включив в него в том числе одного своего лю­бимчика, из-за которого мы, собственно, и стали проигры­вать в самом начале. О нашем предложении Бесков вспомнил во втором тайме, заменив как раз тех, кто был не готов играть с командой такого стиля. Жаль, нам не дали отквитать и третий мяч. Но знаете, чем эта игра еще была интересна?

— Чем?

— Впервые увидел, как влияет на футболистов допинг. Ближе к концу игры у парней из «Рейнд­жерс» стала появляться на губах пена — действие препарата за­канчивалось, и он таким обра­зом выходил из организма. Шотландцы попросту встали, и не помешай нам публика, семи минут для спасения ситуации было бы достаточно.

— Другого бы собеседника, до­стигшего столь солидного воз­раста, спросил бы о прошлом, но зная вас, поинтересуюсь все же планами на будущее.

— Надеюсь когда-нибудь сно­ва вернуться на знакомый каж­дому тренеру электрический стул и поработать с командой, в которой есть перспективная мо­лодежь. И, конечно же, увидеть плоды своего труда...

Дмитрий ИЛЬЧЕНКО