Игорь ШУХОВЦЕВ: «Сильно хотел поправить Годуляну носик, но футбол — это не бокс»

— В 30 лет говорили себе: «Ну что, Игорек, еще лет пять попылишь и закончишь»?

— Как взрослый человек я понимал, и понимаю до сих пор, что 30-летие, тем более в нашей стране с нашим менталитетом... В той же Англии есть масса примеров, когда люди играют в возрасте 38 лет и подписывают контракты на три года. Тогда я реально понимал, что возраст уже солидный. Но и говорил: нельзя давать себе послаблений. Даст Бог...

— Неплохо так дал, десять лет с тех пор уже прошло.

— Да, держимся на определенном уровне. А разговоры, конечно, были, пригласят/не пригласят в 35-36 лет. Волнение присутствовало. А силы играть я в себе чувствовал. И если игрок приносит пользу команде, зачем смотреть в его паспорт?

— Бывший вратарь Илья Близнюк не мог выставить вас из «Ильичевца» из скрытого чувства обиды — он-то намного раньше вас повесил перчатки на гвоздь.

— Не буду сильно распыляться на эту тему. Каждый человек поступает так, как считает нужным, и эти поступки к нему возвращаются каким-то образом.

— Но вы уходили именно по решению главного тренера?

— Ну да. Там, по-моему, Разумный (вице-президент «Ильичевца») был против меня, что-то такое непонятное было, и Близнюк. Я сначала был обижен, но уже через месяц это прошло. Каждый главный тренер имеет право на свое решение.

— А как так получилось, что Близнюк был доволен вами, а потом вдруг уволил?

— У нас был разговор, он жал мне руку, говорил, что я выручаю команду, а потом через неделю я стал не нужен. Но я не хочу ворошить эту тему. Для себя я ее закрыл.

— Но, может, все шло от Разумного, а Близнюк просто не стал перечить?

— Даже не хочу в этом разбираться. Шуховцев ушел из «Ильичевца» неожиданно для болельщиков, всего города и самого себя. Это был неприятный момент. Приятный момент — Шуховцев подписал контракт с «Зарей». Люди сразу же позвонили, сказали: «Игорь, нам нужны такие люди. Организовываем коллектив, бьемся, потому что у „Зари“ тоже сложные времена».

— Я так понимаю, что у вас характер достаточно свободолюбивый, и вы не особо обращаете внимание на то, что о вас скажут?

— Я сам по себе жесткий человек. В первую очередь — по отношению к себе. Я стараюсь делать свою работу так, как могу. Показывая и доказывая это, находясь в воротах. Есть специалисты, которые мою игру оценивают. Есть болельщики и футболисты, которые уважают меня или нет. В основном — уважают. Потому что я всегда к этому стремился и буду стремиться.

— Меня мать и отец научили быть справедливым в жизни. И масса моментов, когда мне это мешало в жизни. Потому что честность особо никому не нужна. Но я такой человек. Меня Павлов уважал не за прическу интересную, а за то, что я «рыгаю» на тренировках. Футбол — очень умный вид спорта и очень тяжелый, и психологически тоже. Когда ты выходишь на поле, и тебе 15, 20, 30 тысяч кричат плохие слова или хорошие слова, и с этим надо поспать, пережить это все. И опять выйти на поле, и опять играть. А если ты будешь к каждому прислушиваться, то что с тобой станется? Есть своя линия, и ее надо гнуть.

— Вашим тренерам никогда не звонили со словами: «Приезжайте и заберите вашего пьяного в зюзю Шуховцева?»

— Нет, никогда.

— Сами всегда добирались?

— Да. Я уже говорил: я выпил столько, сколько люди в магазинах не видели. Но я такой здоровый мальчик был, особенно когда пил 15 лет назад. Я пил, как говорили раньше, «добряче». Мог 2-3 дня пить, и при этом еще тренироваться.

— А как же перегар?

— Был. Но я надевал на себя по две ветровки и выгонял это все за два часа тренировки. Но после этого мог снова выпить пиво или что-то еще. Ну, такой я был тогда.

— Вы закодировались или это сила воли?

— Я был даже не закодирован (это очень слабая вещь) — я был «зашит». «Турбинами», как у Высоцкого, на пять лет два раза подряд.

— А «турбина», если бы вы продолжали пить, она бы разорвалась?

— Типа того. Она реагирует на алкоголь и влияет на слабые места в организме. А последние пять лет я уже без ничего.

— За счет силы воли?

— Нет, просто образ жизни изменился. У меня семья прекрасная, у меня прекрасный ребенок, сынок мой, любимый папин футболист, любимая дочка, любимая жена. Я ради них стараюсь жить. Хорошо, что Бог дал мне силы.

— Максимов стал бы наркоманом, Алиев стал бы никем, а кем бы стали вы, если бы не футбол?

— Никем! Никем.

— Тоже никем?

— Ну что — таксовал бы, грузил.

— А кем вы в детстве мечтали быть?

— В нашем Советском Союзе тяжело было мечтать об ином, кроме как стать космонавтом, моряком. Я, живя в Одессе, всегда хотел быть моряком, плавать и все такое.

— А вас не укачивает на волнах?

— Нет. Мы как-то со СК «Одесса» ездили в Турцию. Поднимаешь градус — и волны тебе не мешают. Качает и тебя, и пароход. Из всей команды не укачало троих человек — которые пили много. Ну, и бармен с нами.

— А почему не говорите, что могли бы стать бандитом?

— Почему не говорю: у меня были друзья, я в свое время и наперстки крутил.

— Ходим-ходим, мимо не проходим?

— Совершенно верно.

— Лохов разводили?

— Да. Я был там, мне было 14-15 лет. Я уже был в «дубле» «Черноморца». Тогда был Альтман, Прокопенко дядя Витя покойный. Больше всего за меня переживал Альтман. Говорил: «Сынок, туда ты еще успеешь». Был случай, когда на вокзале произошла неприятная вещь, и хорошо, что начальник команды приехал и забрал меня.

— Я и работать рано стал. У меня у матери были проблемы, не было тогда денег, и я, тренируясь в «дубле», работал на катере.

— А кем?

— Матросом. Лет 16 мне было. Ну, меня устроили.

— Вы, наверное, акселератом были?

— Я был большим здоровым мальчиком. И психологически рано созрел. Потому что меня окружали взрослые, мощные люди. Непростое время. И покровители были хорошие. У меня был дядя, который очень сильно в Одессе стоял. Масса была моментов неприятных, но они все меня оберегали. На протяжении всей жизни Шуховцеву попадались люди, которые его направляли на правильный путь.

— И даже дядя, который хорошо стоял, говорил — не сюда, а туда?

— Да. Туда — и все. Он знал, что это такое изнутри. А для меня футбол — это было святое.

— Вы сказали, «время непростое». Уже в 86-м?

— Принято говорить, что все началось в 90-ые, а на самом деле в Одессе все раньше началось. Просто оно было не так заметно. Многие люди уходили из футбола, из спорта, и шли туда. Но меня то болото не засосало.

— Многих друзей потеряли в 90-ые?

— Очень многих. Если бы не футбол, то и со мной что-то могло произойти.

— Всех похоронить смогли, или кто-то пропал без вести?

— Да там масса нюансов. Мы с Гайдашем, когда играли в «Ильичевце», всегда это вспоминали. Потому что он тогда играл в Симферополе. А там было тоже самое.

— Вы играли в Екатеринбурге — одной из бандитских столиц 90-ых. Это Одесса в квадрате. Нормально с местными бандитами общались?

— Великолепно общались. Единственный момент — общаться надо было с «уралмашовскими», а не с «центральными». Вот и все. Мы как-то с Ромащенко поехали попить кофе. К нам подошли, говорят: «Ребят, вы перепутали». И мы, даже не расплачиваясь, быстренько встали и уехали. Не были бы мы футболистами, уже бы, наверное... Мы поняли, что туда нам не надо ездить пить кофе. В «Уралмаше» со мной тоже была неприятная история. Очень сильно пил, потому что то денег не было, то что-то не получалось, потом мы начали вылетать.

— С главными боссами общались?

— Да, лично разговаривал и с президентом клуба, и с вице-президентом. Возлагались надежды, но и от них мало что зависело, потому что денежный вопрос стоял очень сильно. У «Уралмаша» не было столько денег, как у «КАМАЗа», они остались в «вышке», а мы вылетели. А игроки разбежались...

— Какую самую оригинальную установку на матч получали?

— Это было в СК «Одесса». Один из дядиных друзей имел тогда влияние на команду. Был какой-то очень серьезный матч. Тарханов уехал в Москву, и вместо него стал Сергей Марусин. Он заходит и говорит: «Мне наверху сказали передать вам такую установку». Берет конверт с деньгами, бросает и говорит: «Вам надо только выйти на поле, наклониться и поднять его». Мы спрашиваем: «А состав хоть можно узнать?» — «Тот же, что и в прошлом матче».

— А сколько в конверте было?

— 50 советских рублей, по-моему. В «Черноморце» давали 25 за выигрыш. А у меня мама в месяц получала 90 рублей, отец — 120.

— Это первая лига была?

— Вторая буферная, «Одесса» как раз переходила в первую. Старые тренеры рассказывали, что первая лига иногда была сильнее, чем высшая. Страшные там были матчи, люди бились серьезно. Действительно, тогда футбол был немножко другой.

— Выиграли тот матч?

— Да.

— Что вратаря могут попросить изменить в своей игре в перерыве матча?

— Вратарь — профессия специфическая, и каждый тренер подбирает для него свои слова. Я считаю, что вратарю говорить ничего не надо. Потому что уважающий себя вратарь, если делает какую-то ошибку, уже по ходу матча начинает анализировать ее. У полевых игроков для этого просто нет времени. Можно «напихать» вратарю и потерять его. Поэтому их практически никогда не трогают.

— А подсказы могут касаться командных действий: давайте выбивать на того, а не на того, давайте чаще рукой вводить мяч в игру.

— Как вы относитесь к тому, что игроки плюют на поле?

— Я и сам это делаю. Не знаю, откуда это взялось. В хоккее это вижу, в футболе постоянно. Наверное, это злость, которую выплевываешь на поле, а не на судью или партнера.

— А когда они это делают во вратарской?

— Я этого не замечаю.

— А потом?

— Ничего страшного — постираю, это жизнь. Ну, а когда идет дождь, болото, грязь? Раньше, не было таких прекрасных полей с подогревом. У моего друга Коли Волосянко даже была поговорка: «Свині — в болото!» А Колюня к нам после Лиги чемпионов в «Динамо» приехал.

— Вы сейчас можете вспомнить ту фразу Годуляна? (По словам Шуховцева, арбитр, назначая в ворота «Зари» очередной пенальти, сказал: «Это вам за старые долги»).

— Я ее вспоминать не буду, я ее знаю. Не хочу касаться этой темы. Я свое получил. 12 матчей, по-моему, отсидел. Мы все взрослые люди, и отвечаем за свои поступки. Я был неправ, толкался.

— А вы себя сдерживали тогда, наверное, хотелось и...

— Я себя сдерживал очень сильно по одной простой причине: я реально понимал, что дисквалификация может быть и год, и два. Потому что очень сильно хотелось Годуляна проверить в «шнобак», носик поправить ему, чтобы он к врачам не обращался. Злость перехлестывала, эмоции рвались наружу. В такой игре на 3-й минуте пенальти, на 93-й пенальти. Л-любой человек сорвался бы. Тем более у нас с Годуляном это все неоднократно уже происходило. Хотя он тоже, как и я, из Одессы. У моих друзей в офисе есть большущий плакат, на котором расписываются футбольные знаменитости. И они после того случая специально оставили мне место возле Годуляна. Я сказал, что зря они это сделали, но расписался.

— Просто подпись, или какую-то гадость написали?

— Я хотел, но пацаны говорят: «Игорь, не порть плакат».

— А если бы то был ваш прощальный матч?

— Понял ваш намек. Если бы я распустил тогда руки, то в той ситуации это было бы ниже моего достоинства, сто процентов.

— А как же борьба за справедливость?

— Справедливость справедливостью, но в том моменте, если разобраться, пенальти было. Но пошла уже словесная перепалка, и сработала личная неприязнь друг к другу. Все! Это как у мужа с женой: если умная семья — уважайте друг друга. Тогда будет у вас идиллия. Я в том моменте был неправ, я его хотел ударить.

— Но ведь провокация с его стороны в виде той самой фразы тоже была.

— Естественно. И это все не сиюминутное было, оно назревало-назревало и прорвало. И я был неправ: понесся за пенальти говорить, а пенальти было.

— А первое пенальти было?

— Первого — не было. И поэтому негатив пошел уже с 3-й минуты. Если бы где-то в ресторане сидели, то можно было, а так, на футбольном поле...

— В ресторане не тот драйв.

— Ха-ха... Пришли болельщики, дети. Они сказали бы: «О! Класс! Молодец». Но затем, подумав, сказали б: «Но это же футбол, а не бокс».

— Это был бы первый в истории Украины боксерский поединок на футбольном стадионе.

— Я вам честно скажу — рад, что этого не произошло, и хочу, чтобы никогда не было первого раза. Потому что в футбол люди играют ногами, головой. Это интеллектуальный вид спорта, жесткий, красивый, непредсказуемый.

— В ваших интервью никогда не встречал вопроса о договорных матчах.

— А я отвечал. Просто люди умные и, может, не все написали: смысл что-то говорить, когда все и так всё знают или догадываются. Раньше, когда Украина только-только начинала играть, однозначно где-то что-то чего-то когда-то происходило. Но это все надо оставлять в прошлом. Я сейчас доволен другим: что уровень нашего футбола действительно вырос. У нас 7-8 самодостаточных команд. Может, у кого-то две или три команды, но люди все равно не нуждаются в этих играх. Клубы хотят показывать футбол и добиваться результата. Последние лет 5-7 футбол растет. Единственный застой — в наших молодых ребятах, которые должны окрепнуть и вывести свои команды на новый уровень. И сборная наша юношеская доказала, что есть неплохие ребята.

— Да, только из нее один Гармаш на слуху.

— Да, да, но подождите, дайте еще года три. После Евро начнет выстреливать наша молодежь.

— Какая-то новая молодежь? Потому что старая будет уже не молодежью, а стариками.

— Они станут не стариками, а ведущими игроками в своих клубах.

— В 25 лет только станут? А почему они в 20 не стали?

— Ну, почему? Есть масса примеров. Смотрите, Чайковский Игорь играет.

— Где? Как?

— Хорошо — в «Ильичевце». Я все понимаю. Но они чуть-чуть вырастут и будут составлять в клубах некий костяк, к которому будет тянуться новая молодежь.

— И в завершение темы договорных матчей: книгу мы прочитали — отложили, и читаем новые интересные вещи. Вы посмотрите, сколько команд бьются между собой. Когда Леха Полянский из «Ильичевца» не забил мне пенальти, пошли разговоры, что он сделал это специально, потому что, дескать, они с Шуховцевым играли вместе. Это глупые люди так говорят. Потому что у каждого есть семья, честь. Сейчас люди играют за свое имя, за уважение. Это раньше, когда многие команды жили в бедности... Но даже тогда была масса случаев, когда люди выходили на поле, рубились, проигрывали и ничего не получали вообще, но оставались футболистами. Может, кому-то это покажется смешным, но такое было.

— Вы в одном из интервью говорили, что давали некие наставления Александру Касьяну. А не получилось ничего, не прислушался он к вам. (Касьян недавно был отчислен из «Ильичевца» за пьянку, которая предшествовала ДТП с участием Максима Ковалева).

— Если бы Касьян и те ребята, что там были, остались в Луганске... С Касьяном не только я, но и тренеры разговаривали. Я ему сказал: «Я тебе помогу». Приводил Сане массу примеров из своей жизни. Как-то даже сказал: «Если я услышу перегар от вас четверых, я лично буду вас „воспитывать“». Были неприятные моменты, когда их хотели выгонять, но команда их всегда поддерживала, защищала. Меня, когда я пил, никогда не посещала мысль оставить футбол. Для меня футбол — это святое. Я всегда о нем думал, и Бог дал мне второй шанс. Мне нужно было только когтями вцепиться в него и ползти. Я это сделал. Саня, наверное, еще не понимает, что в жизни трех шансов не бывает. Дай Бог ему где-то зацепиться и играть, но если он и тогда не поймет, то с него футболиста никогда не будет. Человеком он останется таким, как есть, но футболистом никогда не будет.

— Вы более чем хороший вратарь, мужик «породистый», но на команды с именем вам никогда не везло. Карма?

Я, наверное, бойцовская собака, которая не доехала до богатого дяди, и всегда билась на улице. Была масса ситуаций. Был донецкий «Металлург» — не получилось, Вирта тогда взяли. Были «Таврия», «Арсенал», но не в самые лучшие времена. В Ялте на сборах разговаривали с Михайловым, он говорит: «Ты должен играть в хороших клубах». Ну, как-то оно вот так...

— Судьба такая?

— Видать, да. Меня должны были в «Торпедо» московское брать — но в самолете подрался с несостоявшимся одноклубником. Потом Грозный хотел меня в «Спартак» забирать... Этот шлейф за мной еще с Союза тянется. Приехал за мной, по-моему, заместитель Московского военного округа, должны были меня забирать в ЦСКА. Это в 18 лет. Но человек хорошо отдохнул в Одессе и улетел в Москву. А я три дня на сумке сидел.

— Он что — забыл о вас?

— Типа того. И в это же время нашли Харина. Но я ни о чем не жалею. Даже о том, что пил. Может, это сделало меня сильнее. Может, если бы я играл в больших клубах — сейчас бы уже не играл.

— Или стал бы другим человеком, «редиской» какой-нибудь.

— Нет, нет. Никогда в жизни. Знаешь, почему? Меня деньги никогда не портили. В жизни! Не было денег — у меня было полно друзей, появились деньги — я всегда помогаю друзьям, родителям. В Одессе есть хорошая поговорка: деньги — это ничто, но без них очень плохо. Но я к ним легко отношусь. Я и работал, и жена моя работала, и родители у меня простые люди — мама всю жизнь в детских садах проработала, отец — на стройках всю жизнь, не цурался этого, заработал сам на квартиру и все остальное. Я рад, что смог заработать на квартиру, машину жене, себе. Своим трудом, своими поломанными пальцами. У каждого из нас своя судьба. Мне сорок, и я не жалею вообще ни о чем.

— В ваши ворота давненько уже не назначались пенальти. Может, перед матчем стоит попросить судью: «Ты не можешь сегодня поставить в мои ворота „точку“?» (Шуховцев в этом сезоне отразил четыре пенальти подряд).

— Мне недавно задавали вопрос: «Игорь — пятый пенальти?» Но я на все эти серии не обращаю внимания. Потому что это лотерея.

— Но вы благодаря этой лотерее вошли в историю.-

Я согласен. Но я предпочел бы войти в историю так: если по окончании карьеры обо мне скажут — это был хорошего добротного уровня вратарь.

— А скажут.

— Ну, дай Бог. Потому что пенальти — это хорошо, какие-то «сухие» серии — это хорошо, но вратарь — это в первую очередь стабильность, которая позволяет его команде зарабатывать очки. Вратарь должен быть человеком и заметным, и не заметным. Когда надо — выручить. Я всю жизнь к этому стремился. А на пенальти я не зацикливаюсь. Кто-то скажет: «Вот он за сорок лет взял пять пенальти, но стоял, как говно». Мне такого не надо. Пусть просто скажут — он был добротным вратарем.

Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости