Папа уверенно вошел, он был самим собой: много пил, а холодильник был пуст. Но когда случается что-то с тем, что он любит, такого, как он, не сыскать. Он вызвал такси, поднял меня в том единственном положении, в котором я мог тогда находиться(я был на креветку немного похож), и отнёс к машине. Тогда я был лёгок как пёрышко. Папа был большим и сильным и реально сумасшедшим, он кричал на таксистку как лев: «Это мой мальчик! Он для меня всё! Забудьте про все правила, если нужно я заплачу штрафы, полицейских тоже оставьте мне», и женщина сделала всё, как он просил. Она мчалась быстрее пули, и мы добрались до детского корпуса больницы в Мальмё. Ситуация, как мне сказали, была критическая. У меня спина стреляла, а папа что-то слышал о людях, у которых это происходит, поэтому вроде начал ругаться. Он готов был поставить весь город на уши, если бы что-то пошло не так.
Но он вроде успокоился, я лежал на животе, а в позвоночнике стреляло. У меня диагностировали менингит, медсестра опустила жалюзи и погасила свет. Вокруг меня было темно, мне дали какие-то лекарства, а папа смотрел на меня. В пять утра следующего дня, я открыл глаза, и боль ушла. До сих пор не могу понять, отчего всё это было. Может, я плохо за собой следил.
Питался я точно плохо. Я тогда был физически слабым. Но я был силён в другом. Я забыл об этом и вместо того, чтобы сидеть дома, я отправился искать приключений. Я всё время бегал. Внутри меня как будто пламя было, и, так же, как мой папа, я всё делал зря. Это были непростые годы, я сейчас это осознал. Мой отец иногда съезжал с катушек, он кричал: «Вы должны быть дома в то или иное время! Вы даже этого, чёрт побери, сделать не можете!».
Если вы существовали в мире отца, попав в беду, вы должны были быть мужчиной, уметь постоять за себя. Отговорки типа «У меня болит живот», «Сегодня мне грустно» не прокатывали.
Я научился всегда двигаться вперёд, стиснув зубы. Я научился не жалеть себя. Когда мы купили мне в Икее новую кровать, у отца не осталось денег на транспорт. Там нужно было ещё пятьсот крон, или что-то вроде того. Ну, и что мы могли поделать? Всё просто. Папка взвалил кровать себе на спину и потащил её, миля за милей. Реально сумасшедший. А я тащился сзади со спинками от этой кровати. Они были чрезвычайно лёгкими, я старался не отставать от отца: «Пап, остановись, успокойся, пап!». Но он продолжал идти. Он был такой, знаете, мачо. Иногда заявлялся на родительские собрания как настоящий ковбой. Его, конечно, сразу замечали. Всем было интересно, кто же это. Его уважали. Учителя даже передумывали жаловаться на меня. Они понимали: с этим парнем шутки плохи.
Меня спрашивали: чем бы я занимался, если бы не стал футболистом? Понятия не имею. Возможно, я бы стал преступником. Тогда уровень преступности был высок. Не в том смысле, что мы только и делали, что воровали. Но кое в каком дерьме я был замешан, не только велосипеды угонял. В магазинах я тоже подворовывал, за что частенько огребал. Но я всегда воровал по нужде, и мне крупно повезло, что отец об этом так никогда и не узнал. Он хоть и пил, но всё равно был порядочным. Вы должны делать правильные вещи. Не воруйте. Это будет только тянуть вас вниз.
В тот раз, когда нас в зимних куртках поймали в универмаге Уэсселс, мне ещё повезло. Мы там набрали на 1400 крон. Это вам не конфетки воровать. Папин друг должен был приехать и забрать нас, а когда домой пришло письмо о том, что Златан Ибрагимович арестован за воровство, бла бла бла, я успел порвать его прежде, чем оно бы попалось на глаза отцу. Мне повезло, и я продолжил воровать, хотя да-да-да, это могло закончиться плачевно.
Одну вещь я могу сказать наверняка: я никогда не имел никакого отношения к наркотикам. Я был целиком и полностью против них. Я не только пиво папино выливал. Я выбрасывал мамины сигареты. Я ненавидел любые яды. Когда я первый раз напился, мне было лет 17-18, и меня вырвало на лестничной клетке. Ничего удивительного, так со многими было. После этого я долго не пил. Разве что случился небольшой коллапс во время празднования первого скудетто с Ювентусом. Это всё Трезеге, змеюга, заставил меня сыграть с ним в литрбол.
Мы с Санелой следили за Кеки в Русенгорде. Ему было запрещено пить и курить, иначе мы пришли бы за ним. С моим младшим братом было не так, как со всеми.
Мы заботились о нём. Что касается чувств, тут ему помогала Санела. Что пожёстче - ко мне. Я был за него горой. Я взял на себя ответственность. Но была и другая часть меня. Я никогда не был святошей. Я не был особо добр к друзьям или товарищам по команде. Я был агрессивен, творил неведомую херню. Если бы сейчас кто-то вёл себя так по отношению к Макси и Винсенту (прим. переводчика - дети Ибрагимовича), я пришёл бы в бешенство. Но это факт, о котором нельзя забывать. Я был двуликим уже тогда.
Я был дисциплинированным, но диким. Пытался выяснить, что с философской точки зрения это значит. Я и говорил, и делал. То есть, не просто говорил: «Я лучший, а ты вообще такой?». Конечно, нет, это всё так по-детски, но ты либо выполняешь, либо пустословишь, как эти шведские звёзды. Я хотел стать лучшим, будучи дерзким. Не то, чтобы я мечтал там суперзвездой стать, или что-то типа того. Иисус, я прибыл из Русенгорда! Но, возможно, всё это изменило меня.
Я был проблемным. Сумасшедшим. Но у меня был характер. Я частенько опаздывал в школу. Я не мог по утрам нормально вставать, до сих пор не могу. Но я делал домашнее задание. Ну, иногда. Математика для меня была самым лёгким предметом. Раз, два, три, и решение готово. Это немного напоминало футбольное поле. Картинки и решения ударяли в мою голову, словно молния. Но я не любил записывать, поэтому учитель думал, что я мошенничаю. Я не был похож на парня, который бы хорошо учился. Я был больше похож на прогульщика. Но я реально учился. Я читал всё перед контрольными, и забывал на следующий день. Я не был плохим парнем. Я просто не мог усидеть на месте. У меня было шило в одном месте.
То были бурные годы. Мы всё время переезжали, я даже не знаю почему. Но мы редко задерживались в одном месте больше года, и учителя этим пользовались. Они говорили, что меня нужно определить в школу по месту жительства, и не потому что они чтили правила, а потому что надеялись от меня избавиться. Я всё время ходил в разные школы, поэтому завести друзей для меня было проблемой. Папа был на дежурстве, к тому же у него были война и пьянки, а ещё был тиннитус. У отца звенело в голове, и я заботился о себе всё больше и больше, стараясь не обращать внимания на хаос, который творился в нашей семье. Там всегда происходила какая-нибудь херня.
Как известно, мы, балканцы, суровые. Сестра со своими наркотиками оборвала с мамой и нами все контакты, это, может, было и ожидаемо, после всей борьбы с наркотой и реабилитационных центров. Но и вторая моя сводная сестра была тоже была вычеркнута из нашей семьи. Мама просто стёрла её, и только потом я узнал почему. Всё из-за её бойфренда-югослава. Они с моей сестрой спорили, и мама по некоторым причинам приняла его сторону. Сестра разнервничалась, и они с мамой долго орали, поливая друг друга дерьмом. Ничего хорошего, конечно. Но это ещё не конец света.
Это был первый раз, когда мы всей семьей переругались. Мама была горда, но я предполагаю, что они с сестрой что-то скрывали. Я это понял. Такие вещи не забываются. Я вообще злопамятный. Я помню всё то плохое, что мне сделали, и могу держать в себе обиду долгие годы. Но сейчас это зашло слишком далеко.
Нас было пятеро у мамы, и вдруг стало только трое: я, Санела и Александр. Ничего нельзя было вернуть. Это было словно в камне высечено. Сводная сестра была больше не с нами, годы шли. Она ушла. А спустя 15 лет неожиданно позвонила маме. У неё уже был сын, мамин внук, словом.
«Привет, бабуль», - сказал он, но мама не желала слушать.
«Мне очень жаль», - ответила сестра и повесила трубку.
Я не мог поверить в то, что услышал. Мне стало плохо. Это невозможно описать. Я хотел исчезнуть. Испариться. Не делайте так! Никогда в жизни! У нас в семье все такие гордые. Это погано. Но я, несмотря ни на что, был счастлив. У меня был футбол.
Перевод и адаптация: Дмитрий Садылко sports.ru