«Советские танкисты не хотели меня слушать». Как политики загнобили великого бегуна

Мощнейшая история, которую многие узнают благодаря форме Чехии в Рио.

Чехия редко отличается на Олимпиадах громкими результатами, зато всегда запоминается нестандартными костюмами. В Сочи дизайнеры вдохновились первой чешской почтовой маркой, оформленной известным художником Альфонсом Мухой, а в Лондоне главным мотивом стал абстрактный рисунок Франтишека Купки (больше всего удивили высокие синие сапоги на фоне шорт и юбок). В Рио на футболках, штанах, носках и ботинках чешских спортсменов разместился еще более необычный логотип – забавный бегущий человек, который нарисован немного неряшливо, будто по-детски – голова по высоте равна туловищу. На самом деле, это обработанный автопортрет великого бегуна Эмиля Затопека, который был превращен в современный логотип художником Миланом Ярошем.

Затопек – четырехкратный олимпийский чемпион в беге на длинные дистанции. В 1948-м в Лондоне он взял золото на 10 000 метров, а в 1952-м в Хельсинки стал королем всего – 5000, 10 000 метров и даже марафона. Хет-трик с нечеловеческими нагрузками он оформил всего за восемь дней – такой успех еще никто не повторил, и вряд ли это получится в будущем.

Ошеломительнее всего в этой истории то, что до Олимпиады-1952 Затопек ни разу не бегал марафоны на соревнованиях. Позже он любил полушутя рассказывать, что на эту авантюру его спровоцировала жена Дана Ингрова (позже – Затопкова). «В день, когда я выиграл 5000 метров, Дана взяла золото в метании копья, и я понял, что мое преимущество по победам в рамках нашей семьи недостаточно велико. Надо было бежать марафон».

Выносливость Затопека стала легендарной, по историям о его тренировках может сложиться впечатление, будто он был полубогом: любил тренироваться в армейских сапогах, чтобы потом беговая обувь казалось очень легкой; задерживал дыхание чуть ли не до потери сознания; часами бегал на месте во время службы в армии; бегал с женой Даной на спине; носился по глубокому снегу в трех парах спортивных штанов; пробегал десятки 400-метровых кругов на ускорении лишь с короткими паузами на восстановление дыхания.

В газетах конца сороковых и начала пятидесятых особенно любили обсуждать поведение Затопека на финише. Он выкладывался на дистанции так, что на последних метрах руки заламывало, по всему телу пробегала дрожь, а лицо искажали гримасы страдания: «Тело двигается так резко, будто только что его ранили ножом», «Он бежит так, словно в каждом ботинке спрятан скорпион», «У него будто припадок». Эмиль отвечал на это очень емко: «Я не так талантлив, чтобы бежать и при этом еще улыбаться».

Хотя в жизни поводов для улыбок было около миллиона. Любимая история Затопека случилась утром после поражения в забеге на 5000 метров на Олимпиаде в Лондоне. Расстроенный серебром, он всю ночь проворочался, а на рассвете ускользнул из мужской олимпийской деревни и, промчавшись через половину города, проник в лагерь женской сборной Чехословакии. Там жила девушка Затопека – копьеметательница Дана Ингрова, с которой они родились в один день, 19 сентября 1922 года (в этот же день они сыграли свадьбу в 1948-м).

Эмиль захватил гитару и сыграл любимую песню девушки прямо под ее окном. Дана проснулась, незаметно спустилась. Они сели у бассейна и тихо болтали, пока Затопек не потянулся за несчастной серебряной медалью. Та предательски выскочила из руки, нырнула в воду и медленно опустилась на дно. Выхода не было – Затопек стремительно сбросил одежду и нырнул вслед за наградой. Когда он выбрался из бассейна и начал одеваться, откуда ни возьмись появился возмущенный администратор лагеря. Картина была потрясающей: раннее утро, раздетый мужчина, смущенная, раскрасневшаяся девушка рядом с ним. В итоге Затопека выгнали на улицу, пришлось возвращаться в свою комнату.

В том же Лондоне Затопека не пускали на церемонию открытия Олимпиады. Боссы чешской делегации опасались, что он схватит тепловой удар из-за жары и не сможет выйти на старт. Эмиль боролся как мог, потому что не хотел оставаться в комнате: «Дома меня спросят, на что были похожи Олимпийские игры, а мне будет нечего ответить, потому что я сидел в тени и боялся заболеть». Когда свои все-таки запретили идти на церемонию, пришлось тайком пробираться на стадион со сборной Дании. Это удалось благодаря общительности Затопека – он мог сносно объясниться на восьми языках. «Олимпиада 1948 года была освобождением духа. После темных военных дней над миром будто снова взошло солнце. Не было никаких границ, больше не было барьеров между людьми, все шагали вместе», – вспоминал потом чех.

С этим настроением Затопек приехал и в Хельсинки на Игры-1952. Поздно вечером накануне финала на 10 000 метров к нему в комнату постучались. На пороге стоял беспокойный журналист, очень просил об интервью. Вместо того чтобы прогнать назойливого репортера и спокойно выспаться перед забегом, Эмиль зачем-то его впустил. Завязался обстоятельный разговор. Когда собеседники замолкли, было уже далеко за полночь и журналист остался без места для ночевки. Затопек добродушно потеснился и оставил журналиста в своей комнате, а днем выиграл золото. Говорят, что такая доброта была для него совершенно обыденной: он спокойно делился экипировкой с соперниками и даже давал им советы на дистанции.

Еще раз человеческие качества Затопека проявились перед чемпионатом Европы по легкой атлетике-1950. Другого бегуна Станислава Юнгвирта вывели из состава сборной Чехословакии за то, что его отец резко раскритиковал коммунистическую партию. Эмиль так взбесился из-за политической мести, что устроил мощнейшую акцию протеста: он отказывался вылетать в Брюссель, пока Юнгвирта не восстановят в сборной. Авторитет олимпийского чемпиона был очень сильным – партнера вскоре восстановили, и все благополучно отправились на чемпионат.

Максимальную щедрость Затопек проявил в 1966 году, когда пригласил к себе в гости в Прагу австралийского стайера Рона Кларка. Тот установил множество мировых рекордов в шестидесятые годы, но ни разу не брал золото на крупнейших стартах, потому что уступал быстрым финишерам. Уже при прощании в аэропорту Затопек протянул Кларку запечатанный пакет и сказал: «Ты это заслужил». Австралиец распечатал подарок уже в самолете. В пакете лежала золотая медаль Олимпиады-1952…

Все это сделало Затопека настоящей легендой Чехословакии. Про него рассказывали в школах, его портрет коммунисты использовали в целях пропаганды. Но все закончилось с наступлением «Пражской весны» в 1968-м. Эмиль поддерживал первого секретаря компартии Александра Дубчека, который запустил период либерлизации и выступал за децентрализацию власти; даже подписал манифест «Две тысячи слов».

Когда в Прагу вошли советские танки, Затопек не просто отказался сидеть дома – он был одним из самых заметных уличных активистов. По воспоминаниям шахматного гроссмейстера Людека Пахмана, бывший легкоатлет «был доминирующей фигурой, бросался в бой с инстинктом чемпиона».

Эмиль – лысеющий мужчина в помятом пиджаке – какое-то время выступал перед толпой. Потом подходил к советским солдатам. Представлялся, называл титулы и по-русски заключал: «Давай, давай поговорим».

«Советские танкисты не хотели меня слушать, но люди вокруг призывали их обратить на меня внимание, – вспоминал потом Затопек. – В итоге один из офицеров сказал, что допускает, что СССР не все делает правильно, но таковы их обязанности – они должны быть здесь».

После смены политического курса в Чехословакии Затопек стал изгоем: его лишили воинского звания и всех наград, исключили из коммунистической партии. Дальнейшее трудоустройство стало практически невозможным, только чудом получилось устроиться в буровую компанию, которая занималась колодцами в отдаленных сельских районах. Эмиль входил в кочующую группу рабочих, которые спали в палатках и возвращались домой раз в две-три недели, да и то всего на день, максимум – два.

Затопек легко переносил любые физические трудности, но забыть изгнание, чувство стыда и неловкости он был не в силах. Всю моральную боль он разбавлял и заглушал алкоголем. Как-то в одной из деревень женщина узнала великого спортсмена и подослала к нему сына с куском копченого мяса в качестве подарка. Эмиль схватил сверток с едой и грустно ответил: «Я уже не тот Затопек, которого ты знал».

Изгнание продлилось четыре с половиной года. Потом Эмилю разрешили вернуться в Прагу, но это было лишь косметическое изменение: бегун оставался предателем, его имя стерли из всех учебников, никаких пропагандистских плакатов на улицах не осталось.

Окончательную реабилитацию – с возвращением званий – оформили уже в девяностые, после «Бархатной революции» Вацлава Гавела.

И только сейчас, спустя 16 лет после смерти Затопека, о нем как следует узнает современный мир.

Фото: Gettyimages.ru/Allsport Hulton; commons.wikimedia.org/Deutsche Fotothek, Marie Ccheidzeova, Suomen Urheilumuseo

http://www.sports.ru/tribuna/blogs/voronin/1018190.html