"Антонио, следи за дорогой. Папа приедет на новой большой машине", - кричит мой брат Джанлука.
"Мама мия, какая она красивая! Такая голубая, хромированная… Солнечные лучи отражаются от нее и возвращаются назад", - говорю я своей маме с горящими от радости глазами. Папа Козимо, для друзей Козимино – за рулем сверкающего Fiat 131. Его новенькое приобретение, он сдает авто напрокат. Каждый раз, когда отец приезжает на новой машине, у нас дома праздник. Но обычно это маленькие автомобили. В конце 60-х у людей мало денег, а малолитражки требуют меньше бензина. Но те, кто хочет пожениться, просят у моего отца кое-что получше.
"Козимино, день свадьбы – особенный, нам нужна особенная машина. Ну что мы будем делать с Fiat 600?". И Козимино обеспечивает праздник. Вот поэтому сегодня он на 131-м.
Когда он подъезжает к дому совсем близко, то машет нам из окна левой рукой и жестом приглашает "на борт".
"Покатаемся, вам тоже нужно ее опробовать".
Все соседи собрались во дворе, обступили машину, словно это главная звезда какого-то большого события. Все трогают ее, заглядывают внутрь, чтобы увидеть комплектующие.
"Вы видели такие сидения?
"Красивая, очень красивая". Изумление переходит из уст в уста.
Но Козимино торопится: "Ребята, дайте сесть моей семье и мы поедем". Нет, это не будет тур по городу, всего лишь кружок по кварталу. Иначе мы используем слишком много бензина.
"Папа, быстрее!" - мы с братом хотим проверить, насколько мощный у автомобиля мотор. Козимино машет головой: "Ребята, спокойно. Мы же не собираемся сразу ее разбить. Она новая и нужна мне для свадеб".
На виа Казанелло, в Лечче, которая сейчас называется виа Парини, прошли годы моего детства. Я помню все и всех: цвет дома, лица моих друзей, мою тетю Терезу – сестру матери, мою бабушку. И моих двух братьев: Джанлуку, который на три года младше меня и сейчас изучает соперников моей команды, и Даниэле, самого младшего, которого я взял с собой в Турин, когда ему было 16 лет и он пытался стать футболистом. Сейчас ему 31, он работает в банке и помогает мне с финансовыми аспектами моей профессии.
На первом этаже хозяйкой была тетя Тереза. У моей мамы Ады была маленькая комната, где она шила. Она была очень хороша в этом, особенно ей удавались свадебные наряды. Мы жили на втором этаже, но всегда спускались ниже, потому что там работала мама.
В моей семье не придавали значения деньгам, хоть их и было мало. Но мы ни в чем не нуждались. Когда я вырастал из одежды, ее донашивал Джанлука, а потом – Даниэле. Мы не переодевались днями, надевали что-то в понедельник и ходили в этом до воскресенья. Дети, постоянно пропадали на улице, были грязными и потными, часто рвали одежду. Не проблема. Моя мама шила и штопала, а каждый вечер нас ждала знаменитая ванна в каменном резервуаре.
"Давайте, мальчики, домой!" - сигнал, который мы знали на память. Перед тем, как лечь в кровать, мы клали пижамы на старую печку, потому что в доме было очень холодно. И, конечно, пижамы регулярно загорались, ведь мы не успевали вовремя убрать их от огня. Но мы все рано их надевали, чтобы мама не кричала. Черные пятна на пижаме – это очень весело. До тех пор, пока на тебя не обрушился гнев мамы, которая заметила, что случилось.
"Неблагодарные, что вы наделали?", - кричала она. За этим следовал классический набор шлепков по заду и оплеух, затем в ход шли деревянная ложка и выбивалка для одежды. В общем, если мы что-то вытворяли, то она гонялась за нами по всему дому.
"Я больше не могу, у меня уже руки болят", - говорила мама. Последняя стадия – угроза рассказать обо всем Козимино. Когда это случалось, вечер почти всегда проходил одинаково.
Я каждый день с кем-то дрался: много времени проводил на улице, а там это неизбежно. Но маму Аду не проведешь – если она меня не засекала, то кто-то из друзей семьи обязательно являлся с доносом: "Твой сын участвовал в драке, вразумите его ради Бога". К тому же, сложно было отрицать что-то – я часто приходил домой с отчетливо заметными последствиями потасовок.
"Что с тобой случилось? Что это за царапины на шее и лице?".
Мама требовала объяснений, и, когда выяснялось, что я вру, рассказывала обо всем папе. Он приходил в бешенство. С семи до девяти вечера (в это время возвращался домой отец) я умолял ее ничего ему не говорить. Я использовал все свое мастерство убеждения, обещал что угодно. Ее тумаки меня не слишком беспокоили, но разозлившегося отца я очень боялся.
"Мама, я больше не буду, поверь мне". Я падал на колени, но она была непреклонна: "Да, конечно, ты уже это говорил. Я тебе не верю".
У меня не было много времени, чтобы подумать о стратегии. Я быстро ел и бежал в спальню, надеясь, что папа подумает, будто я сплю. Осмелится ли он меня разбудить? Очень вероятно, но это единственное решение, которое приходило мне в голову. Я стоял у двери, прислонив к ней ухо, и слушал, что делает мама. Она говорила подробно, скрупулезно, не делая мне скидок. Так умеют только матери, когда они приходят в ярость и переживают одновременно. Я рисковал не выйти сухим из воды. Из-за приоткрытой двери я видел, как отец приближается. Вот он заходит в комнату, включает свет, отбрасывает в сторону одеяло. Я не пытаюсь бежать – будет только хуже. А если он разозлится еще больше? Тактика всегда работает. Отец спрашивает, не хочу ли я "отведать" ремня. Я не двигаюсь, не говорю, и через некоторое время тронутый Козимино уходит, повторяя: "В следующий раз, ты у меня получишь".
Без правил, установленных моими родителями, расти на улице было бы опасно. До двенадцати лет я проводил там очень много времени. Улица была нашим домом. Моим и моих друзей. Машин было мало, мы играли в футбол с утра до вечера. Нашли деревья вместо ворот – и можно начинать. Изредка показывался автомобиль, и кто-то предупреждал: "Стоп! Едет машина". Со мной всегда были Франческо и Бетта, дети наших соседей. Ческо – идеальный, ведь он единственный, кому нравится стоять в воротах. Бетта – очень симпатичная, ей нравилось больше играть с мальчиками, чем с другими девочками. Однажды мы посмотрели друг другу в глаза и обменялись поцелуйчиками. Ласково и бесхитростно, как это бывает у детей, которым по восемь лет.
Когда мы гуляли в окрестностях дома, то наслаждались своей неприкосновенностью. У всех семей в округе не было денег, но никто не капризничал. Нас растили жестко, строго, по очереди присматривали за детворой – мы никогда не чувствовали, что одни.
Улица – не только наше футбольное поле, но и наш теннисный корт. Иногда, для разнообразия мы проводили мелом на асфальте белую линию. Я был Боргом, мой друг – Макинроем, пусть мы и с трудом держали в руках ракетки. Каждый день мы придумывали что-то новое. Загоняли шары в ямки, играли в карты, шелестели газетами. Бывало, отправлялись искать бутылочные пробки, которые коллекционировали.
Игры значили для меня многое, но не все. Наверное, странно выглядит пятилетний ребенок, который плачет, стучит ногами и кричит: "Мама, я хочу в школу, я не могу больше ждать". Я доставал ее днями, прежде чем мама начала подыскивать для меня место. Согласились только в институте исторического центра, "Де Амичис, в квартале Кьеза Грека. Из ста детей девяносто тут были нахальными сорвиголовами. Мама просила меня быть очень осторожным. Я не боялся, но поначалу было действительно сложно. Мои одноклассники носили с собой не тетрадки, а складные ножи. Они бросали вызов тем, кто старше, хотели показать, что они круче. Синьора Туркьюли, наша учительница, делала все возможное, но постоянно переживала. В этой школе не было места для женщины, которая хотела учить детей чему-то. Она была скорее социальным работником, учитывая обстановку. Однажды Туркьюли отругала Чезаре, моего одноклассника. И что он сделал? Взял парту и выкинул ее из окна! Если бы кто-то проходил мимо, в живых он бы не остался.
В "Де Амичис" я очень мало учился. В какой-то момент пошел к маме и сказал: "Я должен перейти в другую школу. В этой я ничему не научусь. И это не вина нашей учительницы…". Ситуация была такой напряженной, что многих детей родители забирали прямо под школой, чтобы с ними не случилось чего-то по дороге домой. Как-то, находясь в классе, мы слышали звуки выстрелов совсем рядом со зданием – это была полицейская облава.
Я выдержал несколько лет, но потом мама все-таки убедилась, что атмосфера там не из лучших. Она поняла, что я был прав, когда хотел уйти, и записала меня в "Чезаре Баттисти", простую школу в спокойном квартале. Это была настоящая травма. Новые одноклассники, новая учительница, новое все. Я тогда был в пятом классе. Преподавательница рассказывала нам про грамматический анализ: определенный мужской артикль… "Ненавижу это, что за чепуха? В старой школе мы не учили никакую грамматику…". Учительница подумала, что я не делал задания, но я действительно не понимал, о чем речь. С языком у меня всегда были проблемы. Однажды нам дали тему для сочинений на дом – "Идеальные каникулы". Меня заставили переписывать его десять раз. Учительница очень злилась, потому что, описывая кресла лайнера, о котором я рассказывал, я использовал несуществующие слова из рекламы Fiat Uno и никак не мог понять, что же не так. В общем, мне было очень сложно. Оценка "почти удовлетворительно" была праздником, ведь, как правило, я колебался между "средне" и "хуже, чем средне". За год в новой школе мне пришлось пройти программу пяти.
Мне с трудом удалось сдать экзамен, и я поступил в среднюю школу "Квинт Эннио". Там я принял участие в Играх молодости и стал призером во всех дисциплинах. Соревнования проводились на стадионе, где, как правило, организовывались гонки лошадей. Перед стартом кросса учитель физкультуры дал нам совет: "Не будьте дураками. Если рванете сразу на большой скорости, не добежите до финиша". Я полетел, как молния, после двух кругов блевал, потому что утром хорошо поел. Едва не умер, но все равно стал первым.
Три года в средней школе были чудесным временем, ключевым опытом, который с тех пор всегда со мной – в сердце, в душе, в голове. Если у тебя хорошее образование, то ты сможешь различить хорошее и плохое, а иначе тебе конец. И я могу с уверенностью сказать, что получил хорошее образование и избежал глупых ошибок, которые не смог бы исправить.
И, конечно, я играл в футбол. Я был частью команды Ювентина Лечче, президентом клуба был мой отец. Хотя не только президентом – он делал все. Название команды, кажется, предвещало мое будущее. И не только оно. Когда мне было десять лет, я принял участие в конкурсе газеты "Нарисуй любимого футболиста". Я выбрал Роберто Беттегу.
Мы тренировались на старом стадионе Карло Пранцо. Тут же занимались ребята из других команд: Грасси Лечче, Про Патрия, Мек. Множество людей, и многие далеко не святые. Когда я тренировался, то всегда смотрел по сторонам. Приходил только в старых штанах, новые не надевал никогда. Случалось, что кто-то хотел пощеголять только купленной футболкой, и в конце тренировки был вынужден возвращаться домой без нее. У тебя есть мопед? Лучше не говори никому об этом. Новый велосипед? Оставь его дома. Сколько раз мои друзья звонили родителям: "Я иду пешком, велик украли"!". Сложная обстановка. Иногда во время матчей или тренировкой мистер кричал на ребят, которые не хотели работать. И как они реагировали? Спорили и ругались…
Единственным, кому они подчинялись, был мой отец. Единственным, кому они подчинялись, был мой отец. Он наводил ужас на ребят, а на Карло Пранцо был необходим человек с авторитетом. Когда Козимино появлялся в раздевалке, все замолкали. Однажды он зашел, пока мы переодевались после тренировки, и обнаружил, что вся раздевалке в воде, на полу болото, практически бассейн. Почему? Мой друг Сандро решил пошутить - заткнул сток, чтобы затопить всю комнату. Я увидел отца и побелел от страха. За все проказы первым доставалось мне, даже если я не имел к ним никакого отношения.
"Никто не должен считать, что я отношусь к тебе иначе, потому что ты мой сын. Так что, если что-то случается, ты тоже виноват". Мне это не казалось очень справедливым. Иногда я пытался спорить: "Папа, но я ничего не сделал, я не при чем!".
"Это неважно, получишь, как и все".
Ребята из команды постоянно шутили по этому поводу: "Пусть бьет нас, не страшно, но первый удар достанется тебе", - говорили они.
Козимино посмотрел на затопленную раздевалку и пришел в ярость. "Сейчас мне достанется…", - подумал я. Нас было трое: я, Сандро и еще один парень, так что мои шансы отхватить были даже выше, чем обычно. Но отец взял за ухо Сандро, поднял его на маленькую скамейку и начал ругать.
Мой отец не боялся ни этих ребят, ни их родственников, но он понимал, что если кто-то из них начнет жаловаться дома, что его ударили, могут быть последствия. Однако Козимино всегда жил тут, он знал всех, а люди знали, что у него жесткие методы обучения молодежи (а в моем отношении самые суровые), но он преподает нам важный жизненный урок. Козимино управлял Ювентиной сам. Он был тренером, кладовщиком, директором, готовил нам чай с лимоном и сахаром. Он выбрал непростое занятие в такой сложной обстановке, иногда приходилось отказываться от куска хлеба, чтобы держать Ювентину на плаву.
У меня никогда не было в кармане ни копейки. Я не ходил в кино, потому прекрасно помню, как однажды с тетей и мамой мы пошли смотреть "Кинг Конга". Никакой пиццы. Никаких денег, чтобы отдохнуть с друзьями. Я не скажу, что мне чего-то не хватало, но было сложно гулять, не имея возможности ничего себе позволить. Сейчас я прекрасно понимаю потребности семьи и ценность денег, но ребенку 13-14 лет было необходимо все это осмыслить.
Другой пример? Big Babol. Мой ночной кошмар. Из телевизора нас просто бомбардировали рекламой этой новой жевательной резинки. Я видел, как мои одногодки надувают пузыри, жуя ее, но не мог купить себе. В один прекрасный день ко мне пришел мой друг Паоло, с которым мы играли в футбол: "У меня есть деньги, и я хочу купить Big Babol. Если пойдешь со мной в Бар Адриано, я поделюсь".
"Дорогой Паоло, я пойду с тобой, даже если придется пройти пешком 12 километров!" - ответил я, широко улыбаясь. Итак, мы пошли в бар, он купил пакет жвачек и дал мне одну. Развернул свою и бросил в рот. Я хотел сделать так же, однако остановился: так все продлится всего минут сорок, пока вкус не исчезнет. Нет, я хочу дольше! Так что свою жвачку и поделил на шесть или семь кусочков. Конечно, пузыри у меня не получились!
Меня баловали только дедушка (он угощал меня конфетами Valda), тетя и бабушка. С ними я ходил в кондитерскую Моника, чтобы полакомиться "пипетте", фирменными сладостями Лечче. Тетя для меня была второй мамой, постоянно дарила подарки – я стал ей сыном, которого у нее не было.
По-настоящему моя футбольная карьера началась, когда я перешел из Ювентины в Лечче вместе со своим другом Сандро. Меня заметил Панталео Корвино, известный в Италии спортивный директор. Он искал талантливых ребят для Джовенту Верноле, богатого клуба с сильной молодежной школой, который конкурировал с Лечче. Корвино спросил у моего отца, можем ли мы с Сандро приехать на просмотр, но Козимино был решительно против: "Антонио, ты никуда не уйдешь! Ты должен учиться".
Конечно, я его умолял: "Папа, позволь хотя бы пройти просмотр, а там будет видно. Возможно, я им даже не подойду!".
В конце концов, я убедил Козимино. К переговорам подключился Лечче, их предложение было самым щедрым. Так что на просмотр мы поехали именно к ним, в комплекс Дельта Сан Донато. Там я впервые увидел поле с травой – до 13 лет я играл на земле или на асфальте. Я хорошо показал себя, в Лечче были готовы забрать меня, но осталось последнее препятствие – папа. "Я прошу тебя! Не волнуйся, я буду продолжать учиться! Если в школе дела будут не очень, я брошу играть!". Мне практически удалось выжать из него слезу, и Козимино уступил. Мы могли начать переговоры. Как президент Ювентины отец поехал со мной. Сравнивая то, что происходило с современными трансферными сделками, я начинаю смеяться.
"Дайте мне десять новых мячей и немного денег", - таким было первое требование папы.
Представители Лечче вытаращили глаза: "Кто мы, по-вашему? Американцы? Нет, это очень много".
"Ну тогда Антонио остается с нами", - блефовал Козимино и стоял на своем. В итоге меня и Сандро поменяли на восемь кожаных уже использованных мячей, очень скромную денежную сумму и одного игрока. Неплохо для талантливого парня.
Я чувствовал себя важным. Папа, несмотря ни на что, был счастлив, потому что верил в мои возможности. "Он хорош", - говорил Козимино друзьям. Это для него было очень важно, хоть отец и старался не подавать виду. Папа всегда был очень бережливым, но было одно исключение – бутсы. Однажды он предложил мне пойти купить пару новых бутс. Я ждал этого, словно праздника. Выбрал бутсы с шестью шипами. Они стоили очень дорого, но жутко мне нравились. Когда тренер их увидел, то, смеясь, сказал: "Черт, Антонио, в этом нельзя играть…". К концу второго матча я окончательно разбил себе ноги – на жестком поле с шестью шипами не разбежишься. Но я не собирался их снимать, ведь это был подарок папы.
Также я многим обязан школе. Я был усердным и с огромной гордостью, уже играя в Лечче, поступил в старшую школу и стал учиться на бухгалтера. Родители были очень рады. Я стал примером – парень, который любит спорт, но находит время учиться и делает это хорошо. Когда кто-то оправдывал пропуски своих детей тем, что они на тренировках, все преподаватели в один голос отвечали: "Не ищите оправданий, есть же Антонио Конте, который играет за Лечче, уже близок к первой команде, но учится на 7 и 8".
Я был горд тем, что меня приводят в пример. И мне не нравилось приходить на занятия неподготовленным. Я ненавидел производить плохое впечатление - тем более, перед одноклассниками. Потому, когда мне не удавалось сделать все задания дома, я успевал закончить их перед уроками. Договорился с одноклассницей, мы приходили очень рано, и она объясняла мне все простым языком – как дважды два. Я схватывал все на лету. Часто просыпался в шесть утра, чтобы повторить то, что выучил. Иногда так бывает и сейчас, когда я готовлюсь к матчам. В этом время ко мне приходят самые потрясающие идеи. Я был хорош в предмете, которого сейчас уже нет – стенографии, но с итальянским у меня по-прежнему возникали проблемы. Помню, как однажды с моим другом Джузеппе мы прошли забирать сочинения, которые проверил учитель. Я увидел оценку "отлично" и сказал Беппе: "Смотри, это ошибка. Наверное, это твоя работа или еще кого-то".
Джузеппе посмотрел на текст и отдал его мне: "Антонио, это твое. Смотри, тут написано: "Хорошая работа, бла бла бла. Отлично".
"Или профессор ошиблась, или я действительно прибавил", - подумал я. Со мной раньше никогда такого не случалось.
У нас была компания очень близких друзей. Мы вместе ходили на дискотеки, фестивали, вместе учились, играли. Иногда участвовали в забастовках, которые в то время случались регулярно – выступали за мир, скрывая, что на самом деле просто хотели прогулять уроки. Иногда, конечно, не ходили в школу и без всяких выдуманных оправданий, но я предпочитал всегда говорить об этом отцу – очень боялся, что он разозлится, если сам узнает. Я не хотел разочаровать его. Мне это казалось несправедливым.
Но даже в старшей школе я иногда чудил – такой уж у меня характер. В 15 лет я первые поехал на сборы с первой командой, но сразу был отправлен домой, потому что поломал ладьевидную кость. Мне наложили гипс, и я носил его сто дней – возможно, этого даже было недостаточно, ведь та травма периодически тревожит меня до сих пор. Думаю, перелом так до конца и не залечился.
К счастью, за мной приглядывала моя тогдашняя девушка – Карла, увлечение моей юности. Мы были вместе до 18 лет, по классике ругались и снова сходились, пока, в конце концов, не расстались окончательно. Но в то время мы очень сильно любили друг друга. Она была дочерью моей преподавательницы религии – той, на чьих уроках творился настоящий беспредел: все разговаривали, смеялись, никто ее не слушал. Для меня это стало проблемой, пришлось пытаться успокаивать ребят:
"Вы можете помолчать?! У меня будут проблемы с профессором".
Ответом, естественно, был поток шуток: "Мама невесты!", "Как он защищает свою тещу!" и все в подобном духе. Иногда приходилось даже не ограничиваться словами.
Ее брат был хорошим парнем, но ему постоянно доставалось. Однажды он пришел ко мне: "Антонио, меня окружили трое, они обзывали меня, а потом начали бить". Он обратился ко мне, потому что я считался авторитетом среди остальных. "Ясно. Не переживай, я разберусь".
Жутко злой, все еще в гипсе, но не обращая внимания на боль, я отправился искать его обидчиков. Почему они били брата моей девушки? Уже тогда я не поддерживал тех, кто издевается над слабыми. Я пытался найти их несколько часов, и наконец-то мы встретились: "Эй, вы, идите сюда. Почему вы побили брата Карлы?".
Они начали строить из себя хулиганов: "Посмотрите на него! У него рука в гипсе, а он пытается нас напугать". И засмеялись.
Плевать на гипс – я полез в драку. Я никого не боялся. Они были в шоке: "Да этот парень не в своем уме". Но я бил без остановки.
Прошло несколько дней, я встретил друзей – они выглядели очень взволнованными.
"Знаешь, кто тебя ищет?".
"Кто?".
"Делаешь вид, что не понимаешь? Дружки тех ребят, которых ты побил. И они старше".
"Так, все становится хуже", - подумал я, но ничего не сказал. Они нажаловались "старшим", хотели меня проучить. Я знал тех, к кому они пошли – эти парни постоянно собирались в игровых залах и других сомнительных местах. Отец запрещал мне туда ходить, но я, конечно, не слушал его. У меня не было денег, чтобы играть – я наблюдал, общался. Это тоже была своеобразная школа жизни. Я всегда надеялся, что кто-то предложит мне сыграть. В общем, они сказали, чтобы мои друзья передали мне – меня ждут в игровом зале.
Я пожал плечами и пошел туда. Абсолютно без страха. По-прежнему в гипсе. Зашел внутрь, и вскоре три крепких парня, намного старше меня, вытолкали меня на улицу и заставили сесть на мопед. "Едь и не говори ни слова". Признаюсь, в тот момент я начал переживать – я был сам, я был слабее, чем они. Мы поехали, проехали полгорода. "Возможно, стоило позвать своих друзей, эти меня уничтожат… Но я не покажу им, что мне страшно. Давай Антонио, будь смелее".
Мы остановились на окраине. Они заставили меня слезть, начали толкать, унижать, бить.
"Кто позволил тебе бить наших друзей?" - кричал главный. И удар.
"Если попробуешь сделать это еще раз, мы разорвем тебя на куски, понял?" - вторил другой. И еще удар.
Я не реагировал, не хотел их провоцировать и получить еще больше. Я молчал, но не собирался извиняться. Эта история стала для меня уроком на будущее. На улице ты все делаешь сам: берешь, отдаешь и, особенно, защищаешь себя. Как и в жизни.
Источник: http://campeones.ua