Сними-ка, Елдырин, с меня пальто...

Все мы посмотрели вчерашний матч. Все сердитые. Блоги кипят.Со свистом летают какашки.

Я тоже сердитый. Но с утра, на свежую голову, пытаюсь понять, что же это было? Ведь играл почти тот же состав, который несколько дней назад, к нашему всеобщему удовольствию, возил по полю Шахтер!

Так что же, после этого все дружно расслабились и забили на Лигу Европы? Или перепились на юбилее Андрея Николаича? Или с какой-то радости вдруг начали плавить Семина?

Статистика матча удручает. Один удар в створ за всю игру (хотя реализация при этом, что ни говори, 100%). Но есть в статистике еще один неординарный показатель.

9 (девять) офсайдов!!!

Когда еще такое было?

Этот факт наводит на мысль, что ход игры изначально не был неожиданностью ни для Семина, ни для команды. Потому-то они особенно не сокрушаются по поводу ничьей.

Может быть, я неправ, но вот какое складывается впечатление. Как раз к нынешнему времени подоспела "функциональная яма", которая неизбежна в цикле подготовки любой команды (вспомним, что в прошлом году как раз на этот период – второй тур группового турнира – пришелся проигрыш Шерифу). Но к игре с Шахтером нужно было во что быто ни стало вывести динамовцев на локальный пик, и это сделали ценой последующего матча (т.е. с Маккаби). А на игру с тель-авивцами, похоже, с учетом дальнейшей турнирной дистанции выбрали "щадящую" тактику: забросы из глубины на Идейе или Шеву в надежде на их рывок и отрыв. На тотальные перемещения групп игроков вперед-назад просто не хватало сил.

В начале это сработало. Идейе забил. Но такая тактика требует хорошего расчета и в конечном счете опыта. Его не хватило. Защита Маккаби в дальнейшем грамотно ловила наших на офсайдах. Отсюда малое количество ударов по воротам.

Может быть, в чем-то на ход игры повлияла ранняя замена Гармаша (парень реально оборзел: с первой минуты играл "в кость", и его вполне могли выгнать еще до перерыва). Аруна, конечно, "не блеснул", но с другой стороны, если его не ставить, когда же он наладит взаимодействие с остальными на своей позиции? А техника у него вроде есть. И насчет Ярмолы: в начале игры его пару раз хорошо уделали, так что неизвестно, как он вообще себя чувствовал в ходе матча – возможно, играл через боль.

Почему не вышел в старте Миля – не знаю. Не исключено, у него какие-то свои траблы. Вчера за недолгое время на поле он не впечатлил.

Короче, повторюсь: осталось впечатление, что большинство динамовцев чувствовали свой функциональный спад и с ведома тренера не пытались до поры до времени поднимать темп. Возможно, ускорились бы, если бы начали проигрывать. Об этом говорит попытка ускорения в конце матча.

А с выводами я бы обождал до следующих матчей. Если в этом году сделаем с Бешиком то же, что в прошлом году с Алкмааром, – эту игру с Маккаби никто не вспомнит. И в Киеве, думаю, с ними разберутся не хуже турок.

В общем, имхо, не стоило бы после каждой игры делать ОКОНЧАТЕЛЬНЫЕ ВЫВОДЫ (периодически противоречащие одни другим). После каждой удачной игры "Осанна!", после каждой неудачной – "Распни!"... Как-то очень все это напоминает знаменитый рассказ Палыча... э-э-э... Антона Павловича Чехова "Хамелеон", который позволю себе привести ниже.

(Начало, для краткости, опускаю. Речь о том, что полицейский надзиратель Очумелов, прохаживаясь по базару в сопровождении городового, увидел толпу, в центре которой над перепуганной собачонкой стоит золотых дел мастер Хрюкин, полупьяный, с окровавленным пальцем. Он жалуется, что собака его цапнула за палец).

– Гм!.. Хорошо... – говорит Очумелов строго, кашляя и шевеля бровями. – Хорошо... Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафую его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу кузькину мать!.. Елдырин, – обращается надзиратель к городовому, – узнай, чья это собака, и составляй протокол! А собаку истребить надо. Не медля! Она, наверное, бешеная... Чья это собака, спрашиваю?

– Это, кажись, генерала Жигалова! – говорит кто-то из толпы.

– Генерала Жигалова? Гм!.. Сними-ка, Елдырин, с меня пальто... Ужас, как жарко! Должно полагать, перед дождем... Одного только я не понимаю: как она могла тебя укусить? – обращается Очумелов к Хрюкину.– Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял палец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб сорвать. Ты ведь... известный народ! Знаю вас, чертей!

– Он, ваше благородие, цигаркой ей в харю для смеха, а она – не будь дура, и тяпни... Вздорный человек, ваше благородие!

– Врешь, кривой! Не видал, так, стало быть, зачем врать? Их благородие умный господин и понимают, ежели кто врет, а кто по совести...

– Нет, это не генеральская... – глубокомысленно замечает городовой. – У генерала таких нет. У него все больше лягавые...

– Ты это верно знаешь?

– Верно, ваше благородие...

– Я и сам знаю. У генерала собаки дорогие, породистые, а эта – черт знает что! Ни шерсти, ни вида... подлость одна только... И этакую собаку держать?! Где же у вас ум?.. Ты, Хрюкин, пострадал и дела этого так не оставляй... Нужно проучить! Пора...

– А может быть, и генеральская... – думает вслух городовой. – На морде у ней не написано... Намедни во дворе у него такую видели.

– Вестимо, генеральская! – говорит голос из толпы.

– Гм!.. Надень-ка, брат Елдырин, на меня пальто... Что-то ветром подуло... Знобит... Ты отведешь ее к генералу и спросишь там. Скажешь, что я нашел и прислал... И скажи, чтобы ее не выпускали на улицу... Она, может быть, дорогая, а ежели каждый свинья будет ей в нос сигаркой тыкать, то долго ли испортить. Собака – нежная тварь... А ты, болван, опусти руку! Нечего свой дурацкий палец выставлять! Сам виноват!..

– Повар генеральский идет, его спросим... Эй, Прохор! Поди-ка, милый, сюда! Погляди на собаку... Ваша?

– Выдумал! Этаких у нас отродясь не бывало!

– И спрашивать тут долго нечего, – говорит Очумелов. – Она бродячая! Нечего тут долго разговаривать... Ежели сказал, что бродячая, стало быть, и бродячая... Истребить, вот и все.

– Это не наша, – продолжал Прохор. – Это генералова брата, что намеднись приехал. Наш не охотник до борзых. Брат ихний охоч...

– Да разве братец ихний приехали? Владимир Иваныч? – спрашивает Очумелов, и все лицо его заливается улыбкой умиления. – Ишь ты, господи! А я и не знал! Погостить приехали?

– В гости...

– Ишь ты, господи... Соскучились по братце... А я ведь и не знал! Так это ихняя собачка? Очень рад... Возьми ее... Собачонка ничего себе... Шустрая такая... Цап этого за палец! Ха-ха-ха... Ну, чего дрожишь? Ррр... Рр... Сердится, шельма... цуцык этакий...

Прохор зовет собаку и идет с ней от дровяного склада... Толпа хохочет над Хрюкиным.

– Я еще доберусь до тебя! – грозит ему Очумелов и, запахиваясь в шинель, продолжает свой путь по базарной площади.