Ахрик Цвейба: «Демьяненко мне сказал: «Ахрик, все понимаю, но это — перебор»

Бывший защитник «Динамо» Ахрик Цвейба вспомнил некоторые перипетии своей киевской карьеры.

— Кто на вашей памяти дрался с одноклубником?

— Я дрался. С Юраном. В Праге, когда в Кубке Кубков «Дуклу» прошли.

— Юран в молодости дерзким был.

— О, да! А уж если выпьет... История такая. 1990 год, ноябрь, конец сезона. В Прагу приехали два болельщика «Динамо» с Западной Украины. При деньгах, бизнесом занимались в Германии. После матча пригласили всю команду в ночной клуб, угостили дорогим шампанским. Мы голодные, уставшие. С трех бокалов унесло. В разгар веселья говорю с улыбкой Юрану, который «Дукле» два забил и в тот вечер чувствовал себя героем: «Барсик, почему выпить со мной не хочешь? Каким-то важным стал. Миллион нашел, что ли?» Он хмуро: «А ты сыграл удачно против Скиллачи — и что?»

— Стоп. Почему Юрана прозвали Барсиком, знаем. Но при чем здесь Скиллачи, лучший бомбардир ЧМ-1990?

— Неделей раньше в Италии в матче за сборную я персонально его опекал. Закрыл наглухо, в середине второго тайма Скиллачи даже заменили. А Юран в «Динамо» был одним из моих ближайших друзей. После ссор с женой у меня ночевал.

— В квартире?

— В гостинице «Киев», где клуб снимал для меня люкс. Мы и после тренировок часто вдвоем оставались, Серега шел в обводку на скорости, а я пытался мяч отобрать... А здесь его переклинило, завелся, расшумелся. Впервые в таком состоянии видел. Говорю: «Барсик, да что с тобой? Успокойся» — «Это с тобой — что?!» Слово за слово, вышли на улицу и понеслось. Он боец серьезный, я тоже не фраер. Отмутузили друг друга прилично.

— Кто первым-то ударил?

— Он ладонью обхватил мое лицо, толкнул. Вон, полоска от ногтей возле носа осталась. А у него — шрам над бровью. Память о туфлях, выданных в 1990-м перед чемпионатом мира. С металлическим треугольником на носке и крючочком, на котором две кисточки висели. Последний писк моды по тем временам. В какой-то момент я кулаком хорошо приложился — Серегу качнуло, присел. И тут с ноги так ему засадил, что вырубил окончательно. Вот за этот удар очень стыдно, нужно было сдержаться. Но себя уже не контролировал.

— Можно понять.

— Как раз металлическим крючком бровь и рассек. Юран отключился, а я взял такси — и в гостиницу. Видеть никого не хотелось. Перед этим мелькнул парень в бабочке — то ли бармен, то ли официант. Кошелек показал. Я не придал значения, сел в машину, уехал. Через пару часов стук в дверь. Открываю — Жорка.

— Это еще кто?

— Саня Жидков. Почему так прозвали, не в курсе. Рассказывает: «Юрана отвезли в больницу, начали рану зашивать, а он бухой, наркоз не берет. Еще переживает, что в драке кошелек посеял». И я вспомнил парня в бабочке. Вскакиваю: «Едем обратно! Знаю, где кошелек». Жорка отговаривает: «Не надо. Там такой кипиш. Чеченцы понаехали, которые клуб держат...» — «Либо ты со мной. Либо еду один».

— Что Жорка?

— «Ну, конечно, я с тобой». Пока добрались, все уже разъехались — и наши, и чеченцы. Кошелек, увы, не нашли. А нам после матча по 800 долларов выдали. Плюс у Юрана свои были.

— Досадно.

— Утром спускаемся к автобусу. Выглядим живописно. У Юрана пол-лица распухло, у меня — рука. Палец сломан — тот самый, «инвалидный». В чартере подходит Демьяненко: «Ахрик, все понимаю, но это перебор...» — «Толя, ты же знаешь, я человек миролюбивый, мордобой не выношу, не моя стихия. Но так получилось».

— А он?

— «Юран „бабки“ потерял, сейчас скинемся по сотне». Нет, отвечаю. Никто скидываться не будет. Сам разрулю. У меня есть 800 долларов. Половину отдам Сереге. Толя шепнул: «Тогда вторая просьба — помиритесь» — «Без проблем».

— Что дальше?

— Позвал он Юрана. Сели, обнялись, я вытащил 400 долларов. Все, инцидент исчерпан. По сей день прекрасные отношения... Вообще в Киеве был очень дружный коллектив. Ни склок, ни группировок. Если шли куда-то после матча, то всей командой. Как-то Пузач организовал на базе собрание: «Вижу, нарушали вчера. Эх, вы... Берите с Цвейбы пример! Красавчик! Единственный трезвенник среди вас». Ребята в кулак прыснули. Накануне я не только с ними шампанское пил, но и сам же все затеял.

— Пузач не заметил?

— У меня не бывает похмелья. Никогда наутро не видно, нарушал ли я вечером режим. А есть категория — на неделю человек в загул уходит. Вот Борька Деркач!

— Это личность известная. Сколько отсидел в Венгрии за вооруженный разбой? Лет десять?

— Четырнадцать! Из них семь в одиночной камере! Это близкий мой товарищ. Но если прикоснется к спиртному — все, не понимает, что творит. В кого стрелял, за что...

— Кого он подстрелил?

— Боря был в Венгрии на просмотре. Поругался с женой, та порвала загранпаспорт. С горя запил. Деньги кончились. Познакомился с земляками, предложили заработать. Поехали за город выбивать долги из какого-то сутенера. Ну и Борю за компанию взяли. Дальше как в кино: особняк, шум, девчонки выбегают. Деркач сгоряча стрельнул — слава богу, обошлось без трупов. Подельники скрылись, а Боря-то без паспорта, деваться некуда. В ресторане повязали.

Мы с Лужным через Шандора Варгу помогали. Министра иностранных дел подключили. Два года скостили Боре. Напоследок перевели из Венгрии в Украину, на «химию». На поселение.

— Вышел нормальным человеком?

— Накачанным! Я поразился: «Это ты где?» Сижу, отвечает, один в камере. Семь лет! Что мне делать? Наливаю воду в двухлитровые бутылки из-под колы, связываю между собой. Так и накачался. Еще отжимания... Мы помогли заняться агентским бизнесом. Вроде все в порядке. Новая семья, двое детей. А потом — опять срыв. Как-то звонит: «Ахрик, меня побили».

— Что случилось?

— Жил в киевской гостинице, а денег оплачивать не было. Приходят парни, а Борька бухой. Еще и быковатый. Поколотили сильно, ногу сломали. Дал тебе Боженька понять — не твое это, не прикасайся к алкоголю...

— Дебют в сборной СССР получился чудовищный.

— Да уж. Проиграли Израилю — мало того, что я наворотил, еще Михайличенко сломался. Не попал на ЧМ-1990.

— С вами что случилось?

— Я так хорошо был готов к матчу! Девять киевлян в составе, выспался — только и думал: «Скорее бы на поле!» Выхожу — и «плыву». То не успеваю, то обрезаю. После первого тайма меняют. В раздевалке обидно было до слез. Терялся в догадках — куда что подевалось? Когда в Киев вернулись, Лобановский вызвал в кабинет: «Ахрик, что могло произойти?» — «Не знаю...» Валерий Васильевич помолчал и закруглил: «Ты просто перегорел. От огромного желания. С молодыми бывает. Работай спокойно». Я ожил после этого разговора. Прямо бальзам на сердце.

— На чемпионате мира вы так и не сыграли.

— Когда уже объявили заявку, Яремчук сломал меня на тренировке.

— Как?

— Он потерял мяч. Лобановский повысил голос: «Ваня, отдавай!» Если Валерий Васильевич кричать начинал — дело серьезное. Яремчук что-то буркнул под нос — и кинулся в подкате на того, у кого был мяч.

— На вас.

— Да. Но мог оказаться кто угодно. Ваня злой на самого себя. Плюс Лобановский напихал. В итоге звук хрустящей ветки — это ломался мой голеностоп. Через день начинался чемпионат мира. Команда уезжала на игры — я оставался на базе в Чокко, смотрел матчи по телевизору.

Юрий ГОЛЫШАК, Александр КРУЖКОВ