«Жека, моя история — это еще ничего, если сравнивать с тем, что продолжается в Мариуполе, — сказал Валентиныч. — Остались живы и слава Богу. Может, не будем писать?» «Будем, — отвечаю ему. — Нужно не писать, а кричать. Пусть знают все твои коллеги по футболу и по легкой атлетике. Обещаю, что сделаю все, чтобы об этом прочитали и там, откуда отправляют ракеты, убийц и все остальное дерьмо...»
С Владимиром Деуль мы работали в «Ворскле». За четыре с половиной года я не слышал от нашего тренера по физподготовке, который до сих пор участвует в велосипедных гонках, ни одной фразы на украинском языке, но в Полтаве его никто за это не осуждал. Как и за то, что на каких-то крупных турнирах по велоспорту он иногда симпатизировал россиянам.
Теперь они пришли его освобождать. Загнали в подвал вместе со всей семьей на 12 дней, а потом заставили бежать под обстрелами. С этой задачей Валентиныч справился — спас себя и своих близких.
Я вспомнил, как называл его счастливчиком, когда мы отмечали его «днюху» в Краматорске, где играли на Кубок. Помню, вышли вечером из отеля, смотрим, а там указатель: «Донецк 90». И он говорит: «Не дай Бог пережить такое, как там...» Через год день рождения Деуль пришлось праздновать в Лондоне. В просторной раздевалке на Эмирайтс мы пригубили по бокалу вина (разумеется, после игры), а Валентиныч сказал: «Дай Бог нам жить так, как они».
Пока не выходит, но мы отправим домой наших освободителей и обязательно заживем. И еще поработаем. А пока...
— Утро 24 февраля стало для меня, как и для всех жителей Украины, настоящим шоком, — сказал Владимир Деуль. — В Киеве мы живем в районе Академгородка, и, как только, прозвучали первые взрывы, я принял решение увезти семью из столицы. Быстро собрали, что попало под руку — и рванули на дачу, под Макаров. Всем нам казалось, что там, в полутора километрах от Житомирской трассы, будет спокойнее.
Там живут родители жены, мы решили дождаться в Березовке еще одну семью, чтобы уехать всем вместе еще дальше. Я хотел отвезти своих на Западную Украину, а потом вернуться в Киев. Но с 25-го числа начался настоящий ад — со следующего дня мы в составе 10-ти человек находились в обыкновенном погребе размером не больше 10-ти квадратных метров. На 12 дней это холодное помещение стало для нас родным домом...
Мы понимали, что подвал может засыпать, но так, под завалами, оставались шансы выжить. Может, кто-то бы раскопал. В любом случае, в доме находится было нельзя. С четвертого дня мы остались без света, но подниматься в дом — значило подвергать себя опасности. Повезло, что во дворе был колодец. Мы были с водой. Кушали консервацию, но, когда она закончилась, пришлось преодолеть пять километров, чтобы попасть в магазин. Дети нуждались в еде, но все, что удалось приобрести в соседнем селе, — это конфеты и... бутылку алкогольного напитка (заставить Валентиныча выпить за победу после игры было непросто. — Прим. авт.).
Впрочем, ходить по селам было опасно. Рядом с нами, в Новой Березовке, русские солдаты, которых не добили на трассе, прямо на глазах у всех расстреляли местного жителя. Сказали, что нашли у него что-то запрещенное. Я не разбираюсь в военной стратегии, но мы, кажется, оказались под перекрестным огнем. Врага интересовал какой-то военный объект, находившийся неподалеку, и он не обращал внимания на дома, на людей. Ни на что!
Знаете, это было подло. Россияне, они и в спорте, часто не гнушаются запрещенными приемами, а тут летит вертолет — и сразу в село, прикрываться домами. Как очевидец, скажу, что наши ни разу не стреляли по их объектам, которые находились в населенных пунктах. А они — подлые. Это — не люди.
За эти дни я видел, наверное, работу всех видов самолетов, ракет, снарядов, техники и так далее. Высовываешься на улицу — над головой, метрах в 50-ти, что-то летит. Раз, два, три! И ты видишь, куда оно попадает. Просто жесть! В одну ночь был такой «фейерверк», что я сразу вспомнил белые ночи в Питере. И подумал: «Хорошо вам там, освободителям, спится?»
Мой сын на третий день этого безумия уже четко знал, в какой угол погреба, в случае необходимости, ему нужно падать, и чем прикрываться. Я не знаю, когда он придет в себя после все того, что видел и слышал...
А увидеть пришлось. В какой-то момент нервы не выдержали, и мы решили — нужно прорываться. Где-то на пятый день наши знакомые пытались выехать к Житомирской трассе, но их машину тут же расстрелял снайпер. Каким-то чудом ребята выжили, но выехать не смогли. Нас, впрочем, уже было не остановить, благо, что машина оказалась цела.
Мы рискнули, но поехали не на трассу, а какими-то лесными дорогами, которые я не знал. Договорились с соседями — и поехали. Люди видели, что образовывается колона и присоединялись. Так собралось несколько десятков машин. Но некоторые семей до сих пор там, в том числе и родители моей жены. Не захотели они никуда ехать. Сейчас там ни еды, ни света. Добраться туда невозможно...
На трассу все же пришлось выехать и там нас ждал самый сложный момент за это время. На дороге такой ужас, что детей пришлось уложить на пол и накрыть всем, чем только можно. Над головой постоянно что-то летало. Ты едешь и не понимаешь, сколько тебе осталось. Знаешь, я этого не скрываю: когда добрались до нашего блокпоста, не мог сдержать слезы. Первый хлеб, купленный в винницком магазине, показался мне чем-то из другой жизни. Первый душ после 12-ти дней в одной одежде — роскошью.
Сейчас мы недалеко от Львова. Семья приходит в себя, а я решил сразу отвлечься. Помогаю, чем могу людям, а также работаю с футболистами на удаленке. Готовлю программы, как могу, контролирую их. Не знаю, когда это все им понадобится, но верю, что здравый смысл победит. Хватит нас освобождать — идите домой! А вы ребята, мои коллеги, пожалуйста, не молчите. Вам потом с этим молчанием жить.
Евгений ГРЕСЬ
В говне родились, в говне росли и со своим говном пришли "освобождать"!
Одна огромная территория, а мозгов - ноль!
Потому что вместо мозгов - сплошное говно!