Виктор Ожогин почти всю жизнь посвятил журналистике. Он прошел путь от новостника до генерального директора областной телерадиокомпании в Днепре. Также работал спортивным журналистом и комментатором, был членом Комиссии по журналистской этике. Он воевал на Востоке с 2014-го года, а когда началось полномасштабное вторжение, снова пошел защищать Украину.
Сейчас военный находится в Киеве на реабилитации — лечится после очередного тяжелого ранения. О своем решении пойти в армию, реалиях войны, спортивной журналистике и планах на будущее Ожогин рассказал в интервью.
— В первые дни полномасштабного вторжения вам было 64 года и тогда вы уже были не призывного возраста — вы могли оставаться дома и не идти воевать. В то же время вы решили иначе. Что заставило вас пойти на войну? Почему вы считаете, что эта война — ваша война?
— У меня не было выбора. Я шел воевать, чтобы сохранить жизнь молодых ребят. Знаете, я уже пожил и чувствовал, что именно такие, как я, некие «отцы-командиры» нужны, чтобы ребят немножко сдерживали, где-то подсказали, поделились жизненной мудростью, опытом. Хотя мы же тоже без боевого опыта конечно были, но постепенно в боях мы уже стали опытными.
В 2014-м году мне было 56 лет. Когда началась война, я тоже пошел сразу в военкомат и меня тоже не взяли. А потом я узнал, что Петр Порошенко увеличил предельный возраст для офицеров запаса до 60 лет — я отправил свою семью в Одессу, а сам пошел в военкомат. Ну, уже тогда меня забрали. Я был командиром взвода. Мы защищали Мариуполь в 2014-м году. Я воевал год и горжусь по сей день тем, что все мы вернулись живыми. Это было самое большое достижение.
В 2022-м году выбор тоже не стоял. Ну как без меня будут там ребята воевать? И сразу же в тот день, когда уже началось вторжение, я связался со своими собратьями. Мы пришли в военкомат и из трех тысяч бойцов одного меня отправили домой, потому что мне было 64 года. Я вернулся в отчаянии. И позже услышал, что батальон Днепр-1 набирает добровольцев. Я снова подал документы и снова меня отправили домой.
Мой командир сказал: «Держи документы — иди сам с военкомом разговаривай». Я зашел к нему, закрыл изнутри дверь, подошел и в своем военном билете исправил 58-й год на 68-й. Таким образом мне стало не 64 года, а 54. Он сказал мне: «Да меня за такое посадят», а я ответил: «Тебе еще орден дадут за то, что такого бойца, как я нашел». Так я оказался в батальоне Днепр-1.
— За все время на фронте вы воевали на разных направлениях. Где было сложнее всего?
— Сложно было во всех городах, где мы воевали: Рубежное, Северодонецк, Славянск, Краматорск, Изюм, Лиман... В феврале мы вышли из Бахмута и я думал, что самое сложное было в Бахмуте. Но после этого мы попали в Кременную и теперь я точно скажу, что сложнее всего было именно там. Потому что мы были в Серебрянском лесу, где позиции были полностью разбиты. Воевать там почти не было возможности, потому что противник был на расстоянии 100−150 метров от нас в лесу, который был полностью выжжен, сверху деревьев не было, стояли только стволы. Из гранатомета там стрелять было невозможно — только стрелковое оружие и артиллерия. Нас каждый день «поливали», как могли, а у нас, к сожалению, прикрытия почти не было. У нас было 10 мин в день, а то и на два, а у нас 50 летело каждый час.
Какова цена? Я скажу. У меня в роте было 66 человек — 8 погибло и 50 раненых. Так мы вернулись домой. Моя группа была составлена из пяти групп бывшего батальона Днепр-1, который воевал на Донбассе год. 11 месяцев без замены мы провели на Донбассе в 2022 году. И из этих людей создали мою роту. 66 человек пошли защищать Серебрянское лесничество и Украину. Вернулись, к сожалению, не все.
— Вы воевали в АТО, а затем снова вернулись на фронт после полномасштабного вторжения. Как, по вашему мнению, изменилась армия с 2014 года?
— Многое изменилось. Наша армия приобрела огромный опыт за 10 лет. И, конечно, когда мы начинали в 2014−2015-хх годах, нам не позволяли стрелять вообще. Нас накрывали ежедневно, а мы не могли ответить тем же. Разрешали использовать только стрелковое оружие.
У нас был фагот (ред. переносной противотанковый советский комплекс) и однажды мы решили пострелять, чтобы хоть знали бойцы, как использовать его. И нашелся один «умелец» и говорит: «Я когда-то стрелял на срочной службе». Первым же выстрелом он попал оркам в склад боеприпасов — они начали между собой воевать, а мы наблюдали за этим. Они где-то два часа палили друг друга — одно село на другое. Думали, что там окружают. А мы наблюдали. Мы все смеялись, с шуткой вспоминали эту историю. И это единственный момент, когда мы использовали какое-то оружие, кроме стрелкового.
Тогда Минские договоренности мешали воевать нам, но не мешали им — они нас постоянно накрывали танками, артиллерией, градами... Но тогда не было таких штурмов, как сейчас происходит в Авдеевке или в Бахмуте.
На третий день нашего пребывания на фронте у моей роты сгорело все — личные вещи, палатка, спальные мешки, но мы выжили и продолжили защищать Украину.
В то время, даже в 2022 году, россияне еще не так прицельно стреляли. Сейчас они уже научились воевать. Возможно, какие-то там обученные бойцы пришли, которые имеют хорошую подготовку. К сожалению, мы недооцениваем противника. Он тоже учится воевать и не хочет просто так погибнуть на нашей земле. Хотя до сих пор многим из них не понятно, почему они здесь, за что воюют. Мы боремся за свою землю, воюем на своей земле. А что они? Может за деньги они воюют, потому что я больше не нахожу причин.
— Какой главный страх пришлось пережить, будучи военным?
— Понимаете, у каждого бойца своя степень страха. Нет людей похожих друг на друга. В 2014-м году у меня был очень молодой состав. Большинство этих ребят мне в сыновья годятся. Все они сейчас до сих пор воюют: теперь все они опытные, помогают уже другим молодым военным.
Сейчас же мне, как командиру роты, пришлось стать отцом, психологом, психотерапевтом... Постоянно приходится разговаривать. После первого боевого столкновения у многих ступор был. Они где-то, знаете, не могли себя пересилить и говорили, что больше не пойдут на «передок», но я разговаривал с каждым из них и говорил: «Ну смотри, у тебя есть дети? Мы же пошли защищать свои семьи, своих детей, своих внуков. А теперь мы будем защищать твоих детей, а ты будешь отсиживаться в тылу. Это нормально? Как ты будешь потом смотреть в глаза своим детям?» И это, видимо, убедительно было с моей стороны и многие из них понимали, спали ночь, а утром подходили и говорили, что готовы выполнять боевые задачи.
И так мы и выполняли — никто не испугался, никто не отступил. Были моменты, когда было страшно, очень страшно, но все выдержали, вернулись, хотя и не все.
К сожалению, 8 моих собратьев не вернулось. В один день погибли пятеро — неудачно провели смену ночью. Это был самый страшный день для меня. Я пережил его очень сложно. Мне казалось, что лучше бы я погиб в тот момент, а ребята жили. Потом мне пришлось их всех паковать в черные мешки и, вы знаете, слезы катились, я ничего не мог поделать с собой. Еще вчера я сидел с ними, пил чай, разговаривал, делил хлеб, а сегодня их нет. Это было очень сложно, но я понимал, что надо продолжать воевать. Воевать и за этих ребят, которые погибли. Мы договорились с собратьями, что, конечно мы будем мстить.
Сейчас они готовятся снова выходить на «передок». Их перевели в Харьков. Еще не знаю, куда их откомандируют.
— Вы сейчас находитесь в Киеве. Это ваше второе ранение после начала полномасштабного вторжения. Как проходит лечение? Что планируете делать дальше?
— Я еще вернусь, когда закончится моя реабилитация. Я уже через неделю буду в Днепре, наведаюсь к ребятам. Меня еще не перевели в другую часть, но я должен вернуться и попробую договориться. Не хочу я их оставлять, мне жаль их оставлять. Я понимаю, что в 65 лет таких командиров роты уже нет в армии. Но я себя чувствую нормально, физически готов выполнять боевые задачи. Ну а там уже все зависит от решения командования. А если уже не позволят, ну что ж...
— Почти всю свою жизнь вы работали журналистом. Не думали ли вы изменить направление и документировать войну?
— Конечно, как журналист, я хотел написать книгу после войны в 2014−2015-хх годах, но потом я все больше отдалялся от этого и задумывался: «А о чем я напишу?» Я могу написать о своих собратьях, какие-то интересные истории. А правду? Мы на самом деле до сих пор не знаем правды. Знаете, очень много было договоренностей, о которых мы не имеем представления. Нам нельзя было стрелять, а нас ежедневно поливали свинцом. Ну что об этом писать? И будет ли это понятно для рядового гражданина?
И на этой войне тоже многое я мог бы рассказать, но это нельзя рассказывать даже. Все не так хорошо, как кажется. И все говорят, что мы там сейчас одна из лучших армий в Европе. К сожалению, это не так. И нам еще до стандартов НАТО, как до Киева из Лондона пятиться. К сожалению, лучшее, что было в современной армии, оно сохранилось и в современной нашей армии и только героизм простого солдата помогает.
— В соцсетях часто появляются видео, где военные просматривают матчи украинской сборной, находясь на фронте. Знаю, что вы обожаете футбол и долгое время работали футбольным комментатором. Следите ли вы за выступлениями наших футболистов и удавалось ли просматривать матчи на фронте? Насколько это важно для военных?
— Это была отдушина для нас — посмотреть матчи сборной. Конечно, за сборную мы болеем всегда и среди моих друзей, моих собратьев много болельщиков. И большинство ребят из моей роты знали, что я спортивный комментатор.
На матчи сборной мы собирались вместе — телевизора не было, поэтому включали планшет и смотрели, болели. Ну это такие моменты, их не много было в нашей жизни, но все матчи, которые были, когда сборная играла, мы постоянно смотрели. Мы знали, что у них свой фронт — они воюют на спортивных площадках, а у нас свой, настоящий, и мы должны тоже побеждать. Это нас подбадривало и лучше было пережить какие-то моменты на фронте.
— Оцените нынешнюю игру сборной Украины под руководством Реброва.
— На мой взгляд, Ребров имеет все способности, футбольный талант и у него все как у тренера еще впереди. Несмотря на то, что он не так давно работает, все же он уже достиг определенных успехов в «Ференцвароше», тренировал «Динамо» Киев, затем в Эмиратах работал... Из молодых украинских тренеров он, пожалуй, наиболее одаренный и перспективный. Я считаю, что все пока хорошо у него складывается.
Футбол сегодня не на том уровне, чтобы говорить о каком-то прогрессе для футболистов, но сейчас сборная Украины идет на втором месте и я считаю, что это очень приличный результат и есть все возможности для того, чтобы остаться на этой позиции. Но для этого надо уверенно сыграть со сборной Италии. Если бы мы играли, например, в мирное время и на Олимпийском стадионе, то я думаю, что могли бы переиграть сборную Италии, а так сложно будет сделать, но шансы все равно есть.
— Оцените шансы сборной Украины в игре с Италией и дайте прогноз на этот матч.
— Понимаете, итальянцы — это тоже не та команда, которая может на 100% обыграть сборную Украины, причем в решающем матче. Если взять каждого из игроков отдельно, то состав у сборной Италии сильнее, но, понимаете, всегда есть шанс выиграть. Даже тогда, когда нет шанса, все равно он есть. Знаете, это как на фронте — казалось, уже нет никакого шанса выжить, но шанс надо искать, один шанс все равно найти и выжить. Так и в сборной Украины. Это футбол и все может быть. Как говорил один известный комментатор, к сожалению, покойный уже: «Мяч круглый, а поле зеленое».
— Что будет ключевым для одержания победы в этом матче?
— Ключевым должен быть характер, сила воли и желание победить. Мы можем это сделать, если собрать волю в кулак. У нас достаточно игроков, выступающих за рубежом, они значительно усилят команду. Мудрик сейчас очень прилично выглядит и в Англии, и в сборной Украины — мы видели, как он решил все вопросы в прошлом матче, забил наконец гол за сборную. Пусть это была Мальта, но все же мячи были забиты именно при участии Мудрика. Это очень опасный футболист. И для итальянцев тоже.
У них очень хорошая защита. Всегда итальянцы славились тем, что они хорошо играли в защите, но, все равно, все решают люди, которые играют в нападении, в полузащите. Конечно, защитник не должен пропустить, помочь вратарю защитить ворота, но все-таки решают судьбу матча полузащитники атакующего плана и нападающие.
— Как считаете, насколько футбол важен для нынешнего украинского общества и помогает ли это украинцам хотя бы частично отвлекаться от ужаса войны и объединяет и сплачивает нацию?
— Важно, очень важно. Не так много у нас сейчас моментов для такого, я бы сказал, зрелища. А футбол, ну и не только футбол, а спорт в целом... Когда спортсменка, например, Ярослава Магучих, выигрывает чемпионат мира и звучит гимн нашего государства — это очень важно в то время, когда мы переживаем такие тяжелые времена.
Я по своей роте могу сказать: у нас много ребят — футбольные болельщики. При малейшей возможности у меня просят, если мы находимся на ротации где-то дома, договориться с президентом футбольного клуба, чтобы их как-то пропустили на стадион. Сегодня все матчи без зрителей проходят, но иногда нам позволяют на какой-то трибуне посидеть тихонько. Вот они там где-то на заднем рядочке сидят и болеют за «Днепр-1». То есть им хочется посмотреть футбол.
Это очень важно сегодня — не только для военных. Сейчас не до футбола, конечно, но если есть возможность посмотреть, тем более, что это отборочные матчи, игру сборной, то, конечно, все люди переживают и в этот вечер уже никто не смотрит новости, уже их посмотрели утром, изучили что там на фронте, а футбол — это все сели и все ждем, чтобы наша сборная одержала победу. Любая победа всегда объединяет нацию.
— Прошло более 9 лет с начала АТО и уже почти 2 года продолжается полномасштабное вторжение. Часто военные говорят, что сложно воспринимать жизнь в тылу во время реабилитации и отпусков, замечают, что общество уже частично отдаляется от войны. Как вы это воспринимаете?
— Знаете, трудно воспринимаем. Большинство моих собратьев, когда приезжают домой, и в редкие минуты, выходя на улицу с ребенком погулять, прогуляться по парку, удивляются, что сколько молодых ребят пьянствуют. А сколько машин стоит... Вы знаете, на чем мы воевали? На запорожцах, на «буханках», это УАЗы, которым по 50 лет, у нас совсем не было машин. То, что волонтеры нам покупали, вот и мы пытались сами ремонтировать и воевать в лесу. И нам приходилось на этом ездить. А здесь такие машины — запарковаться ни в Днепре, ни в Киеве невозможно. А воевать сегодня некому.
Наша армия выхолащивается. Те, кто воюет со мной, побратимы, нас все меньше и меньше. Я согласен с тем, что нельзя посылать людей необученных, но сколько у нас полицейских, сколько у нас охраны... Они ходят такие накачанные, ходят в спортзалы... Так давайте их приведем, давайте создадим добровольческие дружины. Кто не может воевать — пусть патрулирует улицы.
Моя часть из Нацгвардии, все, кто на контракте, в Днепре — они патрулируют улицы. А у них контракт на 5 лет. Им надо идти на фронт и воевать. А воюют кто? Мобилизованные. А мы призываем людей с улицы, ловим слепых, глухих, калек и посылаем их в военкомат проходить медкомиссию. Так мы не победим.
И вы же понимаете, каждый день погибает тысячи россиян. А вы не задумывались, сколько гибнет наших? Это сколько каждый день лучших сыновей, наших соотечественников, лучших ребят погибает. У нас нет статистики, мы уже потом узнаем об этом. Но их же надо менять, резервы... Постоянно работать над этим.
— Что нужно Украине, чтобы все же выиграть эту войну?
— Я даже не думал, что мы до сих пор будем воевать. Я думал, что мы победим еще в 2022 году. И могли бы победить, если бы западные страны решительно нам помогли. Если бы не Великобритания и Соединенные Штаты Америки, мы бы давно уже проиграли эту войну. Запад должен наконец уже понять, что мы защищаем не только Украину, мы защищаем и их. Пока мы не закроем небо... У нас мирное население погибает. Из-за чего? Из-за того, что у нас нет ПВО нормального.
Я вспоминаю Мариуполь. Уже его нет. Это такая боль. Мариуполь я защищал в 2014 году и у меня слеза наворачивается, когда я вспоминаю об этом городе. Каким он был и что из него сделать орки. А сколько там тысяч людей просто мирных и невинных погибло...
Я верю, что летом мы должны закончить эту войну, но опять же, нам нужны самолеты. Пусть F-16. Это не F-35, которые на вооружении у большинства стран НАТО. Да дайте уже нам те F-16. Вот сегодня почему контрнаступление идет так медленно? Потому что ни одна страна мира не пошла бы в контрнаступление на запорожском направлении без самолетов. У нас нет самолетов. А мы пошли. Первые две недели мы 20% техники положили там. Потому что так не идут в наступление. Должна авиация и артиллерия работать, потом идут танки, а потом уже пехота.
— Как считаете, что будет с Россией после войны?
— Я уверен, что россия распадется. Не может империя существовать уже в таком виде, который есть сегодня. Там много стран будет — 15−16 республик. Как и советский союз когда-то распался... Так будет и с Россией.
Хотя, видите, Путину удалось создать некий концлагерь в России. Меня бесит, что россияне не имеют права голоса. Они не могут выйти на площадь и сказать Путину: «Ну что ты делаешь?» 300 тысяч россиян уже погибло на этой войне. А сколько танков? Сколько БТР? Вертолетов? Я не знаю, это просто надо десятилетиями восстанавливать это.
Но меня мало интересует, как россия там будет. Нам надо свое отстоять, победить.
Я уже больше туда никогда не поеду. У меня сестра живет в Московской области. Мать умерла в феврале, а я не был на похоронах. Не был и не могу туда поехать. Это боль моя, но туда уже не хочу ехать. И пусть меня простит моя мама.
— Чем будете заниматься после нашей победы? Планируете ли возвращаться в журналистику?
— В журналистику вернусь. Меня ждут и сегодня на канале Д-1 в Днепре. Моей дочери младшей только 13 лет будет в декабре, поэтому моя задача еще ее поставить на ноги, воспитать ее. Она у меня патриотка... Я ушел на фронт, когда ей было 3,5 года. Как она меня встречает...
Но я еще не все сказал в журналистике, конечно. Я еще буду работать. До 70 лет еще поработаю, а потом уйду уже. У меня есть много молодых журналистов, которым я помогал. И я горжусь, что я ушел на фронт, а они продолжают мое дело. Они ждут меня, приходили ко мне в больницу и ждут, чтобы я с ними еще поработал. Для меня молодежь — это будущее телевидения и им надо немного помочь, чтобы они познали все лучшее в нашей профессии и шагали дальше.
Но я еще повоюю. Я еще остаюсь. А после победы вернусь в журналистику.
— Комментировать футбольные матчи еще планируете?
— Я не считаю себя именно спортивным журналистом, потому что я прошел путь от редактора до генерального директора областной телерадиокомпании. Но спорт — это была отдушина для меня. Я сам всю жизнь играл в футбол и я считаю, что я разбираюсь в спорте. Я комментировал не только футбол. Все виды спорта, которые можно было показать на телевидении, я комментировал.
Наверное, уже не буду комментировать футбольные матчи, но интересно было бы провести один репортаж, пусть и для себя. Сегодня уже другие комментаторы работают. Они все настолько, не знаю, как сказать, интеллектуалы, и все там у них в компьютере занесено. Мы работали как? У тебя была тетрадь со статистикой. Я комментировал матчи еще на СССР, на Украину, за рубежом вел репортажи. Поэтому немного другая была журналистика, сегодня пусть уже молодые шагают дальше.
Соломия Соловей, студентка Киевского национального университета им. Тараса Шевченко, член АСЖУ