Бывший полузащитник «Мариуполя» Родион Плакса, который сейчас выступает в «Александрии», рассказал об ужасах, которые он пережил с началом полномасштабного вторжения в Мариуполе.
Родион Плакса. Фото — fcmariupol.com— В недавнем матче с «Металлистом 1925» вы после забитого гола показали на камеру свои щитки, где был написан призыв вернуть из плена героев «Азова». Расскажите об этой акции.
— Эти щитки я сделал еще перед началом сезона и ждал шанса отличиться, чтобы их продемонстрировать. Я хочу, чтобы сообщество не забывало, что наши защитники, которые были в Мариуполе на «Азовстали» и защищали нас ценой своей жизни, находятся в плену у врага, и их нужно вернуть домой. Сейчас, к сожалению, о них начали забывать.
В плену находится мой родственник — муж сестры. Он в 23-м Отряде морской охраны и с первых дней полномасштабного вторжения защищал Мариуполь, был на «Азовстали». Он для меня герой, как и другие защитники. Поэтому эта акция была посвящена и ему также.
— Есть ли с ним сейчас связь, знаете, где он находится, он есть в списках на обмен?
— К сожалению, нет. Мы ничего не знаем о нем, только то — что он в плену.
— Вы застали начало полномасштабного вторжения в Мариуполе. Расскажите, как это было?
— Я играл тогда в «Мариуполе U-19» и 23 февраля был на базе. На следующий день мы должны были ехать на игру с «Черноморцем» в Одессу. В 4 утра мне позвонила сестра и сказала, чтобы я срочно приезжал к ней, началась война. Я не мог понять, что происходит. Вышел на улицу, все было спокойно, никаких машин и взрывов не было слышно.
Первым звоночком стало то, что я долго не мог вызвать такси, но все же мне это удалось и я приехал к сестре. Мы решили, что не будем никуда ехать и останемся в Мариуполе. Думали, что война быстро закончится и боевые действия будут проходить где-то в полях и города не затронет. Как же мы ошибались!
Где-то в 9 утра мы услышали первые взрывы. В квартире начали трястись окна. Но мы все равно решили остаться, потому что выезжать уже было страшно. Мы не понимали, куда ехать, и боялись попасть под обстрел.
— Когда исчезли коммуникации?
— Где-то через 6−7 дней выключился свет, потом исчезло отопление, газ. Дома стало холодно. Сыну сестры, моему племяннику, было всего четыре года и мы за него очень переживали, старались одеть его как можно теплее. Начала заканчиваться еда.
— У вас были запасы продуктов?
— У сестры были запасы мяса. В первые дни мы закупили молоко, которое можно долго держать, крупы, яйца. Еды нам хватило где-то на две недели. Потом с нами начали делиться соседи, что-то мы им давали. Короче, помогали друг другу.
— Где вы брали воду?
— Воду мы набирали из источников, а для бытовых нужд могли топить снег. Поход за водой был жутким и занимал около 40 минут в одну сторону. Над головой пролетали российские истребители и было непонятно, куда они могут сбросить бомбы, а параллельно работал «Град». Ты идешь с баклагами воды и видишь густой черный дым. Это страшно.
— Вы пересекались в Мариуполе с военными россиянами?
— Россиян я впервые увидел, когда мы выезжали из Мариуполя. До этого пересекался с нашими военными и полицейскими, которые помогали едой и водой. Полицейские рассказывали нам, что происходит в городе, и говорили, что лучше находиться в Мариуполе, потому что россияне могут расстрелять машины при выезде.
— В начале марта в прессе начала появляться информация, что с вами потеряна связь. Кто вас разыскивал?
— 5 марта в Мариуполе пропала связь. Моя девушка начала меня разыскивать и первой запостила в соцсетях этот пост.
— Где была ваша девушка?
— Моя девушка проживала в Угледаре, откуда я родом, и выехала оттуда в Хмельницкую область через неделю после начала вторжения.
— Когда вы поняли, что пора выезжать?
— Наш район начали сильно обстреливать, заканчивалась еда, и где-то в 20-х числах марта мы рискнули выезжать из Мариуполя.
— Какой самый страшный момент вы можете вспомнить в Мариуполе?
— Их было два. Первый, это когда ты спишь и в 3−4 утра начинают пролетать самолеты, работать артиллерия. С каждым днем ты понимаешь, что боевые действия все ближе и ближе к твоему дому.
Второй момент случился на первом российском блокпосту, когда мы выезжали с сестрой и племянником из Мариуполя. Оккупанты начали меня спрашивать, почему нет техпаспорта на машину. Я сказал, что потерял документы, потому что автомобиль был не наш, его нам дал сосед, а техпаспорт оставить забыл.
Россияне стали вокруг меня и заставили раздеться до трусов, искали татуировки. Потом начали лазить по сумкам, проверять телефон и психологически давили на меня: «Сейчас отберем машину и пойдете пешком». Но я уже смирился и был готов ко всему.
— В телефоне ничего не нашли?
— Они увидели мою фотографию в военной каске, которая принадлежала мужу моей сестры, и начали допрашивать, откуда она у меня. Мы с сестрой придумали, что нашли ее и просто сфотографировались на память. Россияне поверили и пропустили нас.
— Куда вы поехали из Мариуполя?
— В Бердянск, который также был оккупирован. Там мы пробыли чуть больше месяца. Нас приютили совсем чужие люди, которые относились к нам очень хорошо. Они не хотели нас отпускать, говорили: «Оставайтесь, еще немного и ВСУ нас освободит». Я могу сказать точно, что в Бердянске никто не ждал Россию. Каждый день все надеялись, что вот-вот и Украина будет здесь.
— Если в Бердянске никто не ждал россиян, то как было в Мариуполе?
— Некоторые были за Россию, но это меньшинство, в основном пожилые люди. Думаю, в Донецкой области примерно 20% жителей ждали прихода россиян.
— Как вы выезжали из Бердянска на подконтрольную территорию?
— В Запорожье мы ехали на автобусе. Машину я оставил в Бердянске, потому что боялся, что россияне могут не выпустить из-за отсутствия техпаспорта. В автобусе я был единственным мужчиной и оккупанты проверяли в основном меня, но уже не так жестко, как при выезде из Мариуполя. Правда, на одном блокпосту орки хотели забрать у меня бампы, но помогло, что размер им не подошел.
— Что вы почувствовали, когда оказались на подконтрольной Украине территории?
— Это были невероятные чувства. Исчезла тревога, постоянный страх и переживания. Вокруг был дух свободы.
— Когда вы находились в Мариуполе, клуб как-то помогал вам, возможно предлагал эвакуироваться?
— Нет, руководство ни с кем из юношеской команды не контактировало и никто нам не помогал. Игроки «Мариуполя U-19» во время вторжения находились в общежитии и, насколько я знаю, ими занимался только тренер команды Грибанов. Большинство игроков U-19 выезжали из Мариуполя сами, некоторых вывозил Ярошенко, который сейчас руководит в ФСК «Мариуполь».
— Были ли в «Мариуполе» сотрудники, которые поддерживали Россию?
— У нас был массажист в U-19. После начала войны я увидел его на базе и он сказал: «Как Россия могла так поступить и напасть на нас? Я в шоке». Через некоторое время смотрю, а он уже снимается в пропагандистских роликах оккупантов и поддерживает войну. Сейчас он живет в России, занимается массажем, но не в футбольном клубе. Фамилии его я не знаю, только отчество — Леонидович.
— А среди игроков были предатели?
— Да, это Никита Фурсенко, с которым я раньше хорошо общался. Он также был в Мариуполе в начале войны и прекрасно видел, как россияне вторглись на нашу землю. Но потом он уехал в Россию и начал мне рассказывать, что это «Азов» стрелял по мирным жителям. Я был в шоке от его слов, сказал ему: «Что ты за бред несешь?!».
Мы поссорились и я его везде заблокировал и удалил из друзей. Я не знаю, как сложилась его судьба и где он сейчас, меня это не волнует. Таких людей я не хочу знать. Возможно, он думает, что на болотах у него больше перспектив в футболе, но я знаю точно, что нет там никаких перспектив.
— Когда вы выехали на подконтрольную территорию, «Мариуполь» с вами контактировал?
— Руководство не звонило, я разговаривал только с врачами, администраторами и тренерами U-19 — Оберемко и Грибановым. С ними я и до сегодня поддерживаю связь. После выезда из Мариуполя я начал искать пути продолжения карьеры.
— Что сейчас происходит в вашем родном городе — Угледаре?
— Оккупанты с первого дня обстреливают город из всего чего только можно. Но наши защитники с 24 февраля держат Угледар под контролем и находят силы проводить контрнаступательные операции. К сожалению, от города сейчас практически ничего не осталось.
— Там кто-то живет сегодня из гражданских людей?
— Примерно 50 человек живут в подвалах.
— Что с вашим домом в Угледаре?
— Я видел на видео, что мой дом пострадал от пожара, а сегодня, возможно, его и вовсе уничтожили. Тяжело без дома. Сейчас отпуск, а я даже не знаю, куда поехать.
Андрей Пискун
Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости
Комментариев пока нет. Стань первым!