Олег КУЗНЕЦОВ: «После матча с бельгийцами некоторые ребята плакали в раздевалке»

Олег Кузнецов

КАК ПРИНИМАЛИ В ВОЕННОЕ УЧИЛИЩЕ

— Вы росли в семье военного человека, где, по идее, должны были ходить маршем и по струнке...

— Ничего подобного. Знаю, тянется с советских времен такой стереотип: раз военный — значит, простой мужлан, который зациклен только на своей службе. Но мой отец был мягким, спокойным человеком, услышать от которого лишнее слово было почти невозможно. Основная порция воспитания исходила от матери. Ну а я, как показали годы, пошел в отца.

— У вас очень неплохой школьный аттестат. И как я понимаю, поступать собирались в военное училище.

— Так и поступил ведь. Школу закончил с двумя четверками — кажется, это были алгебра и физика, так как я больше тяготел к гуманитарным наукам. Параллельно выпустился из черниговской ДЮСШ, бегал за различные заводские команды, и тут случился поворотный момент — встретился с наставником «Десны» Ефимом Школьниковым, который и разглядел во мне задатки серьезного игрока. Тем не менее, в семье только и говорили, что о «военке».

Таким образом, я отправился в Сумское артиллерийское училище. И тут началась эпопея: в училище было два потока, на первом из которых было отсеяно много студентов. Таким образом, мне нужно было попасть в число 180 из 200 поступавших. Сами понимаете, с моим аттестатом и отцом-военным это было несложно.

Прихожу сдавать математику: посидел с четверть часа и сдал чистый лист. Преподаватель спрашивает: «Ты что вообще ничего не знаешь?» — «Да, нет, чуть-чуть знаю, но вопросы этого билета — нет». Он на меня посмотрел внимательно: «Ты что не знаешь, сколько будет дважды два?» — «Ну, четыре». — «Так это нормально — тройка!» На экзамене по физподготовке меня попросили два раза подтянуться.

Я подтянулся и слышу: «Отлично — тройка!» В общем, тянули меня, как могли. Тогда после поступления я написал письмо на имя генерала, в котором сообщил, что это все не мое. Тут же нашли родителей, в Сумы приехал отец, собрали генералов и полковников, все они задавали один и тот же вопрос: «Почему?» Я отвел в сторону отца: «Хочу играть в футбол». Он помолчал и спрашивает: «Ты хорошо подумал?» — «Да!» — «В институт физкультуры поступишь?» — «Поступлю». А уже потом в электричке, по дороге в Чернигов, мы хорошо поговорили, и осенью я уже играл за «Десну», будучи студентом инфиза.

КАК ПОПАЛ ПОД ГАВРИЛОВА

— В «Динамо» вы начинали при Юрии Морозове, но в какой-то момент, по воспоминаниям Олега Блохина, команда почувствовала в нем слабинку. В чем это выражалось?

— На его месте мог быть любой человек, потому что единственная слабина Юрия Андреевича выражалась лишь в том, что он пришел на смену Лобановскому. А это была глыба, которая гипнотизировала тебя одним взглядом. Психолог был тончайший. Не помню, чтобы кричал в раздевалке. Ему это было не нужно.

Понимал, что если ты и сам осознаешь свою ошибку, то лишний раз на нее можно не указывать. Умел посмотреть так, что ты все понимал без лишних слов, и осознавал, что и он абсолютно все понимает. Как бы укоряет тебя, но не акцентирует на этом всеобщего внимания. Наставника такого энергетического типа я никогда не встречал ни до, ни после этого.

— В своем дебютном матч в Киеве вы сразу же попали под Юрия Гаврилова. Можно ли сказать, что в советском футболе это был едва или не самый хитрый игрок того времени?

— Вышел я 20-летним мальчишкой на киевский 100-тысячник, сил вроде бы — вагон, но опыта — ноль... Хотел и впереди помочь, и сзади отработать, вот и проболтался на поле тридцать минут, а передвигавшийся по полю пешком Гаврилов как-то незаметно меня передернул, сделал две свои коронные передачи, и вот на табло уже горит 0:2. Более того, у меня, когда меняться пошел, было такое впечатление, что я не полчаса, а два тайма отбегал.

КАК ПОДШУТИЛ ЛОБАНОВСКИЙ

— Правда, что в старые добрые времена команды зарабатывали так называемыми «гастролями» — товарищескими матчами в глубинке?

— Было такое. По окончании сезона мы ездили с выставочными играми по областным центрам — Житомиру, Виннице... Платили достойно. Сколько? Ну, если за каждую победу в чемпионате СССР нам давали по 50 рублей премиальных, то за такие выезды — рублей, наверное, по 80-100. Таким было окончание сезона: садишься в день игры на автобус, приезжаешь в город, обедаешь, а потом выходишь на поле. Тренеры наши могли после матча уважить местный бомонд и мэрию — пропустить пару-тройку рюмочек. Но все в рамках приличий.

— Вас называют одним из лучших опекунов в истории советского футбола. Хотя конкретно персональной опекой доводилось заниматься не всегда...

— В силу природных данных мне было проще выигрывать воздушные единоборства у высокорослых оппонентов. Даже, несмотря на то, что такие люди, как Линекер или Протасов, головой играли прекрасно. Помогло то, что до поступления в футбольную ДЮСШ я полтора года занимался гимнастикой. Вот и развил хорошую координацию и растяжку.

— С маленькими и верткими типа Валерия Газзаева было тяжелее?

— А с такими, как он, любому сложно. Хотя Газзаев, строго говоря, больше атаковал с фланга. Кажется, весной 1986 года мы играли в Тбилиси, а Лобановский по каким-то причинам сразу поехал в Москву, откуда нам предстоял вылет в Вену — на матч Кубка кубков с «Рапидом». Сыграли 1:1. У нас забил Заваров, а затем я в абсолютно безвыходной ситуации послал мяч в свои ворота после флангового прострела Газзаева. В московском аэропорту нас встречал Валерий Васильевич. Подошел, каждому пожал руку и приговаривал: «Отлично, 2:0 сыграли, Кузнецов и Заваров отличились, молодцы...»

КАК ДОБИЛ ДО ВОРОТ С ТРИДЦАТИ МЕТРОВ

— Владимир Лютый в интервью нашей «Спорт-Неделе» недавно говорил, что в современном футболе жесткая методика Лобановского, основанная на естественном отборе, оказалась бы неприменима.

— Многие утверждали, что она строилась на зашкаливающем уровне физических нагрузок, что люди после тренировок еле доползали до кроватей. Так вот это — полная ерунда! Носиться можно, сколько угодно, но если вы не хотите добиваться результатов и не воспринимаете упражнения с удовольствием, то никаких плодов это не принесет.

У нас же все понимали, ради чего ведется работа. Многие упражнения доводились до автоматизма. Тот же прессинг, казалось бы, оттачивался долго, нудно и неинтересно, но когда мы видели, какие результаты приносит эта работа, все негативные эмоции стирались.

— Были, наверное, и нелюбимые упражнения?

— Беготня никому не нравится. А у нас были и челночный бег, и фортлеки и знаменитые отрезки — например, семь по 50 метров. Я, как и многие, не был в восторге от теста Купера. А еще не впечатляла игра один в один, когда ты попадал под Заварова, Беланова или Блохина, которые за счет своей скорости хорошенечко «возили» тебя на полполя.

— Финал Кубка СССР-1987 — один из самых противоречивых в вашей карьере?

— Естественно. Я не помню другого такого матча, в котором из-за моих прямых ошибок нам забивалось два гола. После первого тайма было такое ощущение, что вся наша команда играет неплохо, а проигрываю я один. Ну а потом получилось приложиться к мячу со штрафного метров с тридцати. Как я попал в самую девятку — ума не приложу. Тренируй — не тренируй, но оттуда еще добить нужно. В общем, у меня получилось что-то вроде такого, как у Баля с Бразилией...

— А потом были победные для вас 11-метровые. Кстати, почему Рац в списке пенальтистов стоял после вас?

— Кажется, в 1985-м мы играли на Кубок в Киеве с московским «Динамо». Дело дошло до лотереи, где промахнулись Газзаев и Блохин. А последний удар у гостей тогда не реализовал совсем молодой Кирьяков. Я же тогда забил только потому, что поскользнулся. Целился в один угол, однако нога соскочила, и так получилось, что вратаря я обманул.

Все дело в том, что списка пенальтистов, как такового, никто не составлял. Разговор был коротким: «Нормально себя чувствуешь? Бей!» Вася Рац в таких случаях всегда говорил: «Так, я, если что, бью 10-м, а лучше даже 11-м!», ну и я тут же вставлялся: «Отлично, я — перед тобой».

КАК ПРИГРОЗИЛ ВАН БАСТЕН

— Есть защитники, которые получают половину «горчичников» только за свой имидж. Вы от этого страдали?

— Противоборство между Москвой и Киевом велось не только на футбольном поле, и судей в определенные моменты, думаю, как-то готовили. Но особо предвзятого отношения не замечал. В наше время, мне кажется, арбитры были лояльнее. При этом мы хорошо знали, как бьют Заварова и Беланова. Игорь вообще бегал с пеной у рта: «Что ты стоишь?!

Посмотри, как они меня убивают!» Адреналин в такие минуты захлестывал, но мы сдерживались — били умно. Срубили, к примеру, Заварова. Он говорит: «Пятый номер». Сейчас этого несчастного вынесли бы сразу, а мы выжидали, подавали месть в холодном виде. Через 4-5 минут ставили парня на место. Причем, делал это не Заваров, а кто-то другой, кому это сподручнее.

— Философия тафгаев?

— Вроде того. У нас ими были опорные хавбеки — Паша Яковенко или Леша Михайличенко, а также крайние защитники — Бессонов или Демьяненко. Ловили провинившегося не в наглую, а сзади, так чтобы с мячом поймать. В общем, работа в этом направлении велась жесткая, но корректная. Просто так или без мяча никого не трогали. Сами понимаете, что придумали всю эту стратегию далеко не мы. Владимир Трошкин при случае рассказывает, как он в 75-м с людьми работал, ну и мы своим опытом делимся. (Улыбается). Бывало, кстати, что пытались договариваться с визави по-хорошему.

— Это как?

— Очень просто: играет на своей бровке условный Газзаев, а против него выходит, допустим, Лозинский и говорит: «Иди на другой фланг побегай». Тот ему: «Сам уходи». А в ответ слышит: «Ну, смотри, я тебя здесь «похороню». Нападающие высокого уровня успевали обработать мяч и вовремя с ним расстаться. То есть — оставались целыми. Те же, кто послабее, — получали по ногам.

— Самая обидная желтая карточка в вашей карьере — на Виалли в полуфинале Euro-1988?

— Я ее глупой не считаю, потому что получил ее в пылу борьбы. Мы ведь тогда как заведенные бегали, словно роботы какие-то. Системные тренировки Лобановского, направленные на отработку тотального прессинга приносили свои плоды. Не лучшее, конечно, слово — «зомби», но оно нам тогда вполне подходило. При этом мы не забивали голову лишним: просто играли, как нас учили.

Помню, перед этим моментом кто-то из итальянцев приложил Бессонова, так что соперникам нужна была острастка. Чтобы почувствовали, что мы один в один тоже поработать можем. И уже после матча, когда страсти улеглись, я понял, что мечта не исполнится — в финале ЧЕ меня не будет. Хотя, конечно, перед матчем тренеры предупреждали, что каждая следующая карточка кажется второй

— Правда, что на Euro-1992 вас обещал «сломать» великий Марко ван Бастен?

— Было дело. Я к тому моменту уже два года играл в Шотландии, так что английский знал и понял его хорошо. Хотя диалог у нас был непродолжительный, и по ходу мы прибегали к помощи жестов. Было неприятно, но по другому поводу: я тогда еще не успел толком восстановиться после разрыва «крестов» — постоянно выскакивало колено. Форму к турниру толком не набрал и был в таком физическом состоянии, что справиться с ван Бастеном мог только за счет около спортивных уловок.

Где-то придерживал аккуратно, где-то за футболку прихватывал... Само собой, ему это не нравилось, да и счет на табло оставался нулевым. Он потом, правда, забил, но уже из офсайда. А в один из моментов не выдержал моей пристрастной слежки, показал на мое перевязанное колено и намекнул на то, что, если я буду так играть и дальше, то до конца матча не дотяну.

КАК ПОГОСТИЛ У ЗАВАРОВА

— Не могу не спросить о злополучном матче ЧМ-1986 с бельгийцами...

— Накануне мексиканские газеты раздували ажиотаж вокруг предполагаемого четвертьфинала СССР — Дания, называя этот поединок «Матчем века». Но ни мы, ни датчане первый раунд плей-офф не прошли, хотя игра давалась: у соперника моментов не было, а мы обстучали каркас ворот Пфаффа и главное — чувствовали, что можем еще прибавить. Но в дополнительное время пропустили третий мяч головой от Де Моля, и подспудно появилась мыслишка, что можем не отыграться.

— Говорят, после матча с бельгийцами Лобановскому стало очень плохо...

— Валерий Васильевич побледнел, как стена, и наш доктор Савелий Мышалов тут же подскочил к нему с нашатырем. А в раздевалке некоторые ребята плакали...

— Назовите лучший матч сборной Лобановского.

— Против Италия в 1988-м или с Францией осенью 1986-го. Хотя это были совсем разные игры — прежде всего, в плане тактики. C итальянцами мы прессинговали все 90 минут, а с французами отходили назад, пытаясь играть на контратаках. При этом у хозяев в отличие от «Скаудра адзурры» тогда были моменты, и они могли нам забить.

— Удивительно, но финансовые проблемы в сборной СССР возникли еще в Италии-1990...

— У федерации существовала договоренность с компьютерной фирмой «Чичетроникс» о том, чтобы игроки рекламировали их компанию шевронами на тренировочных футболках, в которых занимались в Чокко накануне самого мундиаля. За это была положена определенная сумма вне зависимости от итогового результата на турнире — кажется, 300 тысяч долларов на команду. Но сыграли мы, как помните, неудачно, и руководители сказали: ничего не получите.

Вот и начался сыр-бор. Дело было не столько в деньгах, сколько в принципе. Я, правда, мимо всей этой истории проехал. Дело в том, что обратный рейс у нас был через 4-5 дней после окончания группового турнира. И вот я после третьего матча поехал в гости к Саше Заварову, который в то время играл в «Ювентусе», и в его доме во время чемпионата жила моя жена, так как мы дружили семьями. Когда все закончилось, Саша говорит: поедем ко мне, посмотришь, как я живу.

Мы отправились в Турин и вернулись за 3-4 часа до вылета. В аэропорту, между тем, игроки отказывались возвращаться на родину без денег. Улаживать вопросы с Федерацией ходили представители тренерского совета — Дасаев, Хидиятуллин, Бессонов... Что-то нам в итоге выплатили, но, кажется, не все.

КАК МАРАДОНА ДВАЖДЫ ПРОТЯГИВАЛ РУКУ

— Вы знали, что ваш матч с Аргентиной будет судить Фредрикссон?

— Да что вы, откуда?.. Информации в те времена никакой не было. Одна газета на всю страну — «Советский спорт» — и полчаса «Футбольного обозрения» — раз в неделю. Да и Лобановский на фамилии арбитра внимания не акцентировал. Уже потом, после того как Марадона выбил мяч рукой после моего удара, вспомнилось, что арбитр тот же самый. Хотя команда у аргентинцев была неплохая.

— Вы на тот матч вышли с капитанской повязкой?

— Да. Дасаева после первой встречи с румынами усадили в запас, так что на историческом рукопожатии с Марадоной довелось засветиться мне.

— Согласны с теорией, что в Италии-1990 сборная Союза просто пролетела мимо пика формы?

— Задним числом говорить можно все, что угодно. Например, посетовать на не самый удачный выбор места дислокации. Чокко расположено на высокогорье: тренировочное поле на базе было совсем мягкое, нагрузка на мышцы оказалась выше обычной. Дорога в аэропорт на матчи выглядела очень вычурной.

Основной состав добирался туда 20 минут на вертолете, а оставшаяся половина игроков ехала в объезд между деревушками полтора часа! Уже потом все вместе летели оттуда в Бари и Неаполь. В общем, логистика слегка страдала. Ну а сама подготовка была ориентирована на то, что мы проходим группу, а потом, как любил говорить Васильич, появится супер-компенсация. Готовили-то нас на полуфинал-финал...

— Матч с Камеруном окружает куча слухов. В особенности, учитывая национальность наставника африканцев Валерия Непомнящего и турнирную ситуацию...

— Ну, какие слухи? Как можно договариваться на чемпионате мира? Дело в другом: мы немножко пришли в себя физически, да и тяжесть ответственности спала, потому что в фантастические расклады мы не верили,

— Однако они едва не сработали.

— Аргентина и Румыния сыграли правильно. Не договаривались, просто понимали, что ничья устраивает обе стороны. Не могли же румыны бегать за Марадоной и кричать: «Не забивайте нам больше, пожалуйста...»

КАК МИХАЙЛИЧЕНКО ПРЕВРАТИЛСЯ В ШЕЙХА

— Ваш легионерский путь стартовал несколько раньше, чем у большинства одноклубников. В Шотландию вы переехали в 26 лет. А были ли другие варианты?

— После ЧЕ-1988, когда я попал в расширенную символическую сборную турнира, интерес вроде бы проявляли «Бавария» и один из ведущих английских клубов — кажется, «Ливерпуль».

— Олег Саленко, приехавший в Глазго в середине 90-х, вспоминал о клубной традиции рождественских поездок по барам в маскарадных костюмах. Саленко на одной из таких выступал в роли Обезьяны, а, скажем, Пол Гаскойн играл роль Монаха...

— Я тоже прошел через это. Помнится, на один из праздников надел шотландскую юбку «килт», фуфайку и рыжий парик.

— Зачем вам рыжий парик?

— Для пущего эффекта. А вот, помнится, Леша Михайличенко предстал тогда в костюме шейха — в белой простыне, с головным убором. Выглядел аристократично. (Улыбается).

— Воздух свободы не сыграл с вами злую шутку?

— Свободы было больше, чем хотелось, потому что во второй же игре я получил тяжелую травму... Год не играл, реабилитация была затяжная, образ жизни здорово изменился... Утром я ехал в реабилитационный центр, выполнял комплекс упражнений и, по сути, был абсолютно свободен. Как проводил оставшееся время? Свозил ребенка на каток, зашли в кино и вот, глядишь, и день пролетел, как одно мгновение.

— Алексей Михайличенко рассказывал, что на посвящении в команде новичок должен был исполнить какую-то песню. Вы, по одному из свидетельств, пели «Катюшу»?

— Во-первых, не пел, а орал. Во-вторых, не «Катюшу», а, кажется, «На французской стороне...» Давида Тухманова (она же — «Песенка студента». — Прим. М.С.)... Да и сама атмосфера был далека от торжественной. Представьте себе, после отпуска люди собирались на три недели. Во время первого цикла тренировались без мяча, затем ездили на традиционный сбор в Италию, в завершение которого расслаблялись на пивном фестивале. Как финал — вся команда в праздничных костюмах и довольно приподнятом состоянии забиралась в самолет.

— Кто из знакомых вам футболистов поет лучше остальных?

— Конечно же, Миша Михайлов. Он в этом деле почти профессионал. А для меня то вокальное выступление оказалось последним.

КАК ВЖИВЛЯЛИ СВЯЗКУ С ТРУПА

— Игроком «Рейнджерс» вы отправились на чемпионат Европы 1992 года, чтобы в решающем матче проиграть... сборной Шотландии. Анатолий Бышовец в своей книге «Не упасть за финишем» вспоминает, что в раздевалке перед матчем Вячеслав Колосков дал понять команде, что дело — в шляпе...

— Я, откровенно говоря, вообще, Колоскова в раздевалке не помню. Мы с Лешей Михайличенко перед матчем, конечно, успели пообщаться с одноклубниками — Маккойстом, Гафом, Дюрраном... И перегар у них чувствовали: понятное дело, что накануне ребята отдыхали. Да и сами соперники ничего не скрывали: честно признались, что посидели в ночном баре. Для них матч с командой СНГ ничего не решал.

— Вернемся в Глазго. Наставник «Глазго» Грэм Сунесс вроде бы очень на вас рассчитывал...

— Да, однако я не только быстро «сломался», но и не совсем правильно провел реабилитационный период. Подвело не идеальное знание английского. К примеру, в инструкции было указано, что упражнение нужно сделать 30 раз, а я делал 10.

— Правда, что имплантант для вашей связки в колене был взят с неживого человека?

— Да. С трупа. Операция, к слову, прошла очень удачно. У меня до сих пор все на месте — в том числе 22 пластиковых болта и искусственное ахиллово сухожилие. Хожу нормально, колено на погоду не реагирует. Как-никак «ремонтировали» меня не где-нибудь, а в Лос-Анджелесе.

Так что мог бы еще и поиграть, если бы закачал тогда ногу, как следует. Ну и, конечно, сказались особенности нашего менталитета.

— А именно?

— Ну, представьте себе, тогдашнюю психологию советского футболиста. Приехал за границу, подписал контракт на пять лет, знаешь, что деньги никуда не денутся, учебного графика в клубе нет... Тренировки в Глазго обычно проходили так: В 10 утра мы приезжали на базу, нам кидали мячик, мы его пинали с полчасика, а затем разъезжались.

Никаких тактических занятий. В субботу отыграл игру, в воскресенье — выходной, в понедельник опять побуцкали мяч, во вторник — снова отдых. Физическую форму набирали за счет игр, ведь чемпионат Шотландии проходил в четыре круга, причем после Нового года отрыв «Глазго» от ближайшего конкурента нередко составлял 15-20 очков...

В общем, мне не хватило серьезного отношения к профессии. Ну а потом Сунесс ушел, и в команде появился Грэм Тейлор. После этого в Глазго привезли моего коллегу по амплуа Базиля Боли, и мне честно сказали, что по контракту я, безусловно, могу оставаться в клубе еще год, но в качестве игрока основы на меня в «Рейнджерс» не рассчитывают.

КАК УХОДИЛ БЕЛОСТЕННЫЙ

— И вы отправились в Израиль, где провели всего лишь полгода. А вот Андрею Балю, не говоря уже об Александре Уварове, там очень понравилось!

— Начнем с того, что я мог бы оставаться в Глазго. За горло меня никто не брал. Но Уолтер Смит мне спокойно рассказал: так и так, есть возможность помочь команде из Хайфы. В «Маккаби» тогда играли звезды местного футбола — Эйял Беркович и Хаим Ревиво, а руководство клуба ставила задачу выхода в Лигу чемпионов. Финансовые условия сохранялись. Одну половину зарплаты мне платили шотландцы, а другую — израильтяне. Кроме того, мне пообещали дом недалеко от престижного района Кармель и все необходимые бытовые удобства...

Мы прошли сборы в Голландии, а затем в предварительном раунде Лиги чемпионов попали на «Казино» из Зальцбурга. Весь матч вели 1:0, а примерно на 80-й минуте я был вынужден покинуть поле из-за травмы, и австрийцы забили нам два мяча. После этого разорвали нас дома, и интерес к Кузнецову со стороны израильтян резко пропал.

И все это время я жил в гостинице и, в конце концов, начал намекать: «Так, где же дом на Кармели?» В ответ меня повезли по новостройкам, которые напоминала бомбоубежище. В то же время в Израиль приехал мой агент Пини Захави, и я попросил его: «Расскажи им, пожалуйста, как я жил в Шотландии...» Пини рассказал, но ему ответили: «Мы так не можем...» Моя семья уехала в Киев, дочке пора было поступать в первый класс, а меня все еще продолжали кормить завтраками.

— Ну а пятилетний контракт по финансам закрыли?

— Да, с точностью до одного дня. Я ведь дружил с баскетболистом Сашей Белостенным, и он предложил мне толкового адвоката из Европы — русскоговорящего немца. Мы честно предупредили работодателя: «Соблюдайте условия договора, иначе будем решать вопрос через суд» Они покумекали, что-то высчитали и выплатили всю сумму до копейки.

— Как, если не секрет, вы познакомились с Белостенным?

— Сначала я познакомился с женой. Она работала в институте физкультуры, а потом мы пересеклись в одной компании. Ну а моя жена была в отличных отношениях с Зурабом Хромаевым, и в одно время я постоянно ходил на баскетбол и даже ездил в Барселону на чемпионат Европы. Вот там и познакомился с Белостенным. Дружба эта длилась до самого Сашиного ухода. На его 50-летие я приезжал в Париж. Гости жили в шикарной гостинице, культурная программа оказалась на высшем уровне. И, конечно, все было оплачено юбиляром.

— Когда общались в последний раз?

— За полгода до Сашиной смерти. Он все знал. Ресторан переписал на жену. А в Париже хотел красиво попрощаться с друзьями. Сильный был человек. Очень сильный.

КАК ПЕРЕКВАЛИФИЦИРОВАЛСЯ В БАНКОВСКИЕ КЛЕРКИ

— Почему после возвращения в Киев вас не оставили в «Динамо»?

— Я поехал на сборы в Германию и Израиль, но потом мне тактично объяснили, что в команде и так слишком много ветеранов, пора омолаживать коллектив.

— И вы ушли в банк?

— Да, по наводке Хромаева занимался там пиар компанией: отвечал за спортивную работу сотрудников. В частности, мы арендовали зал, куда приходили с ними играть в футбол или в баскетбол. А на специальные мероприятия меня водили как живой трафарет. Вот: мол, смотрите: кто с нами.

— Как обычно проходил ваш рабочий день?

— Утром приходил в офис, штудировал стопку газет — искал в них название своего банка. Если находил, делал вырезку, ксерил ее и клал в папочку. Работа совсем не пыльная. Так время подходило к обеду, а после него и до концовки рабочего дня недалеко было. Но не мое это. В футболе как-то веселее.

— Ваша дочь — киноактриса. Но, кажется, уже живет в Москве...

— Да, покоряет Белокаменную. Карьера развивается поступательно, за ее плечами — пять лет обучения на актерском факультете театрального вуза имени Карпенко-Карого.

— Вам нравятся ее работы в кино?

— Иногда нравятся, иногда — нет. Все зависит от ролей или материала, который ей предлагают. В основном дочь появляется в сериале. Бабушка с матерью ее лелеют и часто сюсюкаются, а вот я — куда более требовательный кинокритик. (Улыбается).

— А как насчет довольно раскованной фотосъемки в одном популярном полиграфическом журнале?

— Она у нас девочка нормальная и по этому поводу посоветовалась с семьей, а мы дали добро, так как понимали, что этот шаг нужен был ей для пиара и раскрутки. Я, кстати, видел то, что получилось — ничего откровенного. По-моему, весьма симпатично.

Михаил Спиваковский

Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости