Украинский голландец Евгений Левченко — о Реброве, Блохине, чеченских советах, автобиографической книге, патриотических чувствах и украинском Донбассе.
Евгений Левченко— Когда в последний раз были в своей родной Константиновке?
— У меня на Донбассе остались только друзья, несколько родственников, в частности тетя, которая живет в Северодонецке. Родители с сестрой живут в Турции. Был в Константиновке несколько месяцев назад в составе голландской съемочной группы. Это была моя инициатива. Хотелось показать голландцам, что происходит в Украине на самом деле. Побывали в трех разных регионах — начали с Киева, потом поехали во Львов и закончили моей родной Константиновкой. Было желание в рамках этого проекта посетить еще и Донецк, но по известным причинам поехать туда не рискнули, ограничившись несколькими районами рядом с прифронтовой линией. Останавливали на улицах людей, задавали им вопросы о ситуации в стране.
Для меня это не было новостью, но голландцам продемонстрировал, насколько разные настроения царят в разных уголках нашей страны. Как бы нынешнему руководству Украины не хотелось это скрыть, но страну в тех пределах, в которых она была до 2013 года, сохранить крайне сложно. Хотя мне лично очень хочется, чтобы Донбасс остался украинским. Сейчас вместе с голландскими телевизионщиками заканчиваем работу над документальным фильмом и вот-вот планируем его представить.
— Только на голландском телевидении?
— Пока да. Это был голландский взгляд на вещи в сочетании с лично моим. Ведь новости как с Украины, так и с России ангажированы — каждые в свою сторону. Хотелось показать, что существуют разные точки зрения, что патриотизм заключается в чем-то другом, чем в банальном одевании желто-голубых лент. Хотя многие, спекулируя на этой теме, нагревают руки и строят политическую карьеру. Я лично, приезжая в Украину, не вижу ни глобальных реформ, ни обещанных властью нововведений.
— Какое впечатление осталось от родного города, живущего в условиях предчувствия войны?
— Раньше я не был в Константиновке более восьми месяцев. Впечатление удручающее. Особенно потому, что Донетчина оторвана от контакта со столицей. Настроения у людей аполитичны, они боятся высказывать свою точку зрения открыто. Чувствуется, что местные жители требуют, чтобы все то, что сейчас происходит, закончилось как можно быстрее. Без разницы, в чью пользу. Такие настроения преобладают особенно среди людей старшего возраста. Молодежь пользуется интернетом и еще склонна анализировать.
Чем дольше этот процесс затягивается, тем сложнее Украине будет найти с востоком общий язык. В Киеве приходилось слышать, дескать, они там сами виноваты, если хотят Украину, пусть берут оружие в руки и защищают родную землю. Но не все так просто. Пророссийски на Донбассе настроены далеко не все жители. Многие хотят жить в Украине, но теряются под влиянием пропаганды или неправильного понимания ситуации. На мой взгляд, за каждого человека, который сейчас на Донбассе, но хочет жить в Украине, стоит бороться.
— Родной дом вы покинули совсем рано, сначала перебравшись в Донецк, затем в Москву...
— В Донецке, еще учась в спортинтернате, попал в команду «Гарант». В сильную группу, где рядом тренировались Володя Яксманицкий, Сергей Шищенко. «Гарант» — очень специфическая команда. Ее Александр Косевич удерживал. С одной стороны, для 14-летнего парня было престижно, что меня подпускают играть за основу. Среди интернатовцев мне одному так повезло. Был крепче физически, потому и пробился раньше. До сих пор вспоминаю, как счастлив был, когда получив там первую зарплату — целых 100 долларов.
— О Косевиче приходилось слышать разное...
— Воспоминания о Сан Саныче у меня остались приятные, хотя интересных ситуаций хватало. Впрочем, это был период становления государства, бурные 90-е. Золотые кресты, машины BMW, зарплата из кармана — обычное для того времени явление. Косевич меня после матчей отвозил на своей машине в спортинтернат, по-отечески напутствовал, дескать, давай, развивайся, у тебя большое будущее.
— На неудачи тоже, наверное, реагировал соответственно.
— Как-то проигрываем, забегает в перерыве: «Вы что?! Мы судей всю ночь поили, а вы забить гол не можете?!» Для меня это было страшным откровением, хотя сейчас вспоминаю эти вещи спокойно, воспринимаю их, как дань тому времени. Впрочем, тогда я тоже был молодым и не особо обращал внимание в том числе и на криминогенную ситуацию в Донецке. Зачем далеко ходить, если борцы или боксеры, тренировавшиеся рядом в интернате, уже находились в криминальных структурах. Слышал выстрелы, знал, что идет передел собственности, по новостям постоянно рассказывали об убийствах и изнасилованиях. Но когда тебе 14, реагируешь спокойнее, концентрируешься на том, что рядом, скажем, на футболе. Это сейчас понимаю, что ходить по Донецку ночью было опасно. Тогда меня устраивало все. Поэтому и вспоминаю те времена с удовольствием.
— Какими были первые впечатления от Москвы?
— В донецком спортинтернате пробыл до переезда в Москву полтора года. Перед тем, как должен был ехать в российскую столицу, тренер Владимир Игнатенко из Константиновки подбадривал: «Езжай, пробивайся, старайся». Сел на ночной поезд — и в путь. Когда впервые попал на Курский вокзал, это было нечто невероятное. Мне 16, парень фактически из деревни. Вышел из поезда, а никто не встречает. Растерялся, ведь мобильных тогда не было, а других контактов не имел. К счастью, простояв с большими глазами на перроне минут 20, человека дождался. А уже потом поразил собственно город Москва. Масштабами, количеством людей, темпами развития. Но адаптировался я быстро. Показательно, что через каких-то полгода меня, 17-летнего, уже допускали к тренировкам с основой ЦСКА.
Это сейчас армейцы и «Шахтер» находятся примерно на одной ступени развития. Тогда же футболист, попадая в ЦСКА, имел перспективы значительно выше, чем в Донецке. Почувствовал это сразу, когда увидел, сколько молодых игроков из разных уголков СССР съехались на просмотр. Отбор был сумасшедший. Был счастлив уже хотя бы потому, что смог оказаться в числе тех немногих, кого тренеры решили оставить.
Разница в подходе к делу в армейском клубе по сравнению с «Гарантом» ощущалась сразу. Да, в Донецке я зарабатывал по 100 долларов и мог купить себе чипсы или орешки. Но постоянно чувствовал себя голодным. Старшие ребята, или борцы с боксерами отбирали талоны и переданные родителями закрутки. Но вижу в том позитив. Коллектив ведь становился более сплоченным. Зато интернат ЦСКА — компактный, с нормальным питанием, мы находились под постоянным надзором администрации, по вечерам там не выключали воды и света. Хотя и там были нюансы.
— Какие именно?
— Основное внимание и финансирование в армейском клубе сосредоточены на первой команде. Дубль был вынужден выживать. Это при условии, что юношей клуб собрал много. Хватало и конфликтов в середине коллектива. Время от времени рассказывало, как надо играть, руководство. Но в целом, если вспоминать чисто футбольную составляющую, то впечатление от этого периода положительные. Особенно от сотрудничества с тренером Юрием Аджемом, легендарным игроком «Таврии» в прошлом, который, возглавляя дубль ЦСКА, сделал немалый вклад в мое становление как игрока. Аджем умело нивелировал грань между тренером и футболистами. Он наладил с подопечными тесный контакт, многое демонстрировал собственным примером. К примеру, все мы восхищались, как Аджем исполняет штрафные.
— Это при нем вы сформировались как центральный хавбек?
— Начал играть на этой позиции еще в Донецке, хотя до того меня использовали и как центрального защитника, и как диспетчера. В ЦСКА мое умение видеть поле, раздавать пасы оценили в полной мере. С тех пор на позиции опорного полузащитника играл постоянно. Аджем мне так и сказал: «Это твоя позиция. Старайся играть здесь».
— Тренер первой команды Александр Тарханов обращал вас внимание?
— У меня с ним было два разговора. Первый — как только приехал. На второй день Тарханов подошел ко мне и сказал: «С удовольствием подписали бы с тобой контракт». Во второй раз разговаривали, когда меня начали подпускать к основе. «Мне нравится то, как ты прогрессируешь», — сказал тренер. Неудивительно, ведь начинал я с команды юношей 1978 года рождения, рядом с будущим сборником России Игорем Семшовым, быстро перешел в дубль. Тарханов обещал, что будет подпускать к первой команде, дал определенные советы, сказал, чтобы не тушевался, чаще брал игру на себя. Кроме того, видел Александра Федоровича на отдельных тренировках дубля. В их ходе тоже получал определенные подсказки. Конечно, видел Терханов меня и во время двусторонок дубля с основной командой, за которую тогда выступали Владислав Радимов, Дмитрий Хохлов, Евгений Бушманов. Несколько раз мы даже победили основу. Это были невероятные эмоции.
— Как в вашей карьере возник голландский вариант?
— Все банально. ЦСКА в то время был не только великим клубом, но и командой, которая работает на продажу игроков. Клуб сотрудничал с несколькими агентами. Однажды появился Константин Сарсания. После одной из тренировок он подошел ко мне и сказал: «Если хочешь попробовать свои силы за рубежом, у меня есть вариант». Сначала отказался, сказал, что мне это не выгодно, хочу остаться в ЦСКА и развиваться здесь. Позже Сарсания подошел второй раз. Сообщил, что приезжали представители из Голландии и Бельгии, высказывали ко мне интерес. Решил посоветоваться с родителями.
Ощущения были двоякие. Хотелось проявить себя в Москве, но и чемпионаты Голландии или Бельгии на тот момент мне казались интереснее российского. Тем более, что за «Витесс» тогда уже выступал Дима Шуков, с которым несколько раз пересекался в ЦСКА. Поэтому склонился к тому, что стоит попробовать. Поехал, а после нескольких тренировок мне предложили подписать с «Витессом» контракт.
— Вашим первым тренером в Арнеме был Лео Беенхаккер?
— Нет, он пришел чуть позже. Я начинал играть при Франсе Тайсене. Франс — хороший, спокойный человек. Он мне доверял, начал постепенно подпускать к матчам за первую команду, позволил дебютировать в поединке на Кубок Голландии, затем выпустил на замену в чемпионате. Но после этого, очевидно, из-за низких результатов, Тайсена заменили на Беенхаккера. Лео — отдельная история в моей жизни. Он сразу сказал: «Женя, ты еще молодой, тебе надо играть во второй команде, а еще лучше, чтобы ты пошел в аренду».
— Вы послушали?
— А разве у меня был другой выход? Перешел на правах арендованного в «Хелмонд Спорт», который выступал в первой голландской лиге. И не жалел, потому что провел там прекрасный сезон. Хотя поначалу считал, что это был шаг назад в моей карьере. Для меня это была проверка на прочность. Специфика первой голландской лиги такова, что приходилось выполнять много физической работы. Набрался опыта, окреп. И что самое интересное, в матче на Кубок мы победили «Витесс».
Однако самым важным для меня было то, что в тот период изучил голландский язык. Помог мне в этом Джон Стегеман, который тогда был нападающим «Хелмонд Спорта», а сейчас возглавляет «Хераклес», клуб, который занимает в текущем чемпионате Нидерландов четвертое место. Джон вообще не владел английским и каждый раз, всю дорогу на тренировку трещал мне на ухо на голландском. Сначала не понимал вообще ничего, но постепенно начал разбираться и дожился до того, что за какой-то год разговаривал по голландски уже свободно.
— Оглядываясь назад, можете согласиться с Беенхаккером, который считал вас молодым, или думаете, что это он уже был старым?
— Тогда он еще не был настолько старым. Может, тогда Лео где-то и был прав, но я с ним не был согласен, так как при Тайсене уже успел сыграть несколько игр и хотел остаться в «Витессе». Беенхаккера в Голландии называют Дон Лео. Оттого, что он четко и разумно выражает свои мысли. Проблема только в том, что эти слова чаще всего пустыми словами и остаются. Это не упрек Лео, но обычно он говорит много, но не по сути. В «Витессе» перед тренировками Беенхаккер зажигал свою огромную сигару, собирал нас и рассказывал не о тактике, не о том, чем мы будем заниматься, а о своей личной жизни и о том, как он работал в мадридском «Реале». Поэтому в моем понимании Лео каким-то изощренным специалистом не является. Но завоевать расположение части футболистов он способен. Футболистов и женщин. Ловелас он еще тот, женщины от Беенхаккера сходили с ума. Лео — галантный, джентльмен, всегда открывает перед девушками дверь. Со стороны посмотреть на это довольно забавно.
— Когда вы вернулись в «Витесс» из аренды, Беенхаккера уже не было...
— Тогда команду возглавлял Хенк тен Кат. Хенк — очень правильный тренер. Признаю это, хотя и не понимал Хенка как человека. Он мог прийти утром и не поздороваться, мог безосновательно накричать. В команде у тен Ката было только футболистов пять, с кем он общался. Это — Мишель Креек, нынешний помощник Франка де Бура в «Аяксе» Орландо Трустфулл, Никос Махлас, Деян Чурович и еще один или два игрока, которые были костяком команды. Остальных он считал запасными. Тен Ката многие не любили, но ему надо отдать должное. Он — прекрасный наставник и хороший тренер. У меня с Хенком были тяжелые отношения, я считал, что молодым футболистам надо давать шанс. Тен Кат нас почти не выпускал, поскольку опирался на свой скелет. Доходило до того, что за гол пяткой в двусторонке Хенк на меня накричал: «Ты клоун! Иди бегай по кругу». Для меня это была болезненная пощечина.
— Вы не ответили? Или там не принято отвечать?
— В том и дело, что отвечать там принято. Но у меня тогда был другой менталитет. Как выходец из СССР, считал, что доказывать свою правоту надо поступками, а не словами. Рой Макаай, который тоже играл в «Витессе» во второй половине 90-х и с которым мы до сих пор общаемся и играем в футбольный гольф, вспоминает, как я, едва приехав в Голландию, сидел в раздевалке, забившись в угол, никому ничего не отвечал. Я и Денису Олейнику, когда он приехал в «Витесс», говорил, что здесь ценится коммуникабельность, голландцы любят общаться. Для них общение является одной из основных составляющих менталитета.
Голландцы языкастые, они тренеру отвечают всегда. Для меня это было дикостью, до того я даже подумать не мог, что с тренером можно спорить. В понимании голландцев дискуссия — это путь к истине. В отличие от нас, они не считают, что возраст тренера обязательно дает ему право на единственно правильное мнение. Перелом в менталитете, когда осознал, что в спорах между тренером и игроком нет ничего плохого, у меня состоялся через четыре года. Тогда же, в 1998-м, Хенк, видимо, чувствовал, что я молчу и потому выражал ко мне претензии чаще, чем к другим. Как следствие, в первой команде я стал появляться редко, выступал сначала за вторую команду «Витесса», а затем снова был отправлен в аренду в «Камбюр».
— В «Витесс» вы уже вернулись, когда команду возглавлял Рональд Куман...
— При нем я тоже играл редко. По сути, в «Витессе» заиграл лишь тогда, когда команду возглавил тренер второй команды Майк Снуй. Этот специалист мне верил безгранично, предоставил мне все привилегии. «Женя, я в тебя верю, — говорил Снуй. — У тебя есть талант, ты можешь распределять игру». Это был, пожалуй, самый яркий период и для меня, и для «Витесса». Мы тогда прошли в Кубке УЕФА бухарестский «Рапид» и бременский «Вердер», а «Ливерпулю» в 1/16 финала проиграли дважды 0:1. Для меня поединки с мерсисайдцами памятные личным противостоянием со Стивеном Джеррардом.
— Именно в этот период Леонид Буряк впервые позвал вас в сборную Украины. Ваши ощущения? Наши тренеры остались такими же закрытыми?
— Да, здесь и далее открытая дискуссия между тренером и игроками не приветствовалась. Пожалуй, поныне так. Если ты звезда калибра Андрея Шевченко или Анатолия Тимощука, то тренеры с тобой на контакт еще пойдут. Если же игрок «молодой», то он должен заткнуть рот и работать. На мой взгляд, такие подходы — устаревшие. Тренеры должны понять, что молодые игроки тоже понимают футбол. Йохан Кройфф в 17 лет уже руководил «Аяксом». То же касается и нынешнего футболиста «Ромы» Кевина Стротмана. В 17-летнем возрасте он руководил действиями роттердамской «Спарты». Такие вещи зависят не от возраста, а от психологического и ментального развития. Думаю, прогресс нашего футбола напрямую зависит от того, когда тезис «тренер всегда прав» перестанет быть аксиомой.
Так или иначе, приглашение от Буряка в 2002-м было приятным сюрпризом. Помню свой дебют в составе сборной, когда заменил Андрея Гусина в товарищеском матче против словаков в Трнаве. Это был как раз период, когда я перестал тушеваться, а играл в футбол. Перед выходом на поле Леонид Иосифович коротко сказал: «Не бойся. Вперед. Удачи». После этого он еще несколько раз звонил, но больше не вызывал.
К сожалению, в следующий раз вернулся в сборную только через пять лет, когда тренером был Олег Блохин. Помню, тогда просматривать меня в Голландию приезжал Вадим Евтушенко, с которым сейчас работаем экспертами на телеканале «Футбол». Собственно, с тех пор поддерживаем хорошие, даже дружеские отношения. Евтушенко — человек с европейским менталитетом и видением футбола. Тогда в Гронингене мы встречались после матчей, общались на разные темы. Евтушенко приезжал раз пять, советовал мне больше брать игру на себя, чаще бить.
— До Гронингена в вашей карьере была роттердамская «Спарта»...
— Решение перейти туда далось непросто. Приглашал туда, возглавив «Спарту», Майк Снуй. Останавливало то, что команда играла в первом дивизионе. Хотя и состав там был собран под выход в Эредивизию. Прекрасный нападающий Рига Мустафа, Дэнни Куверманс, которого потом пригласил ПСВ, Рики ван ден Берг — атака у нас была отличная, мы забили за сезон более 70-ти голов.
— «Витесс» остаться тогда не предлагал?
— Почему же. Мог переподписать соглашение. Но на очень слабых условиях. Другой вариант — переехать в Грецию. Поэтому и выбрал третье — пойти с человеком, который знает и доверяет, в низший дивизион.
— С первой попытки, по итогам сезона-2003/2004, «Спарта» в Эредивизию не вышла...
— Почти весь сезон шли первыми, а в конце расслабились. Проиграли две подряд встречи и исправить ситуацию уже не смогли. Ничего, через год с заданием справились.
— Но вы со «Спартой» в Эредивизии не играли. Из-за того, что ушел из команды Майк Снуй?
— Нет. Майк пошел, но я получил приглашение от «Гронингена» и решил, что для меня этот переход будет шагом вперед. Понял это, посидев, вот как с вами сейчас и пообщавшись с тренером Роном Янсом. За те полчаса он познакомил меня со своей футбольной философией, четко объяснил, в каком ключе мы будем играть. Рон сказал мне, что построит игру вокруг меня, учитывая мои сильные и слабые стороны, я буду опорным полузащитником. «Знаю, что ты можешь выполнять большой объем работы, — говорил Янс. — Мы подберем футболистов и построим команду вокруг тебя. Усиление будет делаться на том уровне, чтобы попасть в зону еврокубков». По итогам сезона-2004/2005 «Гронинген» занял 12-е место, команда стремилась прогрессировать, как раз строился новый стадион «Евроборг».
Слова не разошлись с делом. В первом для меня сезоне в составе новой команды мы финишировали пятыми, победили дома ПСВ и «Аякс», выдали на новом «Евроборге» беспроигрышную серию из 15-ти матчей. Это был самый счастливый, успешный период в моей карьере. Не потому что я постоянно играл, а потому, что мы постоянно достигали того, что запланировали. А еще играли действительно хорошо. Недавно вспоминали те времена, встретившись с легендой «Гронингена», норвежским нападающим Эриком Нефландом. Он пришел к нам с «Манчестер Юнайтед», забивал невероятные голы.
— Летом 2006-го в «Гронингене» также появился Луис Суарес...
— Он заменил Нефланда, хотя это казалось чем-то нереальным. В первые несколько недель пребывания в «Гронингене» этот зубастый кролик выглядел чрезвычайно забавно, даже по мячу сильно ударить не мог. Это удивляло всех и разумного объяснения такому явлению никто не находил. Период адаптации для Суареса вышел очень тяжелым. Мячи после его ударов летели, как бананы — то влево, то вправо. Луис много падал, не отрабатывал в обороне. А для «Гронингена» это была непозволительная роскошь. Я тогда играл левого центрального полузащитника, Суарес — левого нападающего. У меня с Луисом возникали постоянные ссоры. «Ты должен отрабатывать», — говорю. Тот недовольно матерился. По-испански, но суть я понимал.
На адаптацию Суарес потратил около месяца и только тогда постепенно понял, чего от него хотят. В Уругвае он привык играть «свободного художника», а здесь от него требуют отходить назад. Потенциал был заметным, но Суарес не понимал системы игры и поэтому выпадал. Мы говорили: «Луис, тебе не надо обороняться полностью. Ты должен подходить к определенной линии, скажем, к центру поля, чтобы сохранялась компактность».
Когда понимание пришло, когда Суарес набрал в массе и крепко держаться на ногах, он начал постоянно забивать и дело пошло как по маслу. Если на первых тренировках Луис улетал от всех, словно щепка, то потом оттолкнуть его было невозможно. Уже тогда, в Гронингене, появились те фирменные пробросы на ход и пролезания через защитника, когда мяч всегда отскакивал к Луису. Это какая-то феноменальная черта — простое пробрасывание без резких движений влево-вправо, но мяч всегда отскакивает к нему.
— Суарес тогда еще никого не кусал?
— Нет. Но в какой-то игре у него не получалось ровным счетом ничего, шел дождь и Рон Янс решил заменить Луиса, кажется, еще до перерыва. Суарес, уходя с поля, схватил у кого-то зонтик и запустил им в сторону тренера. Конечно, после этого Луиса наказали, мне как капитану команды пришлось с ним долго разговаривать. Но самое смешное — когда Суарес переходил из «Гронингена» в «Аякс», Янс на прощание подарил ему зонтик. Мы тогда долго смеялись.
— Суарес нормально воспринял?
— Тоже смеялся.
— Если говорить непосредственно о вас, то как сочетать обещание Янса, что игру команды он будет строить вокруг вас, с тем, что закрывать вам пришлось различные позиции?
— У нас был сдвоенный центр. Точнее, мы играли или с одним опорним хавом и двумя выдвинутыми вперед, или же в два полузащитники. Вот когда мы играли в два опорных, я играл левее. Янс всегда говорил, что бегать по флангу — это не мое. Но однажды все же поставил меня на левую бровку. Это было смешно. Мы тогда пробовали новую схему. По тренерскому замыслу, правый фланг должен был носиться, а левый оттягивался вниз. В эту левую зону должен был врываться Суарес. На самом деле сработала идея слабо. Левый фланг проседал, поскольку Суарес врывался туда редко, а во мне, чтобы обыгрывать соперников, не хватало скорости. Я мог сделать хорошую передачу, но не обыграть. После нескольких игр от этой схемы мы решили отказаться.
— Евгений, за «Гронинген» вы сыграли четыре полноценных сезона. Могло быть больше?
— Мог поиграть еще. Как со спортивной, так и с материальной точек зрения меня устраивало все. Но заканчивался контракт и клуб предлагал подписать новое соглашение сроком на один год. Я хотел длительного продления более длительного, предложил подписать соглашение на два года. Руководство начало думать, предложило подписать контракт по принципу «один плюс один». Мне это не понравилось. Считал, что как капитан команды заслуживаю на двухлетнее соглашение. Клуб не согласился и я решил уйти.
— Аж в Россию.
— В «Сатурн». Несмотря на то, что за чемпионатами России и Украины следил, но оказавшись внутри, почувствовал, насколько разительный контраст между этими первенствами и голландским. Особенно если речь о «Сатурне», клубе специфическом, созданном для отмывания денег. Но приехав туда, всех тонкостей не знал. Были амбиции, считал, что в новом чемпионате раскроюсь по-другому. В финансовом аспекте тоже устраивало все. Понимание пришло потом, когда проявились все детали, а клуб объявили банкротом. К тому, что на мне отмывают деньги, отнесся чрезвычайно болезненно. В отличие от остальных футболистов, мириться не стал и пошел против системы, подав иск в CAS, Спортивный арбитражный суд.
— За год пребывания в «Сатурне» вы успели там стать своим?
— Нет. Были хорошие отношения с некоторыми ребятами. К примеру, до сих пор поддерживаю общение с Лешей Игониным. Человек с головой, одна из самых интересных личностей в российском футболе, он тогда был капитаном команды. Думаю, все футболисты хорошо осознавали, что и эта команда, и они в ней — явление временное. Серьезных задач перед «Сатурном», видимо, не ставили, хотя команда финансировалась из бюджета Московской области, у нас была прекрасная база в Кратово. Деньги халявные, но основным источником дохода стали конвейерные покупки-продажи футболистов, на которых отмывались огромные суммы.
— Руководство клуба не пыталось вас воспитывать традиционными для 90-х методами?
— Они, видимо, понимали, что я приехал из Европы и лучше будет, если буду стоять в стороне от их «операций». У меня был личный разговор сначала с президентом, потом с тренером Андреем Гордеевым. Тот сказал, что на меня не рассчитывает. Затем, когда подал иск в CAS, открыто мне не угрожал никто, но в какой-то момент через общих чеченских знакомых мне говорили: «Куда ты лезешь?» Советовали оставить это все. Но я дал понять, что не отступлю, поскольку правовая сторона дела для меня очень важна. Хотя понимал, что изменить систему этим делом не смогу, но боролся.
— Почему вас не поддержали другие игроки?
— В личных разговорах они были на моей стороне. Но публично выступить не решился никто. Когда включались телекамеры, звучало: «Нет, говорить не буду». Я убеждал: «Давайте выступим все вместе, выдвинем требования». Пытался раскрутить дело через Профсоюз футболистов России. Но мне объясняли: «Ты поедешь в Голландию, а нам здесь жить». С одной стороны, я их понимаю. С другой — молча системы не победить.
— Теперь считаете переход в «Сатурн» ошибкой?
— С одной стороны, да. С другой — это тоже был опыт. У меня снова открылись глаза на реальное положение дел в нашем футболе. Российском и украинском — не думаю, что существенная разница существует. Считаю, если бы тогда промолчал, то выступал бы в российском или украинском чемпионатах поныне. Или занимал бы, закончив обучение на Marketing Education, соответствующие должности в структуре какого-либо из клубов. Но сложилось, как сложилось.
— В украинский чемпионат вам после той истории тоже дорога была закрытой?
— Безусловно. Люди ведь понимали, что брать человека, который раскрыла ящик Пандоры, рискованно. Это могло негативно сказаться на имидже чемпионата в целом и клуба в частности. Впрочем, для себя тогда решил, что переходить в Украину тоже смысла не вижу. Потому что хотел играть в футбол, а не судиться или спорить.
— Опыт выступлений за сборную Блохина на протяжении 2007-2009 годов это нежелание подкреплял?
— Олег Владимирович, конечно, специфическая личность. У него свои подходы и не скажу, что являюсь их сторонником. У нас на базе в Конча-Заспе было несколько разговоров тет-а-тет. На мой взгляд, проблема не только Блохина, но и многих других украинских тренеров заключается в нежелании развиваться. Я за то, чтобы люди перенимали опыт. Очень хорошо, что Леонид Кучук или Мирон Маркевич ездят в клубы топ-чемпионатов, присматриваются, как работают там. Я за адаптацию новых мыслей, идей и технологий в футболе. Тренеры, которые зависают на собственных футбольных достижениях и выезжают, будем откровенны, на конспектах выдающихся тренеров прошлого, не могут быть успешными. Каждый прожитый без развития день — это шаг назад. Таких тренеров у нас, к сожалению, много.
— Блохин работал в Греции.
— У меня нет никакого желания унизить Олега Владимировича. Я выражаю свое мнение. В Голландии тренеры всех клубов раз в месяц или два собираются вместе, обсуждают насущные проблемы, планы на будущее, тенденции развития футбола. Это хорошая практика, которая не помешала бы и нам. Каждому тренеру есть чем поделиться. У Реброва в команде могут быть одни проблемы, у Луческу — другие. Если бы они пообщались, то, возможно, нашли бы новые подходы. Надевать розовые очки и говорить, что все у нас хорошо, проще всего. К сожалению, у нас тренеры если и обладают какими-то новейшими технологиями, пытаются их засекретить, чтобы сильно играла только их команда. Но не думаю, что это верный путь. Чем более открытыми будут тренеры, тем быстрее их команды будут развиваться. Чем больше даешь, тем больше получаешь.
— Похоже, что Ребров, Луческу и тренеры старой закалки вроде Кварцяного — слишком разные, чтобы садиться за один стол и делиться тонкостями тренерской деятельности.
— Сложно сказать. Некоторые вот говорят, дескать, в нынешних успехах «Динамо» большая заслуга испанских специалистов. Так это же прекрасно, что Ребров сумел их привлечь. Сергей развивается и привлекает к совместной работе тех людей, которые могут принести пользу для дела. Думаю, Ребров видит, что испанцы знают то, чего не хватает украинским или российским коллегам. В моем понимании, наставник команды — это не человек, который руководит процессом на футбольном поле. Современный тренер — это менеджер, способный собрать команду, способную управлять коллективом. Да, Лобановский когда принимал все решения самостоятельно. Но те времена канули в Лету. Сейчас тренер рядом с футбольными процессами должен формировать настроение, менталитет команды, находиться в тесном контакте с руководством клуба, болельщиками и прессой.
— К тесному контакту с болельщиками и прессой наши тренеры и футболисты дорастут еще не скоро...
— Наблюдаю, как общаются с медийными людьми тренеры украинской сборной и сравниваю их с коллегами из Испании, Голландии или Италии. В Европе давно усвоили, что журналист часто разбирается в футболе не хуже тренера. У нас принято считать, что представители СМИ не понимают ничего. Отсюда пренебрежительное отношение, нежелание говорить откровенно. Нашим тренерам пора понять, что журналисты иногда разбираются в тактике и технике, процессах развития футбола не хуже их.
Понимаю, что после игры наставники заведены, им сложно сдерживать эмоции. Но для меня дикость, когда тренер не способен дать журналисту нормального интервью, потому что считает его некомпетентным или слабым. Нашим специалистам пора бы понять, что через СМИ они проецируют свою точку зрения тем людям, которые платят за футбол, то есть, зрителям, тем ребятам, которые занимаются в футбольных секциях. Роль журналистики в украинском футболе очень недооценена.
Определенный прогресс в этом аспекте уже заметен. Скажем, взвешенно высказываются после игры Андрей Ярмоленко или Женя Коноплянка. Хотелось бы, чтобы пример с них брали не только игроки, но и тренеры. И высказывались при этом не шаблонно. Что «хорошо то, что хорошо кончается», я знаю и сам. Мне хочется услышать детальный анализ игры. Скажем, существуют претензии к качеству игры сборной. Тренеры это тоже, уверен, понимают, но предпочитают проблему замалчивать. Не надо держать болельщиков и журналистов за идиотов.
— Свою карьеру вы завершили в Австралии, выступая за клуб «Аделаида Юнайтед». Вы туда поехали играть в футбол или набираться новых впечатлений?
— Ехал доигрывать. Но и хотелось попробовать чего-то необычного. Всегда считал себя человеком мира, много путешествую. Поскольку в такие страны как Катар или Саудовская Аравия ехать не хотелось, сначала планировал завершить карьеру в США. Но когда получил приглашение из Австралии, то с радостью согласился. В моем появлении был заинтересован голландский тренер Рини Кулен. Сразу скажу, что это не была гонка за деньгами. Очень много там не платили. Меня радовала возможность жить на берегу океана и играть в футбол в свое удовольствие.
К сожалению, после девяти матчей Кулена уволили. На его место пришел Джон Козмина, легенда австралийского футбола. На первую тренировку он появился в шлепанцах, с яблоком в зубах и в таком виде начал рассказывать, как надо играть в футбол. Затем ткнул пальцами на нескольких футболистов. «Идем со мной», — говорит. В числе «избранных», а среди них были только легионеры и один местный, был и я. «Я на вас не рассчитываю» — сразу заявил Козмина. «Можешь приходить на тренировку, а можешь и не приходить» — это уже было сказано ко мене. Я ответил, что ходить буду, потому что футбол — мое любимое дело. Впрочем, после того, как за три следующих недели «Аделаида» проиграла две игры, Козмина вспомнил обо мне опять: «Я на тебя не рассчитываю, но поиграй еще в нескольких матчах, пока не восстановится центральный полузащитник». Согласился.
Вообще, это был необычный опыт. Австралийский футбол хотя и находится на подъеме, но это совсем другие эмоции, волнения, другие болельщики на трибунах. Зрители там приходят на соккер, чтобы поесть попкорн, посидеть с семьей, пообщаться. Игра выступает фоном. Спорт номер один там — австралийский футбол. Все ребята на Зеленом континенте жаждут заниматься или крикетом, или австралийским футболом. А еще регби. В конце концов, там вся страна занимается спортом, вся жизнь у них проходит на улице. Жить там действительно приятно и комфортно. В футбольном же аспекте мне прежде всего запомнился наш матч с «Мельбурн Виктори». За эту команду после возвращения из Европы как раз начал выступать Харри Кьюэлл, культовый для Австралии игрок, которого любит вся страна. Мне выпало играть против Гарри. На матчах с участием Кьюэлла собиралось по 30-40 тысяч зрителей, тогда как обычно матчи «Аделаиды Юнайтед» посещали по восемь-десять тысяч болельщиков.
— Украине бы сейчас такую среднюю посещаемость.
— Если бы у нас на трибунах было столько людей, то, наверное, появилась футбольная бизнес-модель, на футболе можно было бы зарабатывать (смеется).
— Перед отъездом в Австралию вы давали интервью, в котором говорили, что мечтаете там прыгнуть с парашютом, нырнуть с аквалангом и поплавать с акулами. Все удалось?
— Только с акулами не поплавал. Все потому, что мне рассказали, что акулы, плавающие вокруг железной клетки, в которой человека погружают, прикормленные. Они плавают фактически сонные и почти на тебя не реагируют. Мне хотелось почувствовать агрессию хищника.
После ныряния с аквалангом получил карточку профессионального аквалангиста, которая позволяет погружаться постоянно. С парашютом прыгнул в Мельбурне. Это было фантастически. Высота — четыре тысячи метров, тебя выбрасывает из самолета, летишь с сумасшедшей скоростью вниз, видишь, что океан все ближе, а мысли только о том, когда раскроется парашют. За эти несколько минут свободного падения перед глазами пролетает вся жизнь. Затем тебя дергает, парашют раскрывается, ты медленно летишь и наконец начинаешь наслаждаться. До того бездыханно падаешь и думаешь: «Сейчас как ударюсь!» Момент выпадения из самолета, когда понимаешь, что назад дороги уже нет — основной. Это так страшно! Дух захватывает, глаза огромные, слезы. Зато когда приземляешься, чувствуешь невероятную радость.
— Прыжок с парашютом — самый сумасшедший ваш поступок?
— Вспоминаю еще банджо-джампинг в Непале. Стал на помосте, впереди пропасть, вокруг камни, а внизу едва виднеется река. В такой момент думаешь: главное, чтобы рассчитали длину и прочность веревки. Мне необходимы различные адреналиновые вещи. В одно время очень любил гоняться на мотоцикле. Купил спортивный «Yamaha R1», очень быстрый, на нем можно развивать скорость в пределах 260 километров в час. Экстрим меня привлекал и привлекает. Правда, мотоцикла уже нет. Хочу приобрести себе такой большой, на котором можно спокойно ездить. Пока же передвигаюсь Амстердамом на велосипеде. Мне это доставляет удовольствие.
— С возрастом спокойнее стали?
— Не знаю, но не зря говорят, что становишься старше и начинают появляться мозги. К тому же существует мнение, что с возрастом у человека появляется все больше фобий. Фобий за собой пока не замечал, но взвешенней стал.
— Горы вас не привлекают?
— Почему нет? До сих пор не сходил на вершины ни разу, но был момент, когда во время пребывания в Африке должны были подниматься на Килиманджаро. Однако не получилось, поскольку заболела моя бывшая девушка. Жаль, но в планах восхождение на горы есть.
— Недавно вы презентовали книгу под названием «LEV»...
— Пока только в Голландии и голландском. Если возникнет интерес в Украине, может быть, переиздам и здесь. Собственно, домой в составе съемочной группы голландского телевидения в частности потому и ехал, чтобы восстановить детали, освежить впечатления. Основной акцент в книге делается не на футболе, а на коллизиях в жизни человека, родившегося при коммунизме в СССР, жившем в период хаоса, когда вся советская структура ломалась и переехавшего в Голландию, где поначалу всего стеснялся, боялся улыбнуться. Удивлялся, когда после пустых прилавков наших магазинов видел в маркете по 20 сортов йогуртов или 100 видов сыра.
Это автобиография, но в ней задел немало проблем нашей страны, ее менталитета. После 20-ти лет жизни за границей могу оценить все процессы в нашем государстве сторонним взглядом. Имею свое видение того, почему Украина развивается так медленно, почему люди, приходя к власти, думают не о реформах, а о собственной наживе. Больше всего жаль тех людей, которые уже погибли и погибают в зоне АТО сейчас, а политики живут своей, оторванной от обычных людей жизнью.
— Виктор Леоненко во время недавнего интервью тоже рассказал, что пишет автобиографию. Обменяетесь с ним экземлярчиком?
— (Улыбается.) Он тоже пишет? Не знаю, не готов сказать.
— Книгу писали самостоятельно?
— Нет. В сотрудничестве с Ирис Коппе. Она тоже приезжала в Украину, общалась со многими людьми. Точнее, Ирис училась и некоторое время жила в Украине и России до того, но ей было интересно посетить Киев, Львов, Донецкую область, почувствовать колорит нашей страны. К тому же Ирис хорошо разбирается в футболе. Для меня это была приятная неожиданность. Ирис написала несколько книг до того и вот теперь записывала под диктофон и литературно обрабатывала мои воспоминания. Понимаю, что ей было непросто. Мы общались по пять часов. Сами понимаете, сколько времени и сил уходит на такие расшифровки.
— Евгений, как вы, человек, живущий в Европе и знающий наши реалии, отреагировали на доверенное Украине право проводить чемпионат континента-2012? Вас это не удивляло?
— Если рассматривать вопрос в проекции того, что сейчас творится в ФИФА и УЕФА, то ничего удивительного в решениях, когда крупнейшие форумы доверяются государствам вроде Украины, России или Катара, не будет. Это — большой поток денег, благодаря которому большое количество людей зарабатывает миллионы и миллиарды. Наша страна — не исключение. Думаю, на проведении Евро-2012 нагрелись многие.
Могу отметить другое. Бытует мнение, дескать, благодаря проведению таких мероприятий государство начинает лучше жить. Я ни одного положительного момента назвать не могу. Да, к нам приезжали иностранцы, которые увидели, что в Украине дешевое пиво и есть веселые девушки, с которыми можно хорошо провести время. Да, исчезли отдельные стереотипы, наши гости увидели, что Киевом и Харьковом можно спокойно передвигаться, никто и никого на улицах здесь не трогает. Но сказать, что после Евро-2012 в Украине изменился жизненный строй, пожалуй, не решится никто. А расходы из госбюджета на подготовку и проведение турнира составили, по разным данным, от 60-ти до сто миллиардов гривен. Не думаю, что эти вложения окупились. Обычная афера, прокрученная УЕФА и некоторыми украинскими политиками.
Никаких плюсов от проведения Евро-2012 не вижу. Кстати, то же самое мне рассказывали друзья из Южной Африки. По их словам, благодаря проведению в ЮАР чемпионата мира-2010 отдельные люди набили карманы и не более того. Да, это праздник, все отмечали, что организация Евро-2012 была прекрасной. Но лучше от того украинцам не стало.
— Можете себе представить, что вернетесь в Украину, чтобы жить здесь постоянно?
— Вряд ли. В эпоху глобализации можно без проблем жить на две-три страны. Если в Украине будет какая-то постоянная работа, то, безусловно, курсировать между двумя государствами смогу. Но проживание на одном месте только сузит мои мировоззрение и развитие. Понимаю Андрея Шевченко, Толика Тимощука, Андрея Воронина, которые живут на две страны. Жить надо там, где чувствуешь себя комфортнее. Сейчас мне хорошо в Амстердаме. Там у меня тоже есть работа. Работаю экспертом на телеканале «Fox Sport», который транслирует все матчи голландского чемпионата.
— Проблема расизма в Украине, о которой вспоминают с поводом и без него, действительно существует?
— Расовые козни есть везде — и в Украине, и в России, и в Голландии. И я бы не сказал, что в нашем государстве расовая нетерпимость выше, чем среди голландцев. Другое дело, что у украинцев особый путь ментального развития. Многие у нас не склонны читать и искать информацию самостоятельно, а молча принимают то, что им навязывает с экранов телевизоров государство. Причем зачастую-то даже не из-за нежелания познавать, а по незнанию другого пути. При этом украинская молодежь, которая читает и выискивает разные мнения на одну тематику, мыслит вполне по-европейски. У этих людей есть сложившееся мнение, они способны его грамотно выразить.
Бесспорно, в украинском обществе происходит период ментальной ломки. У людей, которым по 40-50 лет, мировоззрение одно. Младшие могут приблизиться к европейскому образу мышления и европейским ценностям быстрее. Старое поколение, воспитанное на советском прошлом, постепенно отойдет. Это пусть и болезненный, но естественный путь. Преодолев его, мы избавимся и стереотипных суждений о людях других рас. Хотя по сравнению с Россией, где к людям с другим цветом кожи, к выходцам из Кавказа относятся иногда откровенно враждебно, в Украине ситуация далеко не критическая. Это для России расовая нетерпимость действительно является проблемой.
Голландия в свою очередь — страна мультикультурная. В ней собраны суринамцы, марокканцы, турки. Национальности и расы там давно переплетены. Тот же период ломки менталитета у голландцев состоялся гораздо раньше. Поэтому и межрасовой розни как таковой там нет. Но есть непонимание. К примеру, статистически доказано, что марокканцы и турки работают меньше, чем представители других народностей. Чаще их связывают с криминалом.
Вот к марокканцам и туркам особое отношение существует. Но правительство прилагает немало усилий, чтобы споры на расовой почве исчезли навсегда. Скажем, марокканцы получают льготы на образование, чтобы у них была возможность получить профессию и узнать голландскую культуру. Это помогает стереть грань между этническими голландцами и марокканцами, которые, может, даже родились в Нидерландах, но выросли из-за своих корней на специфических традициях. Разница в менталитете будет существовать всегда. Но тех марокканцев, которые учатся и вместо воровать работают, принимают как полноценных членов общества.
— Возможно, читали в украинских и российских СМИ о том, что моральное падение европейцев достигло немыслимого дна. Дескать. в той же Голландии церкви вечером переделывают в дискотеки.
— На самом деле это смешно. Такого нет. Это во-первых. Те церкви, в которых люди молятся, используются по назначению. Другое дело, что существуют заброшенные храмы. Эти помещения переоборудуют под отели или под те же дискотеки и ночные клубы. Голландцы к использованию земельных ресурсов подходят очень прагматично. У них не пустует ни один квадратный метр. С точки зрения религии голландцы не слишком ортодоксальны и спокойно относятся к тому, что вместо бывших храмов появляются другие заведения.
Падение нравов — это стереотипы. Взять хотя бы разговор о легализованных в Голландии проституции и наркотиках. Но ведь легализация позволяет упростить многие вещи. К примеру, проститутки находятся под контролем государства, соответствующих медицинских и налоговых органов. Соответственно в этой сфере отсутствует криминал. У проституток есть свой налог, свой профсоюз. Неужели лучше, чтобы эту сферу «крышевали» люди со статусом? Голландцы считают, что проституция должна приносить прибыль государству. Правильно это или нет — каждый пусть решает самостоятельно. Я считаю, что это правильно. В Украине или России проституция — это черные деньги, которые попадают в карманы разных ловкачей.
С наркотиками ситуация аналогичная. У нас принято считать, что все голландцы курят марихуану. Это стереотип, по большому счету, голландцы курят очень редко. Скажем, я за все эти годы курил марихуану лишь дважды. Да и то для того, чтобы попробовать. Не понравилось, поэтому больше не курил и не тянуло. В основном марихуану в Голландии курят туристы — англичане, русские, украинцы. Ибо запретный плод сладок. Вот потому иностранцы накуриваются до чертиков и ходят по Амстердаму зеленые, не понимая, где они находятся.
— Ментально вы уже голландец или еще украинец?
— Сложно сказать. Голландцем полностью, хоть и живу там, себя не считаю. Более того, понимаю, что в полной мере никогда им не стану и к этому не стремлюсь. Но и украинцем полностью уже тоже не являюсь. Во мне течет украинско-русская кровь, горжусь тем, что здесь родился и жил. Но полноценного ощущения, что я гражданин Украины, часть именно этой страны, нет. Поэтому Голландию воспринимаю как место жительства. Так себя чувствовал во многих странах, в которых приходилось бывать. Не зря говорю, что чувствую себя гражданином мира. Для меня границы стерты.
Людей отличают определенные черты менталитета. Мне нравятся украинские добродушие, открытость, гостеприимство. В голландцах импонирует прагматизм, умение правильно просчитывать ситуацию, грамотно выстроить структуру труда, нравится, что они с ранних лет учат детей не разбрасываться деньгами, а считать копейки и правильно распоряжаться своим бюджетом. Конечно, положительной чертой считаю голландскую коммуникабельность.
Я стараюсь перенимать лучшее у представителей всех наций, с кем удалось пообщаться. Но при этом когда звучит гимн Украины, останавливаюсь, кладу руку на сердце, мурашки по бегут коже. Пою «Ще не вмерла...» всегда, чего с голландским гимном у меня нет.
Иван Вербицкий
Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости
Читать все комментарии (10)