Немного о популярности.

Футболисты киевского Динамо всегда пользовались популярностью в своем городе и вызывали к своим персонам повышенный интерес. Были и пики популярности, и периоды снижения общественного внимания. Одним из таких пиков были годы первых чемпионатов 36-40г.г. И это несмотря на то, что команда тогда могла у кого угодно выиграть и кому угодно проиграть.

К концу 30-х годов у журналистов сложилось стойкое мнение о нашей команде, впрочем, не оспариваемое болельщиками, что у нее отвратительная защита, хорошая полузащита и отличное нападение. Все хотели забивать. По рассказам знающих людей, много чего в игре динамовцев определялось внутренними субъективными игроцкими факторами раздевалки, на которые очень слабо могли повлиять тренеры, а иногда и не хотели влезать в эту мутноватую внутреннюю кухню взаимоотношений. Только бесцеремонному Бутусову, который, как вспоминали, по своему внешнему виду и манере общения напоминал танк, удалось сначала несколько утихомирить вольницу, а затем умелыми тренерскими действиями приступить к перестройке,но началась война. В тридцатые годы бесспорным теневым лидером команды, который по типу Н. Старостина осуществлял связь между верхами и командой и от которого многое зависело, был А.Л. Идзковский. В те годы Киев резко отличался от сегодняшнего, он был во много раз меньших размеров при значительном количестве населения \ около 750тысяч \, что вызывало колоссальную перенаселенность жилого фонда. Если мы посмотрим фото улиц города того времени, то увидим их перезагруженность людьми. При таких условиях жизнь известных людей была всегда на виду. Все болельщики знали, где и как живут их кумиры, где проводят свободное время, как и во что одеты. Знали, кто побывал в опере, а кто ограничился посещением уже тогда существовавшей известной комнаты в подсобке продуктового около оперы на углу Фундуклеевской и Лысенко. По воспоминаниям болельщиков того времени, с которыми я имел возможность неоднократно общаться, в те годы наиболее популярными среди киевлян были Шиловский, Лифшиц, Щегодский, Трусевич. Это были видные стильные и элегантные молодые люди. Их везде узнавали и выражали, назовем это так, повышенные знаки внимания.Что греха таить, футболистам это нравилось. Попутно отмечу, что тогда киевляне активно заполняли трибуны других видов спорта и знали многих спортсменов в лицо. Особым вниманием фотографов того времени пользовались физкультурницы-яхтсменки, в чем легко можно убедиться полистав фото из истории Киева. Не надо думать, что киевляне забывали футболистов Локомотива, которые на матчах собирали в среднем свои 5т. зрителей, а в 38г. и по 10т. Там тоже были у киевлян свои кумиры-Николай Балакин, Саша Шацкий, Паша Францев. Кстати я знаю с первых рук, что после назначения Кагановича в начале 38г. наркомом путей сообщения, играть в этой команде с финансовой точки зрения стало предпочтительней, чем в Динамо. Вообще, киевское Локо ждет своего исследователя, а то из-за тренера Швецова на эту команду наложили в прессе табу. Нравилось болельщикам, а особенно болельщицам, когда их любимцы в чем нибудь показывали высший шик. Например, мгновенно среди киевской молодежи распространилась весть, что Щегодский где-то появился в импортном немецком \ на самом деле польском \ легком летнем в косой тонкий рубчик габардиновом пальто. Тогда оно , как и сейчас, носило неправильное наименование макинтош. За Щегодского гордились т.к. ни у кого такого не было. Только, когда позже в очередной раз в Киев приехал Утесов с оркестром, то его фанаты около гостиницы увидели артистов в таких же пальто. И, несмотря на дикую популярность Утесова, он не смог перебить популярности динамовцев, некоторые из которых были на концертах, как рассказывали очевидцы, с женами и девушками. Интерес зрителей все время разделялся между артистами и футболистами. И потом с гордостью отмечали, что Эдит Утесова явно по внешнему виду проигрывала спутницам футболистам. И, наверное, мало кто помнил тогда на концерте, что в августе 1918г. в Интимном театре \ тогда Крещатик,43 \, в котором темнокожий швейцар открывал двери, очень посредственно выступил с устными имитациями известных рассказчиков молодой Леня Вейсбейн, будущий знаменитый Утесов. Да что там Леня, когда там же в начале августа не очень удачно дал три концерта сам Вертинский, о котором критик писал: " Однообразные скучные банальные мотивчики, слова пошлые, приторные, голос слабый." Видно после страшных погромов Муравьева в начале того года киевлянам было не до душевности. Тем не менее, очевидно, в этом здании Вертинский подсмотрел героя своего будущего шлягера "Лиловый негр Вам подает манто". Но все-таки в конце 30-х нашелся человек, который сумел потеснить кумиров-динамовцев, Утесова и яхтсменок. Это было во время приезда в Киев, как теперь говорят, мегазвезды эстрады, автора и исполнителя романсов и цыганских песен тенора Вадима Козина. Очевидцы говорили, что если продажа его пластинок на первом этаже универмага на Крещатике не обходилась без кордона милиции, то на концертах таких кордонов было несколько. Сила искусства этого артиста была такая, что зрителям было не до того, чтобы искать в зале и рассматривать динамовцев. Он просто завораживал. Я вот думаю, какой надо иметь талант, чтобы без микрофона, только под рояль, без подтанцовки, подпевал, компьютерного цвета,дыма и пр., так пленять зрителя. Для меня таким остается Окуджава. Любовь болельщиков к своим кумирам остается надолго, пусть они и давно прекратили играть. И тут я хочу рассказать случай, ярко врезавшийся в память на всю жизнь. Он произошел в начале 60-х на пике публикаций о матче смерти, погибших футболистах и интереса к довоенному Динамо. В конце летнего дня стояла на улице, обсуждая что-то свое, группа молодых людей, возвратившихся после смены на Трансигнале, Ленкузне и др. близлежащих предприятий. Незаметно к ним подошел сухощавый, лет 45 ,мужчина с морщинистым лицом, одетый в очень поношенные, но чистые и выглаженные брюки и сорочку с длинным рукавом. На голове у него была видавшая виды старая кепка. Он как раз стал недалеко напротив меня и сразу обратил на себя мое внимание каким-то очень спокойным и внимательным выражением своих бесцветных глаз. Сначала на него не обратили внимания- мало ли к кому подойдет знакомый, а потом заинтересовались. Он это почувствовал и спокойным негромким голосом сказал : " Здравствуйте. Я- Трусевич." Все замолчали и уставились на него. Меня пронзило словно током и замелькали мысли-как, откуда, не похож на фото, он же погиб, не может быть, а вдруг и т.п. Если Вы улыбаетесь над мною, то я отвечу так, мол представьте, что вдруг Вам сказали, что видели где-то давно умершего Вашего друга. И что Вы подумаете? Так и я. После паузы кто-то ему сказал, что Трусевич погиб. Он очень спокойно ответил, что нет, ему удалось выжить. А на вопрос, как же удалось выжить, последовал спокойный ответ- вот так и выжил. Постояв еще немного, он неторопливо ушел. Мы были обалдевшими. Через несколько дней уже вся округа знала об этом человеке, подходившем ко многим с таким разговором. Позже стало известно, что его семья вселилась недалеко на Саксаганской в полуподвальную коммунальную комнатуху. Его мать рассказывала соседям, что в тридцатых это был нормальный пацан, отлично учился, ходил в секции дома пионеров и очень любил футбол. Был на всех матчах, вел таблицы и дневники. Перед войной поступил в техникум, копал окопы, попадал под бомбежки, в начале октября 41г добрался домой, работал разнорабочим на ж.д. на Пост-Волынском. Через год заболел и постепенно забыл себя, работать не мог, чего-то купить не мог, разговаривал мало, откликался даже родственникам только на фамилию Трусевич. Живший неподалеку в коммуналке известный психиатр Фарбер пояснил, что это, к сожалению не один такой случай был в Киеве. После войны был ряд больных людей, которые стали называть себя фамилией известного вратаря. В нормальной своей жизни эта фамилия, как популярная и знаменитая отложилась у них где-то в подсознании. Моего же знакомого ребята неоднократно брали с собой на футбол. Он на все смотрел спокойно и безучастно, когда наши забивали не вскакивал со всеми, как бы не понимал. Но преображался, когда нам забивали. Становился очень беспокойным и все повторял имена Иося, Леша, Коля. Словно в том своем далеком мире он защищал ворота и призывал на помощь или ругал своих друзей Лифшица, Махиню и Клименко. А фамилия знаменитого голкипера словно была мостиком между его действительностью и той далекой своей счастливой юношеской жизнью,когда он болел за свою любимую команду. Вот так, ребята, бывает. Может кого-то заинтересует. П.С. Имя этого мужчины было Витя. На него он откликался только матери и потихоньку общался только с нею. Фамилия ни к чему.