В беседе я называю его Марком — на западный манер, к тому же разница в возрасте — тьфу и растереть, какая-то чертова дюжина лет. Более того, довольно быстро начинаю давить в себе насущную потребность перейти на «ты» — после разговора о войне мы уже, по-моему, достаточно близки. И тем не менее наша традиция, пока устойчивая перед американскими ураганами, велит называть его Марк Зиновьевич... К черту, он слишком молод, энергичен и подвижен (на нем худи, джинсы, кроссовки — ни в коем случае не стеснять движений! Бренд? О, в этом я абсолютный чайник), а еще энергичнее и подвижнее его мысли. В том числе о грядущем переустройстве киевского «Динамо». Что, собственно, и послужило поводом-причиной для встречи, а там уж понеслось.
Марк ГинзбургМы с советской властью друг другу не мешали
— Марк, давайте о вас нынешнем поговорим. Вы гражданин США, а украинский паспорт себе не оставили?
— У меня его никогда не было. Уезжал в 88-м, еще из Советского Союза, и указом Президиума Верховного Совета СССР меня лишили советского гражданства. Теперь, чтобы получить украинское, нужно из американского выйти.
— ...а оно вам, в принципе, не мешает...
— Вот уже 27 лет не мешает, и вся моя семья в Штатах: жена, дети, родители. С середины 90-х я живу в режиме back and forth: три недели в Киеве — две в Нью-Йорке. Весной прошлого года пробыл там полтора месяца. Полетел на юбилей отца, ему исполнилось 90, а вскоре авиасообщение закрыли: в Америке ввели жесткий карантин.
— Из Союза почему уехали? Свободы хотелось?
— Не хочу рядиться в одежды диссидента: в пикетах и протестах не участвовал, конфликтов с советской властью у меня не было, мы с ней друг другу не мешали. Более того, прожив на Западе 32 года, готов сказать вам очень непопулярную вещь. Если в качестве критерия принять наибольший процент населения, обеспеченный минимально необходимыми для жизни и развития материальными благами, то именно советская система в 70-80-е годы ближе всех в мире к этому подошла. Я не говорю о бесплатном высшем образовании — оно и впрямь нужно не всем. Даже о бесплатной медицине не говорю, хотя все мы понимаем, особенно сейчас, насколько она важна. А вот такое понятие, как уверенность в завтрашнем дне, и вправду присутствовало. Оно означало стабильность, то, что при любых обстоятельствах никто не мог прийти и отобрать твое жилье и другое имущество. В Украине с этим еще не знакомы, но, думаю, в ближайшее время придется узнать, каково это, когда тебя выбрасывают из квартиры за неуплату коммуналки или процентов по кредиту. Как в Штатах: не плачено за два месяца — приходят маршалы и клеят на входную дверь две желтые полоски по диагонали. Домой ты вернешься, если решишь вопрос с долгами.
Конечно, я не отрицаю очевидные недостатки советской системы: чистки 1937-1938 годов, запрет религиозной жизни, монополия на идеологию... Но о себе могу сказать: диссидентом не был. Никто меня лично не притеснял, вспоминаю о времени, прожитом в СССР, без боли и страха.
— Президент «Динамо» Игорь Суркис в недавнем интервью Дмитрию Гордону признался: он ни на что не променял бы свое дворовое советское детство.
— И я с ним согласен. Мое детство прошло в Киеве, на Куреневке. Родителям дали там двухкомнатную квартиру. Хрущевский дом, пятый этаж без лифта. Но это было счастливое детство! Важной частью которого был футбол. Мой отец — настоящий фанат «Динамо»! В нашей с сестрой комнате висела стенгазета, которую мы с папой делали сами, — «Золотой дубль киевского «Динамо».
— 66-й год.
— Да. Папа принес домой ватман, газеты, журналы, мы вырезали фотографии футболистов, писали для этой газеты колонки. Как он болел за «Динамо» в 60-е-80-е! Благодаря тому, что мой отец занимал определенную должность и в его служебные обязанности входило контролировать объекты энергопрома по всей стране, он оформлял себе командировки туда, куда динамовцы ехали играть. С «Пахтакором» встреча — значит, в Ташкент, с «Кайратом» — в Алма-Ату, с «Араратом» — в Ереван, с «Динамо» (Тбилиси) — в Тбилиси. Потому я и сказал на пресс-конференции, что если Григорий и Игорь Суркисы не будут против, куплю и подарю отцу первый токен киевского «Динамо». То, что я взял на себя определенный объем работы в этом клубе, — не только перед клубом и болельщиками ответственность. Перед отцом тоже.
Забивает Блохин — стадион взрывается, все вскакивают, обнимаются, наливают, кто что принес...
— А сами вы играли в футбол?
— Во дворе — конечно, как все мальчишки. Но серьезно занимался другими видами спорта: самбо, единоборствами. Опять же, сколько всего было для детей: кружки, спортивные секции, музыкальная школа. И каждая семья могла себе это позволить! Да, не было ста сортов колбасы и сыра на прилавках. Да, в очередях стояли час-два, и меня мама ставила — за апельсинами или мандаринами, а сама еще за чем-то занимала. Ну, стояли люди в очередях.
— Читали.
— Да! И в транспорте — везде читали! В библиотеках полно народу было, в книжных очереди, как в продуктовых! И то, что сейчас говорят: мол, в Киеве притесняли украинский язык
— …чушь!
— Лучшие книги, мировую классику я прочел на украинском! Фантастику можно было на украинском найти — на русском гораздо труднее. Любимым журналом был «Всесвіт», там печатали зарубежных авторов, блестяще переведенных на украинский. У меня вопроса не было, читать книги українською мовою или не читать, и, видимо, потому я володію нею краще, ніж деякі етнічні українці. Добавлю: учился я в Москве, окончил Московский электротехнический институт связи (ныне Московский технический университет связи и информатики — авт.), и ни меня, киевлянина, ни моего товарища из Нежина, который только на украинском общался, никто не дискриминировал.
Ярчайший футбольный эпизод — в 75-м «Динамо» завоевало Суперкубок Европы, дважды обыграв «Баварию»: 9 сентября — в Мюнхене и 6 октября — в Киеве, на Республиканском стадионе. Такое единение было! Люди на матч ехали со всех республик: грузины, азербайджанцы, молдаване, эстонцы. Сколько человек вмещала трибуна?
— Да сколько хочешь! И у каждого под курткой — пара бутылок.
— Забивает Блохин — стадион взрывается, все вскакивают, обнимаются, наливают, кто что принес. Я вернулся на учебу после этого матча — и в московском институте меня искренне поздравляли студенты из разных уголков огромной страны.
— Зато сейчас хватает доброхотов, которые пытаются убедить: мол, и «Бавария» уже была не та, и Суперкубок никому не нужен.
— Они просто не помнят этого ликования и ощущения всеобъемлющего, всенародного праздника. Невероятного ажиотажа, когда достать билет невозможно, а для каждого это просто жизненная необходимость! А если не хотят помнить — значит, сознательно обкрадывают себя и память отцов. 75-й год, 30-летие Великой Победы, и команда из Киева разгромила команду из Мюнхена — разве это не символ?
— Такой же, как матч СССР — ФРГ 1955 года, о котором Евтушенко знаменитое стихотворение написал.
— «Кончаются войны не жестом Фемиды». Конечно, знаю. Футбол для нас, может, и не религия, как для итальянцев, но точно мощнейший фактор, способный объединять, и я надеюсь, у «Динамо» впереди столь же громкие победы, способные сплотить народ.
Надевая маску страдальца, не забудь ее снять
— Не договорили мы о том, почему же вы уехали.
— В моем случае вмешался Чернобыль. Дочери было три года, мы с женой ждали рождения сына. Сложно передать, какие тревожные настроения были после катастрофы 86-го. Чем-то похожи на нынешние: незримая, всюду проникающая опасность, от которой нет действенного средства, слухи, один чудовищнее другого. Люди старались уехать подальше от Киева, от радиации, к родственникам, а у нас с женой все близкие именно в Киеве. Дальняя родня жила в Омске, но уж если в Омск, то и до Нью-Йорка не так далеко (улыбается).
Ехали, как все, через Вену: она была своего рода эмиграционным хабом. Хотя оформлять выезд на историческую родину, в Израиль, нужно было в Москве через посольство Нидерландов: специфика дипломатических отношений. И вот высаживаешься ты в Вене, видишь радушных сотрудников израильского посольства... Но ведь на самом деле в Израиль процентов 10 хотели, большинство стремилось в Америку. Приходилось говорить что-то вроде «да-да, конечно, в Израиль, но у нас в Нью-Йорке тетя заболела, нам бы тетю повидать». (Смеется.) Конечно, они понимали, в чем дело, но не препятствовали — и те, кто хотел в Америку, из Вены попадали в Италию: американские визы оформляли там.
Для интервью в посольстве США в Риме — на получение статуса беженца — многие заучивали байки о преследовании, об участии в подпольных группах диссидентов. Что ни завмаг или скрипач, то бесстрашный борец с режимом! Некоторые так вошли в роль, что и 30 лет спустя никак из нее не выйдут. Особенно если жизнь не сложилась. То, что ты попал в США, не гарантировало успеха. Как думаете, сколько денег мы взяли с собой?
— Боюсь предположить...
— 360 долларов. На четверых: я, жена и двое детей. Валюту можно было вывезти из расчета 90 долларов на человека.
От таксиста до застройщика
— Полагаю, Америка не встретила с распростертыми объятиями.
— Два с половиной года работал таксистом. Зато Нью-Йорк знаю лучше многих коренных нью-йоркцев: им он знаком с парадной стороны, а я таких задворок и злачных мест насмотрелся! С 16.00 до полуночи развозил пассажиров, а с 8:30 до 15:00 учился на юриста.
Хорошо зарабатывать начал, оказывая юридические иммиграционные услуги многочисленным клиентам из бывшего СССР: им был нужен русско-говорящий юрист. Следующий шаг — юридическое сопровождение покупки элитной недвижимости во Флориде, когда новые русские, новые украинцы и новые казахи открыли для себя Майами. Познакомившись и подружившись с Джоном Милтоном, который строил кондоминиумы класса люкс в Майами-Бич и Санни-Айлз, я сначала юридически сопровождал сделки купли-продажи, а затем, уже в его знаменитом Pinnacle, самом высоком жилом доме к югу от Нью-Йорка, проводил много времени в мастерской известнейшего архитектора Чарльза Сигера и на стройплощадке. И вот это вовлечение в процесс строительства, наверное, разбудило во мне гены двоюродного деда — выдающегося градостроителя.
(Речь о купце 1-й гильдии Льве Борисовиче Гинзбурге, которого называли королем строительных подрядчиков Киева, по нынешней терминологии — девелоперов. Его фирма возвела в нашей столице Оперный театр и филармонию, Художественный музей и Нацбанк, Караимскую кенассу и Николаевский костел, комплекс зданий КПИ, за который Гинзбург был награжден золотой медалью Кембриджского университета, дом на нынешней улице Городецкого, 9, известный как киевский Париж, и знаменитый небоскреб Гинзбурга, некогда самый высокий в Российской империи, а затем в СССР, к сожалению, до наших дней не доживший — авт.).
В Украину я, вдохновленный рассказами соотечественников, приехал в середине 90— х. Воодушевился тем, насколько это уже другая, новая, молодая страна — и решил в нее инвестировать. Предложений было множество: как жизнеспособные, так и бредовые, и просто аферы. Пришлось все это перебрать, изучить. Остановился на идее построить завод по переработке газового конденсата — и в 1995-м создал первое в Украине частное предприятие в сфере нефтегазопереработки. Завод построили в чистом поле под Полтавой, с нуля, и он благополучно работает до сих пор, полторы сотни полтавских семей причастны к этому предприятию, и за четверть века там ни разу ни на один день не задержали зарплату.
Затем, как я уже говорил, во мне проснулся строитель, и к Украине это имело прямое отношение. Понимаете, человек может успешно заниматься строительным бизнесом, но бояться, допустим, высоты и крайне неохотно появляться на стройплощадке. А я еще в Майами-Бич понял, что это мое, и на стройке чувствую себя, как рыба в воде! Плюс базовое техническое образование позволяет легко читать чертежи.
Открыл газету — изменил жизнь
...Но грянул кризис 2008 года, который называли то ипотечным, то финансовым (я склоняюсь к тому, что все гораздо серьезнее, это системный, цивилизационный кризис), и интересы мои изменились. Причиной послужил воскресный выпуск The New York Times, который я листал, когда летел из Нью-Йорка в Киев. Там страниц двести, и читаешь, конечно, не все. Первую страницу, новости, раздел политики — потому что политикой и политологией я всегда интересовался, два семестра посещал лекции Збигнева Бжезинского в Колумбийском университете, находясь под впечатлением его книги «Большая шахматная доска». И обязательно — подчеркиваю, обязательно! — читаю раздел науки. Вот и вычитал.
— Блокчейн?
— Именно! Не устаю повторять: ни биткоин, ни эфириум, ни любая другая криптовалюта, продолжающая, к слову, набирать силу (на днях биткоин и эфириум очередной рекорд побили — авт.), и по стоимости, и по влиянию не имеют для меня такого значения, как технология блокчейн. Когда информацию нельзя откорректировать или сфальсифицировать в угоду чьим-то интересам, когда исчезают бесполезные посредники и бюрократия вымирает как класс. Та историческая сделка по продаже киевской 60-метровой квартиры за эфириум, с полным циклом технологии блокчейн и смарт-контрактом, которую мы осуществили в прямом эфире 25 сентября 2017 года (сумма сделки составила 212,5 эфириума, по тогдашнему курсу — около 60 тысяч вечнозеленых. Продавал недвижимость Марк Гинзбург, а покупателем выступил Майкл Аррингтон, основатель легендарного TechCrunch. О резонансной сделке писали ведущие мировые издания, включая The Wall Street Journal и The Financial Times — авт.), не только стала первой сделкой такого рода в мире — она предупредила украинских бюрократов: смотрите, вот он, мир без посредников, бумажной волокиты и взяток! И мы уже завтра будем в нем жить, если сегодня технология блокчейн получит широкое применение. Кстати, на недавней пресс-конференции на стадионе «Динамо» вы могли видеть людей, с которыми я осуществлял эту сделку — это Артем Афян, которого я называю лучшим юристом среди айтишников и лучшим айтишником среди юристов (ныне советник премьер-министра Украины по вопросам диджитализации), и первый замминистра цифровой трансформации Алексей Выскуб.
Моллы и бизнес-центры станут не нужны
…Мир все больше сужается, сосредотачиваясь в наших телефонах, и как бы мы ни возмущались, это неотвратимо. Пандемия лишь подстегнула процесс цифровизации, отправив всех работать на удаленке. И падения производительности при этом не произошло, напротив, она выросла. Очевидный пример: до пандемии вы могли приходить на работу раньше всех, а уходить — позже, будучи всегда опрятно одетым (неукоснительный офисный дресс-код, без следов вчерашнего порока на лице) и производя благоприятное впечатление на старшего менеджера. Теперь вы утратили этот ресурс личного влияния и вынуждены, сидя дома, просто классно работать, чтобы не уступить конкуренту.
Видели бы вы нынешний Манхэттен! Раньше — штурмуемые покупателями бутики, знаменитые небоскребы, где нет ни одного свободного квадратного метра, сотни тысяч клерков спешат на работу, толпы туристов — 58 миллионов в год... А сейчас? Пустыня. Город-призрак. И надвигающийся крах дорогой жилой и коммерческой недвижимости, моллов и бизнес-центров, чьи площади теряют спрос: все уходит в онлайн, в цифру! Неужели это еще не очевидно? Равно как то, что за ковидом придет какой-нибудь другой вирус и нас подвергнут новым ограничениям.
А взять молодых крипто— и IT-миллиардеров?! Полная смена приоритетов. Отношение к своему материальному состоянию совершенно другое, они не привязаны к нему так сильно, как те, кто зарабатывал доллар кдоллару. Я хорошо рассмотрел это на блокчейн-саммите сэра Ричарда Брэнсона на его частном острове Некер в Карибском море. Он собрал для мозгового штурма всего сорок человек, и мне посчастливилось быть среди них. Большинство участников прилетело не на private jets, а рейсовыми самолетами, а потом добирались на катерах. Для меня это признак перемен в мышлении и восприятии мира теми, кто уже вершит его судьбу. Зачем, спрашивают они, платить 10% за качество и 90% за бренд, и покупают не брендовые, но практичные вещи. Зачем владеть недвижимостью, когда можно арендовать ее в зависимости от твоих потребностей и местонахождения?! Мир меняется, и не замечать это не получится.
Что остается Украине, кроме IT?
— Следует понимать, что динамовская криптовалюта — веление времени, как биткоины...
— Опять вы о биткоинах. Да, я отдал должное этой криптовалюте, начав покупать еще осенью 2012 года. Много биткоинов приобрел 16 марта 2013 года, и не только дату, но и стоимость тогдашнюю запомнил — 65 долларов 72 цента. Но я никогда не торговал криптовалютой! Обещаю немедленно выдать тысячу долларов любому, кто сумеет доказать, что я кому-то в Украине продал хоть один биткоин.
Хотя сама тема криптовалют очень интересная, даже с точки зрения того, как быстро меняется мир. Казалось бы, не так давно, в мае 2010 года, двое программистов (одного из них, венгра по имени Лайош, знаю лично) уговорили хозяина пиццерии продать им две пиццы, стоившие около 10 долларов каждая, за 10 тысяч биткоинов. А в ноябре 2020-го Дима Гордон брал у меня интервью и на мою реплику: «Я убежден, что биткоин будет стоить 40 тысяч» — парировал: «Но не при нашей жизни!». Сколько сейчас?
— Больше 50 тысяч долларов, историческая отметка взята.
— Видите! Прошли времена, когда жесткий диск с парой сотен биткоинов могли выбросить. Но я еще раз повторю: я идеолог не криптовалют, а технологии блокчейн. Криптовалюты — ее побочный продукт, неизбежное следствие, порождение систем защиты данных. Сфера моих интересов — блокчейн и искусственный интеллект.
— Интересно, каковым видится вам будущее Украины на мировом рынке, ее место в мировой системе разделения труда?
— Печальным. Мир глобален, и все лидирующие позиции в нем давно заняты. Автомобили мы выпускать не будем, мобильные телефоны — тоже. Авиапром добили — как кораблестроение и космическую промышленность, некогда легендарную.
— Что же нам остается?
— Не хочется это говорить, но согласно тому, какое место отвела нам Европа (куда мы, раболепствуя, все идем и идем, позабыв, что мы, вообще-то, в центре Европы), — или помидоры в Португалии собирать, или трудиться подсобниками на стройках Польши. Это один из животрепещущих вопросов, которые не дают покоя, полагаю, не только мне.
Сельское хозяйство? Но все эти хваленые квоты, «завоеванные» договором с Евросоюзом, заканчиваются в третью неделю января. И даже главное богатство Украины, чернозем, в современных условиях стремительно теряет ценность. В мире развивается вертикальное земледелие — благодаря новейшим технологиям без чернозема уже могут обойтись.
Генерацию электроэнергии, которую Украина могла и должна была развивать, загубили. Полтора десятка атомных энергоблоков осталось от Советского Союза, а главное — уникальное поколение инженеров-атомщиков, знающих, как эксплуатировать и строить АЭС! Инженеров давно извели, распределив по вещевым рынкам и оставив немного на развод для эксплуатационных целей, а станции гробят сомнительным топливом во имя политических соображений, останавливают в угоду одному известному футбольному менеджеру или отдают на откуп откровенным жуликам, рассказывающим, что альтернативные виды электроэнергии вот-вот вытеснят традиционные. Но это благополучные страны могут баловаться, внедряя якобы суперэкологичные системы: у них имеются на это деньги. Здесь же, в Украине, денег нет!
Вот так, перебрав привычные отрасли, мы поневоле останавливаемся на одной — IT-технологии и прилагающиеся к ним мозги, которые пока есть в Украине. Но 80 процентов айтишников работают на аутсорсинге, стоимость конечного продукта аккумулируется на Западе. Я считаю, это надо менять. Потому, собственно, в токенизации «Динамо» будут участвовать украинские IT-специалисты, не только американская команда.
«Динамо» не создает криптовалюту!
— Все украинские издания написали: «Динамо» выпустит криптовалюту. Ваша идея или братьев Суркисов?
— Сама формулировка, что киевское «Динамо» создает криптовалюту, в корне неверна и вводит в заблуждение болельщиков. Мы разрабатываем фан-токены киевского «Динамо», как они будут называться — думаю, у болельщиков и спросим, можно предлагать варианты.
— Динамиты?
— На мой вкус, это слишком, но название интересное. И цель наша, грубо говоря, не токены ради токенов или сугубо ради продажи. Ряд ведущих футбольных клубов прошел токенизацию: «Барселона», «Атлетико», «Ювентус», «Рома», ПСЖ, «Галатасарай». У «Динамо» есть шанс приобщиться к этому сонму технологических лидеров.
Руководство клуба уже задумывалось о токенизации и получало предложения от разработчиков, поэтому идея — обоюдная. А решающим, на мой взгляд, аргументом в общении с Григорием и Игорем Суркисами стали мои слова: «Вопрос не в том, будет ли токенизировано «Динамо», поскольку это мировой тренд. Вопрос в том, какими вы будете: 156-ми, 87-ми или 49-ми. Либо в первой десятке, опередив весь бывший Союз и Восточную Европу!». Хотя, мне кажется, все доводы можно было уместить в одну фразу: «Мы сделаем это быстрее, чем «Шахтер»!» (Улыбается.)
Очень хочу донести до фанатов «Динамо», что мы создаем не некие виртуальные деньги или сувенирные фишки, а особую динамовскую экосистему, внутри которой будет максимальный комфорт для каждого болельщика. Токены будут не только продаваться — они могут стать вознаграждением за то, что человек проявляет активность в жизни клуба, предоставляет информацию о себе для создания и совершенствования динамовской базы данных.
Кстати, о базах. Вы прекрасно знаете, многие их боятся, дескать, они могут быть использованы во вред. Если это кого-то успокоит, скажу, что сегодня в Украине независимо друг от друга в рамках различных министерств и ведомств используется более трехсот баз данных — так называемых реестров. Цена им невелика, их можно купить на радиорынке.
Не говоря уже о том, что, входя в сеть с ноутбука или смартфона, оставляя посты и лайки, вы предстаете перед Большим Братом буквально нагим: ваши интересы, достоинства и недостатки вычисляются мгновенно. Поэтому не в базах дело, а в создании динамовского мира, где вы сможете интерактивно влиять на ряд процессов в жизни клуба.
Ни в коем случае не стои́т задача вытянуть из фанатов деньги
— В чем разница между подходами, которые уже были использованы в футбольном мире, и которые будут внедрены в «Динамо» вашим американским партнером Moonwalk? Есть ли она вообще?
— Безусловно. Ведь как в Европе? Компания— разработчик выпускает токены, какой-то процент эмиссии оставляет себе за работу, размещает токены на бирже, назначив цену и ожидая роста стоимости. Все! Никто не говорит об экосистеме. Армии фанатов «Барселоны» и «Ювентуса» настолько многочисленны, что раскупили токены и, по большому счету, не заметили. У нас ситуация иная. Ни в коем случае не стоит задача вытянуть из фанатов некую сумму денег: да, у «Динамо» миллионы болельщиков по всему миру, однако большинство живет в Украине, обладая ограниченной платежеспособностью. Но даже для них возможность заработать на перепродаже токена два, четыре, шесть евро — не главная цель и предел мечтаний! Поэтому мы говорим не столько о продаже токенов ради заработка на них, сколько о кардинальном улучшении взаимосвязи клуба с болельщиками, росте стоимости бренда «Динамо» (Киев), его авторитета и узнаваемости в качестве европейского технологического лидера.
С американцами решили сотрудничать, потому что США — безусловный лидер в индустрии развлечений. У Moonwalk серьезные достижения в токенизации спортивных клубов, и если хотите знать об этом больше, изучите опыт клуба NBA Sacramento Kings: кто такой его нынешний владелец Вивек Ранади— ве, на чем он заработал состояние и какие технологии внедряет в клубе, в частности, уже реализовал — в новом стадионе Golden 1 Center, который по праву считается самой высокотехнологичной спортивной ареной в мире. Если Вивек, решив токенизировать свой клуб и проведя жесткий тендер, среди десятков разработчиков выбрал именно Moonwalk — это достойная рекомендация.
— В «Динамо» вы возглавили новый департамент — по вопросам инноваций. В нем уже заполнены какието штатные единицы, кроме руководителя?
— Ищем проектного менеджера и маркетолога. Желательно лучших в Украине!
— Когда можно рассчитывать на конкретику в виде токенов?
— У западных клубов процесс токенизации занял около 17 месяцев. Уверен, мы справимся быстрее.
— То есть через год с небольшим с вас можно спрашивать?
— Да. Давайте обозначим год как рубеж и вернемся к этому разговору.
Артем ФРАНКОВ, журнал «Футбол», № 13
Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости
Читать все комментарии (109)