Так исторически в стране под названием СССР сложилось: народ сильно не любил судей. Тех, кто в суде судил, и кто в футболе. Оно и понятно, по первым: не было семьи, где бы хоть кто как-то и где-то не был судим. Что касается судей футбольных, их многие изначально считали нечестными, продажными, что и породило популярный клич «Судью на мыло!»
Александр Горин (в центре)Я очень благодарен Александру Горину: он изменил мое мнение о людях в лучшую сторону. О людях в черном, как раньше называли футбольных арбитров (нынче черные цвета не в моде, рефери выходят на игру в таких нарядах, что хоть сейчас на подиум).
Он помог мне понять этих людей, приоткрыл дверцу в их мир. Не скажу, что полюбил я их после общения с Гориным, но — факт — стал лучше относиться к ним.
Строго говоря, давно мечтал позадавать вопросы Александру Горину. Но все никак не удавалось. То он уехал в Америку, то я поехал в Израиль, вот так и не пересекались. Но кто хочет, тот находит пути. Вот я и нашел Горина. Такой вот сюжет, тридцать лет спустя.
Горин был мне интересен еще и тем, что невольно стал символом слома общества в конце восьмидесятых — начале девяностых годов прошлого века. Это даже был не слом, это ломали общество об колено. Напрочь, хрясь — и нет прошлого, есть только пугающее будущее и кошмарное сегодня.
Горин покинул СССР, будучи, как Карлссон, мужчиной в полном расцвете сил. На пике карьеры. Уехал в другую страну, другой мир в 38 лет. В возрасте малопригодном для изменений. Сколько таких Гориных тогда уехало — и сколько из них так и не нашло себя в новой жизни.
Этот Горин — нашел. И не просто нашел, а расцвел новыми красками, чем и привлек дополнительный мой интерес.
— Собирался начать интервью совсем не с этого, но жизнь, как это часто бывает, вносит коррективы. События в Казахстане. Народ там, как выяснилось, горячий, с полтычка заводится. А вы в Алма-Ате судили?
— Да, «Кайрат» — ЦСКА. Все спокойно обошлось, без эксцессов. Первая лига. Хозяева победили, забил Пехлеваниди. Я зафиксировал нарушение, армейцы недовольно это восприняли. Метров двадцать пять до ворот. Пехлеваниди пробил как из пушки, вратарь ЦСКА Шишкин руки поставил, они у него и разлетелись в разные стороны. А на трибунах было спокойно. Выезды в Среднюю Азию в те времени считались расстрельным делом: дикая жара, горячие болельщики. Я работал на матчах «Пахтакора» в Ташкенте. И в первой лиге, и в высшей лиге. У них там играл знаменитый Хорик Оганесян, у него был какой-то скандал в родном Ереване, вот его «Пахтакор» и взял. В Ташкенте большая армянская диаспора. Очень сильный игрок был Оганесян. Счет ноль — ноль, трибуны полные, тогда ввели розыгрыш машин во время матча, стадион был битком. За пятнадцать минут до конца идет прострел, Оганесян вылетает и головой в падении забивает мяч. Защитник тоже пошел на мяч, но ногой. Зацепил голову Оганесяна, тот весь в крови лежит на поле. И тут диктор на стадионе: «Героический гол в ворота соперников забил Хорен Оганесян!»
— Красота! Готовый кадр для «Мимино», конкурент легендарной фразы «Слушай, что ты хочешь... Если женщина каждый день артиста видит, академика видит, космонавта видит, Иштояна видит, может вот так потрогать, ты кто такой для нее». «Героический гол», — красиво-то как!!! Впрочем, я видел, как Владимир Гуцаев выходил на замену в матче сборной СССР в Тбилиси: не со скамейки запасных, а с трибуны! И его приветствовали как героя Грузии!!!
— В 1985 году я судил в первой лиге команду «Звезда» из Джизака. Играли с «Локомотивом» московским. Так уже начиная с минуты десятой второго тайма железнодорожники постоянно меня спрашивали: «Сколько осталось?»
— Что так?
— Да жарко дико было, они хотели, чтобы скорее все закончилось. Зрителей было немного. И вдруг слышу шум, аплодисменты, на беговую дорожку человек выходит, все ему рукоплещут.
— Кто?
— Инамжон Усманходжаев, первый секретарь центрального комитета компартии Узбекистана. Думаю, Марадону так не встречали. Усманходжаев после матча подошел к судьям, пожал руки.
— До сих пор не понимаю природу трех вещей: как поднимаются в воздух самолеты, как появляется изображение на телеэкране и почему Александр Горин в девяносто первом году уехал в Америку, будучи на тот момент самым известным футбольным арбитром в СССР. Ваш отъезд в США до сих пор для меня — одна из самых больших тайн советского футбола последнего периода существования страны. Самый востребованный арбитр, судя по постоянным назначениям на советское «эль-классико», киевское «Динамо» против «Спартака», тридцать восемь лет, самый расцвет — и вдруг в никуда, в США. Где он не гражданин даже и, скорее всего, не сможет продолжить деятельность арбитра. Почему, что подвигло, как это все произошло?
— Ну как? Семья, она главнее всего и всех. Семья решила: надо, и мы двинулись. Это было время, когда течение шло только в одну сторону.
— Первого июля вы отсудили в Москве матч между «Спартаком» и киевским «Динамо», а шестого улетели в США, на постоянку. А в Москву-то вы как прилетели, паспорта СССР у вас, по идее, уже не было?
— Нет, был, мы его сдали в аэропорту, перед отлетом в США. Так я помню. Подождите, у жены уточню. А-а-а, даже так, мы прилетели в США, будучи гражданами СССР. Потом уж сдали тут, в США, паспорта.
— Никого не смущало, когда вас назначали судить очередное советское футбольное «эль-классико», что вы уже, по сути, не советский человек, а эмигрант, читай: чуть ли не враг народа?
— А я никому громко не говорил, что шестого улетаю в США. Хотя некоторые знали. Там такая история была. «Спартак» и Киев — это была последняя игра первого круга. Между прочим, изначально я не должен был работать на этом матче. Сам тур игрался 29 июня. Но потом решили матч в Москве, между «спартаковцами» и «динамовцами», вынести на выходные, все-таки это был главный матч тогдашнего советского футбола. И чтобы люди могли посмотреть по телевизору, и чтобы болельщиков пришло много в «Лужники». Я получил до этого назначение на 29 июня: «Локомотив» — «Памир» в Москве. Я был уверен, что это мой прощальный матч, назначения делались за две-три недели до матча, так что график был понятный: 29 июня сужу в Москве, 6 июля лечу из Москвы в США. Дал телеграмму в «Локомотив», мол, бронируйте обратный билет, тогда обратный билет судьям всегда покупали хозяева матча, а туда, на игру, мы покупали сами. Примерно за неделю до этого матча часов в одиннадцать вечера — звонок по межгороду — помните, это были такие длинные гудки. Поднимаю трубку. Работник Управления футбола СССР Валерий Бутенко, известный советский футбольный арбитр. И говорит: было заседание у Колоскова (в ту пору — начальник Управления футбола в СССР, говоря проще, царь, Б-г и воинский начальник футбольный страны). Тогда перед каждым туром проводили совещание, где окончательно утверждали судей на матчи. То есть был график, а потом еще и совещание. И вот и Киев, и Москва попросили назначить на матч меня.
— А кто стоял в графике?
— По-моему, Тимошенко. Но неважно. То ли Москва, то ли Киев дали отвод судьи, назначенного на этот матч изначально. А потом стали предлагать свои кандидатуры по судейству. И сошлись на мне, никто не возражал.
— Это у вас такая репутация уже сложилась? Вы же до этого уже судили «эль-классико», а там, насколько я понимаю, малейшее что-то не так, и все, вычеркиваем?
— Возможно, репутация, возможно, Киев и Москва не внесли меня в «черный список». В том сезоне я судил «Спартак» уже в первом туре. Игра в Запорожье, первый матч «Металлурга» в высшей лиге, ажиотаж. А тут еще «Спартак» накануне буквально раздел «Реал» на «Сантьяго Бернабеу» в ответном матче одной четвертой финала Кубка чемпионов. В Испании «Спартак» выиграл, в Запорожье проиграл. Вообще, матч казусный вышел, предыстория. Я подозревал, что меня могут вообще снять с этого матча. В то время в «Советском спорте» перед началом сезона тренеров по традиции спрашивали на разные темы. В том числе и по судьям.
— Там же, в «Металлурге», Надеин был.
— Игорь Надеин — в прошлом один из лидеров кишиневского «Нистру». И его спросили журналисты: «Как вы относитесь к назначению на матч судьи Александра Горина?» И Игорь, простая душа, режет правду-матку: «Александра давно знаю по Кишиневу, способный судья» и другие комплименты. А я читаю и думаю: чем больше он меня хвалит, тем меньше шансов, что меня оставят главным на эту игру.
— После матча «Спартак» претензий к вам не высказывал?
— Нет-нет. Наутро мы вместе с делегацией «Спартака» сидели вместе в «накопителе» в запорожском аэропорту, ко мне подошел Николай Старостин и сказал: «Молодой человек, благодарим за судейство, никаких вопросов к вам у нас нет».
— Если взять всю историю вашего судейства Киева и «Спартака», претензии высказывал кто-то из соперников?
— Так, чтобы по-крупному, нет, не было. Был эпизод во время матча, где я помогал Ивану Тимошенко. В Киеве играли. «Спартак» выиграл. Лобановский после матча высказал недовольство отсутствием реакции арбитра на срыв атаки. А так — обошлось, никто не возмущался назначением или неназначением пенальти, отмененными голами.
— А пенальти за снос Саленко в матче девяносто первого года в Москве не вызвал реакции в «Спартаке»?
— Нет. Но позже, уже пересмотрев эпизод, подумал, что, возможно, неверно расценил эпизод. Саленко обожал такие моменты, он же здоровый как слон. Бежит, корпус ставит, малейшее касание — и валится. И ведь не придерешься, контакт был. Сегодня в такие моменты чаще всего не свистят. Но вы должны учесть, что одно дело, когда рассматриваешь эпизод на холодную голову, на видео, с возможностью остановки кадра. И другое, когда решаешь момент здесь и сейчас, в кратере страстей, бушующих на поле. Тем более когда матч в Москве, «Спартак» — «Динамо». Там, кроме инспекторов матча, было столько внештатных «инспекторов», что места мало было. Приходило все управление футбола, а среди них половина добрая — «спартачи».
— Вся домовая книга, как образно высказался о таких присутствиях один известный футбольный агент...
— И если бы судья допустил хоть малейший промах при такой публике и в таком матче, ему сразу бы указали на промахи. Тот матч, «Спартак» — «Динамо» (Киев), конечно, был особенным для меня. За полчаса до начала вышел проверить поле. Команды уже вышли на разминку, а я иду вокруг поля, смотрю на зрителей на трибунах, на футболистов, и понимаю, что этого больше никогда уже в моей жизни не будет. К горлу подкатывается комок, и я чувствую, что не могу сдержать слезы. Хорошо, что никто этого не увидел.
— Вы в девяносто первом году были судьей всесоюзной категории. Для понимающих — это как младший научный сотрудник времен СССР. То есть судей такого уровня — как собак нерезаных. И вдруг назначения на матчи солидного уровня, когда полно судей более статусных, не говоря о судьях международной категории. Почему вы?
— Могу только предположить, хотя версию назначения именно меня мне озвучивали в неофициальной беседе. Уже все, кому нужно, знали: Горин уезжает...
— То есть будет судить «по чесноку»?
— Возможно.
— Но все равно опыта у вас тогда было не так чтобы много...
— Я начал судить матчи элитного дивизиона с восемьдесят восьмого года. В стране тогда было человек двадцать, кто мог судить игры высшего дивизиона. К девяностому году я до определенного уровня добрался, хотя это как Эверест: начинают восхождение многие, добираются единицы. Часто бывало, что человек начинал судить высшую лигу, матч, два, три, потом совершает ошибку, которая ставит крест на карьере элитного судьи. Нет, судить продолжает, но уже пониже, первая и вторая лига. А высшая — все, дорога закрыта. Между работой судьи в первой и высшей лиге — огромная разница. В том числе и с точки зрения контроля. В Москву, например, на «Спартак» в «Лужники» часто приходили люди из правительства, болевшие за эту команду. Плюс центральное телевидение, матч смотрят десятки миллионов человек, совершенно другая психологическая подоплека. Где-то в девяностом году по ряду признаков начал догадываться, что меня уже готовят на выдвижение по судейской линии.
— По каким?
— Начал получать назначения на матчи, имеющие особое значения с точки зрения борьбы за медали. Помню, в октябре девяностого судил матч в Москве, «Торпедо» — «Динамо» (Киев). Киев шел на первом месте, «Торпедо» боролось за третье. Третье место — это право участвовать в Кубке УЕФА, то есть игра вдвойне важная по результату. А через десять дней работал на матче «Днепр» — ЦСКА. А ЦСКА в тот момент с Киевом за первое место боролся. А немного раньше работал главным на матче олимпийских сборных Польши и Болгарии. И хотя матч был товарищеским, но это был рост карьерный, это уже было представительство от страны. ФИФА каждый год определяла квоты для работы в международных матчах. На Союз давали семь мест.
— Судьи международной категории — это сливки, элита.
— Да, и текучка кадров была там примерно как в политбюро. И из этого «политбюро» в 1991 году по возрастным ограничениям (тогда судили до 50 лет) выбывали Тимошенко и Бутенко.
— То есть вы были кандидатом в «члены политбюро»?
— Никто мне вслух этого не говорил. Да и сам не верил, пятая графа все-таки. Но ощущение, что меня признали наверху, было, да.
— Шанс отобраться на чемпионат мира девяносто четвертого года от СССР был? И вы не могли не понимать, уезжая, что, возможно, своими руками убиваете мечту жизни?
— Нет, скорее понимал, что это невозможно. В девяносто первом году я не был судьей ФИФА. В ФИФА тоже есть свои теплицы, там выращивают арбитров, своя обойма. Тебя готовят по цикличному принципу. Сначала кубки международные, потом отборочные турниры, и только потом мир. Учтите, что тогда было не такое количество международных турниров, как сейчас. Не знаю, как мечту... Мне было безумно сложно принять решение об отъезде, учитывая, как трудно я шел по судейской карьерной лестнице. Но четко понимал, что и, главное, зачем я делаю. В смысле отъезда.
— А в управлении футбола ведь не могли не знать, что вы уезжаете? Не мешало это?
— Знали, но неофициально. Помню, отсудил игру в Киеве, в мае. «Динамо» — ЦСКА. А это был период, когда постоянно надо было бывать в посольстве США в Москве, довозить то один документ, то другой. Домой решил возвращаться через Москву. Заехал заодно в федерацию, сдал протокол матча. Зашел, сдал. Мне говорят: там, в соседней комнате, идет заседание спортивно-квалификационной комиссии, утверждают судей на матчи второго круга чемпионата СССР, можешь зайти. Я — туда. Знаю, что второй круг судить уже не буду и что могу занять чье-то место. Неприятное ощущение, люди ведь ко мне хорошо относятся. Понимаю, что надо сказать, мол, уезжаю, не рассчитывайте на меня. Понимаю, а не могу пересилить себя, молчу. Набрал воздуха: сейчас скажу. А там сидит Валерий Бутенко, известный судья. Он уже слышал про мои планы, я ведь особо не скрывал, хотя специально и не афишировал. От судьи Миши Йоффе, моего старого друга. «Ну что, курносый, будешь судить во втором круге?» — спрашивает Бутенко. Ну и я, как с обрыва в воду, выкладываю о своих планах: «Нет, Валерий Павлович, второй круг уже нет».
— Да ладно, никто не стукнул из органов, что вы уезжаете в США? Это в федерацию футбола-то?
— Может, и стукнули, но официально я же не сообщал. А разговоры, как известно, к делу не подошьешь.
— Так что с назначениями, после обрыва-то?
— Продолжались, ни с какого матча, заранее запланированного, не сняли. Я вообще тот год, девяносто первый, вспоминаю с особой теплотой. Год был эйфорийным. В футбольном судейском деле очень важно ощущать психологическое спокойствие. Поэтому, зная, что скоро уезжаю, работал в поле без боязни ошибиться, без опаски, что выйдет это боком, и выпадешь из элиты судейской в Союзе.
— В девяносто первом году мне казалось, что вы по полю буквально летаете. Выходит, так и было?
— Понимаете, я же даже ни разу в десятку лучших судей страны не входил. Обычно судья хорошего уровня судил за сезон двенадцать-тринадцать матчей высшей лиги. График примерный — игра в месяц. А у меня в сезоне девяносто первого года — одна игра за другой, десять игр в первом круге. И после каждой — высокие оценки инспектора матча. Дошло до того, что в одном туре отсудил две игры.
— Как это?
— «Спартак» — «Динамо» (Киев) перенесли на два дня, отсудил «Локомотив» — «Памир», а потом и Москву с Киевом.
— Да вас в книгу рекордов Гиннесса можно заносить. И не только за два матча в туре. Вы стали первым арбитром в истории советского футбола, отработавшим на матче между «Нефтчи» и «Араратом» после начала Карабахского конфликта...
— Да, я судил тот матч, но не главным, помощником главного.
— Это был не просто первый матч после начала конфликта, это был первый матч в истории советского футбола, перенесенный в другой город во избежание межнационального конфликта. Играли в Кишиневе. И сыграли политкорректно — без забитых голов.
— Матч выдался корректным, на удивление. Не исключаю, что игрокам обеих команд пояснили, что не надо дразнить гусей. В том же году я работал на матче «Нефтчи» — «Торпедо» (Москва) в столице Азербайджана. Там еще и подоплека была: «Нефтчи» стоит на вылете, автозаводцы борются за медали. Я даже во сне страшном не думал, что буду там судить. Но до этого судил «Торпедо» против, если не ошибаюсь, «Черноморца». И понравилась моя работа Валентину Иванову, главному тренеру москвичей. Он и настоял, чтобы я судил в Баку. Матч-то важный для автозаводцев. А игра такая, про которую у нас говорят «на погибель». Я ведь только начал судить высшую лигу, еще без статуса, одна ошибка — и прости-прощай. Так вот, о конфликтах. Нас на игру везли, смотрю: по городу идут танки. Год, напомню, девяносто восьмой. И движутся в сторону стадиона. Уже темнело, выглядело все жутко. Я спросил администратора бакинцев: что такое? Тот пояснил: возле стадиона был район, где компактно проживали армяне. Вот и страховались, чтобы народ после матча ничего не учудил.
— Что матч, как прошло?
— Сыграли вничью, один — один. Но местные остались недовольны. Весь матч пенальти выпрашивали. После игры представители «Нефтчи» уехали куда-то просматривать видеозапись. Сидим мы в судейской, ждем, когда бакинцы из «кино» вернутся. Приехали представители «Нефтчи», начальник команды кричит: «Убили!» Вылет из высшей лиги — национальный позор плюс финансовые потери. Везут нас в гостиницу. Инспектор матча — мрачнее тучи, хотя до игры был такой ласковый. Выяснилось потом, что сразу после игры он поставил за судейство «четверку». Это приличная оценка, а для такого матча и вовсе прекрасная. А потом дрогнул и переправил оценку на «тройку» — за такой оценкой могли последовать санкции за некачественное судейство.
Сидим мы, судьи, в номере, ужинаем. По телевизору показывают наш матч в записи. Спустился вниз, к портье, позвонил в Москву, в федерацию. Мне там говорят: а вам «тройку» поставили. Время — полночь. У меня в номере гостил товарищ, он проживал в Баку. Взяли с ним такси, поехали в гостиницу, где остановилось «Торпедо». В гостиницу не пускают, после 23:00 — только те, кто проживал в номерах. Мы объясняем: нам к «Торпедо» нужно. Для нее что «Торпедо», что теорема Ферма — ничего не понимает. Подумала, что мы из «Торпедо». Пустила. Назвала номер. Поднялся, стучу. Открывает испуганный и заспанный Сергей Пригода (в прошлом игрок сборной СССР). Где, спрашиваю, руководство живет. Он назвал, иду туда. Стучу. Открывает Вадим Никонов (в прошлом игрок сборной СССР), сидят Иванов, начальник команды Юрий Золотов, заместитель автозавода ЗИЛ по экономике. Богатый стол, отдыхают. Прошу: дайте пленку, не то проблемы будут. Меня успокоили: мы, говорят, едем в Тбилиси, потом в Москву, сами отвезем пленку в Управление футбола, все в порядке будет, ты отработал на «ять».
— И что в итоге, наказали вас за «троечку»?
— Собралась комиссия. Пленочку посмотрели и сняли.
— Вас?
— Инспектора, на два месяца. У меня, к слову, к семье Ивановых самое теплое отношение. Есть у меня в Штатах ученик. Не то чтобы ученик, я помогал человеку понять суть работы судейской. Потом он дорос до арбитра ФИФА, в Москве на чемпионате мира восемнадцатого года работал. Френк Андерссон, он должен в этом году судить на чемпионате мира в Катаре. Так вот он вернулся недавно из Катара, там был семинар судейский, и вел его Валентин Иванов — младший, судья международной категории. Френк с ним разговорился, и вдруг в беседе проскользнула моя фамилия. И Иванов ответил: «О да, знаю, отличный арбитр был». Мы с Ивановым — младшим никогда не пересекались, но вот, помнит. Приятно было...
— Вы судили в разные времена, в том числе и в смутные. На поле или за полем когда-то вам угрожали?
— Нет, не помню такого. Но вот такой случай был. Девяносто первый год. Душанбе. В регионах Закавказья Средней Азии тогда уже буквально запах пороха был в воздухе. Сужу матч «Памир» — «Динамо» (Киев).
— Да у вас Киев — просто кармический город...
— Не то слово. У меня с Киевом особые отношения. В восемьдесят восьмом году я судил там «Динамо» против «Динамо» (Минск). И после игры Валерий Васильевич Лобановский, как мне сказали потом, был очень недоволен тем, что я показал желтую карточку Геннадию Литовченко. В итоге он пропускал следующий матч, а это была игра с «Днепром», претендовавшим на «золото». Лобановский почему-то решил, что меня «подогрели» днепропетровцы. А год был волшебный для советского футбола: стал вторыми на Евро, и Лобановский превратился в царя по заслугам. С ним не просто считались, его слово было решающим. И поэтому меня от матчей с участием Киева отодвинули. Так продолжалось до девяносто первого года. Лобановский после неудачи на чемпионате мира девяностого года потерял бразды правления, а потом и вовсе уехал тренировать в Эмираты. Киев принял Пузач, и меня реабилитировали. Да еще как: за первый круг девяностого года я судил Киев четыре раза раза!!! В Душанбе, Ереване, дома с ЦСКА и в Москве со «Спартаком». Это притом что судей старались назначать так, чтобы за весь сезон один судья дважды не судил одну и ту же команду. Так вот, Душанбе, ноль — ноль, все идет к ничьей. И тут даю штрафной в пользу Киева. Бьют, защитник из стенки вываливается раньше времени, не просто шаг вперед, а как панфиловец, под амбразуру. Даю перебить. Подходит к мячу Деркач, был такой полузащитник в Киеве.
— Борис, позже отсидел очень много лет за вооруженный грабеж...
— Нарисовал такой гол со штрафного, удар сказочный, в обвод стенки. А народ на стадионе жаркий, все в головных уборах из газет. Весь стадион белый из-за газет. А трибуны, сиденья алюминиевые, и все двадцать тысяч как стали стучать ногами. Подбегает ко мне защитник «Памира» Рахимов, идет мы с ним к центру поля, он говорит: «Вот сейчас все эти двадцать тысяч, игра закончится, и выйдут на поле». Мол, видишь, дал перебить, народ огорчил. Кстати, о карме: из тех четырех матчей Киев только раз выиграл: в Москве у «Спартака»...
— Секунду, секунду. А за кого болел в детстве Саша Горин, не за Киев ли?
— За... Как-то судил киевлян, кажется в Душанбе. Перед матчем случайно пересекся с Володей Бессоновым. И говорю: «Я всегда мечтал о футболке киевского «Динамо». Володя отвечает: «Без проблем». И после игры кто-то из администраторов киевлян дарит мне майку с номером Заварова. Тот уже играл в «Ювентусе», и майка «была недействительной».
— Царский подарок...
— В девяносто первом или втором году вышел я в этой майке на улицу в Лос-Анджелесе. Иду себе по «русскому» району. Останавливает человек, его многие знали, он владел магазином в районе. Спрашивает: «Футболка «Динамо»?» «Да», — отвечаю. Он достает пятьдесят долларов и просит: «Продай!» Для меня тогда пятьдесят долларов были немалыми деньгами.
— Продали?
— Нет.
— В советском футболе особого антисемитизма не было. Мне известен только один эпизод, когда играли в Минске, и нападающий гостей забил гол, после чего защитник хозяев поля его жидом обозвал. А тот в ответ — это потом стало легендой — сказал: «Посмотри на табло», сделав в слове «табло» ударение на первый слог, «тАбло». Вы как, с этим делом не сталкивались в судейской работе?
— На поле — никогда.
— А вне поля?
— Понимаете, мы иногда сами себя ставим в эти рамки, мы с этим геном росли. Поэтому иногда спихиваем на антисемитизм другие реальные причины проблем. Я начал судить сразу с первой лиги, хотя, как правило, новичков обкатывали с болота второй лиги. Расстояние с судейства в первой и до судейства в высшей лиге — пять лет. Это многовато. Может быть, если бы не пятая графа, мог бы сократить эту дистанцию на год-другой. Но, с другой стороны, пятая графа и помогла сильно. Первая лига была очень мощным турниром, она дала мне прекрасную школу. И повезло, конечно. Тогда в Молдавии был только один арбитр, судивший первую лигу, Натан Бартфельд. И решили, что у него должны быть помощники местные. Вот мне и дали «зеленый» свет. Дебютировал во Львове, играли «Карпаты» с «Гурией» (Ланчхути).
— Ваша манера работы была революционной в СССР. Внешний вид, волосок к волоску на голове, отточенные до балетного автоматизма жесты. Говорят, вы отрабатывали их дома, словно Майя Плисецкая на станке. (Уже во время подготовки интервью Александр Горин прислал мне заметку знаменитого советского спортивного журналиста Леонида Трахтенберга, отчет о матче между московским «Торпедо» и киевским «Динамо» в 1990 году. И были в ней вот такие строки: «В тот момент, когда судья матча Александр Горин, передвигавшийся по зеленому полю, будто артист балета по сцене Большого театра, дал последний протяжный свисток...». Мыслили мы с именитым коллегой одинаково — авт.).
— С Плисецкой я бы не стал сравнивать, но следил, как работают руки, как двигаюсь по полю. Изучал и анализировал работу тогдашних мэтров советского судейского цеха.
— Был кто-то из известных судей, с кого «хотели бы жизнь делать»?
— Не скажу, что кумир, но очень нравилась манера работы Валерия Бутенко. И сумасшедшее впечатление на меня произвел Абрахам Кляйн (знаменитый израильский футбольный судья, работал главным рефери на матче Бразилия — Англия, групповой турнир финальной части чемпионата мира 1970 года; судил матч за третье место на чемпионате мира 1978 года, легендарный матч второй групповой стадии чемпионата мира 1982 года между сборными Италии и Бразилии; в финале в качестве бокового помогал бразильцу Коэльо, отработал судьей ФИФА 17 лет). Нравилась работа француза Мишеля Вотро.
— С Кляйном пересекались?
— Да.
— В Америке?
— Нет, в Израиле. В восемьдесят девятом году я судил в Днепропетровске. И туда приехал Яков Гершензон.
— Легендарный человек. Именно благодаря Якову Гершензону еще до восстановления дипломатических отношений между Израилем и СССР в Израиль стали приезжать советские команды. Сначала «Динамо» (Киев), а потом и сборная.
— Он приехал просматривать кого-то из игроков. И так получилось, что мы вместе с ним ехали в Кишинев. Мы с ним еще по Союзу были знакомы. И он говорит: у нас каждый раз зимой проводится турнир такой новогодний, сборные разные приезжают, возраст до двадцати лет. И советская команда там играла. Организаторы приглашали по одному арбитру из стран-участниц. Я был уже достаточно статусный, судил «вышку». Гершензон договорился с федерацией футбола СССР, и я полетел на этот турнир.
— Договорился конкретно по кандидатуре Горина?
— Нет, послал запрос от федерации футбола Израиля, мол, приглашаем арбитра. Выбор пал на меня. Так вот, Кляйн тогда отвечал за работу футбольных судей в Израиле. Израиль очень тщательно готовил те турниры. Тогда страна еще не входила в УЕФА, а очень хотела. И с радостью бралась за любую возможность показать, что мы не лыком шиты, мы готовы для УЕФА. Я отсудил один матч, и, видно, понравилась моя работа, получил назначение на финал. Для меня это было очень престижно, туда приезжали судить арбитры международной категории. Кляйн пришел на финал, Швеция — Португалия. Мы с ним общались, я сказал, что, возможно, репатриируюсь в Израиль. Очень тяжело было общаться с ним, тогда я был почти без английского языка. С Израилем потом было продолжение истории.
— Так продолжайте скорее...
— Я приехал в Израиль на турнир. Отсудил игру хозяев, кажется, играли с Кипром. Потом через день или два прихожу в гостиницу, мне портье говорит: «Вам принесли посылку, мы в номер занесли». Захожу, вижу: большая коробка, открываю — апельсины. Снова иду к портье: «Кто передал?» Не знаю, мужчина какой-то. Ситуация, да? Я боюсь начать есть, а вдруг не мне, ошибка вдруг. А на другой день мне говорят: «Тебя хотел видеть Шломо Шарф (один из самых известных и успешных футбольных тренеров в истории), он тебе апельсины в подарок привез».
— За что?
— Ему понравилось, как я отсудил с Кипром. Потом я Шломо увидел на банкете в честь Нового года в институте имени Вингейта. Я был в шоке от размаха. Огромный зал, оркестр играл всю ночью, для советского человека это было потрясением. На банкете огромный успех имел Никита Павлович Симонян, израильтяне от него буквально не отходили.
— Отчего же?
— Симонян был участником первого в истории матча сборных СССР и Израиля (5:0, дубль на счету Симоняна; перед встречей премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион распорядился, чтобы все игроки сборной изменили свои имена на ивритoзвучaщие: Яков Ходоров стал Яковом Ходом, Давид Кремер — Давидом Кармелем, Амация Левкович — Амaцией Лaви, a Нaхум Стельмах — Нaхумoм Пеледoм; в ответном матче израильтяне проиграли со счетом 1:2 — авт.). Так вот, Шарф. Мы когда прилетели в Израиль через год, выяснилось, что мы — да, а багаж — нет, не прилетел.
— Откуда?
— Из «Шереметьево». Тогда время было такое, багажи не всегда доходили. В газетах израильских сразу растарабанили: советский судья лишился багажа. Ситуация аховая: мне судить надо, а надеть нечего, все там, в багаже. Ладно амуниция, зубной щетки даже не было. Выручили израильские коллеги: одели кто во что мог. Потом поехали посмотреть какой-то матч турнира в Кфар-Сабу. И встречаю на стадионе Шломо, он тогда принял «Маккаби» (Хайфу). Пятница была. Шарф договорился с руководством, что заберет меня на шабат. Тогда просто так не отпускали, год-то всего восемьдесят девятый. Садимся в его машину «Вольво» (!!!), едем к нему домой. Не дом — домина. Гости, видимо, у него были, так как от дома машина отъехала: ну я же тогда не мог даже представить, что в семье есть две машины. Жена его на английском говорит, а я почти ни бум-бум, ни кукареку.
— Как же вы общались?
— Да вот так и общались, через пень-колоду. Показал он мне свой двор. Не двор — плантации, деревья апельсиновые, родной дом моих, тех, подаренных. Хожу, смотрю. А я уже голодный как волк: утром позавтракали, потом игра, дорога, дом-музей Шарфа. Но не скажу же я ему, что хочу кушать...
— Ну да, у нас, советских, особенная гордость...
— Начал забивать голод, давился этими апельсинами. Тут возвращается его жена, приносит кулек. А там — рубашка, брюки, трусы «Неделька», бритва. Я потом показал это своим друзьям, что жили в Израиле, они говорят — царский подарок, дорогой.
— Поесть-то поели?
— Он пригласил на ужин, чтобы мне комфортнее было, Ицхака Шума (израильский футбольный тренер, родившийся в СССР) и бывшего игрока сборной СССР Славу Сукристова (играл с девяностого по девяносто шестой год в Израиле). Ну хоть пообщались со Шломо. Потом, дня через два, он взял меня, и мы поехали искать в аэропорт багаж. Там все при виде Шломо по стойке смирно стояли, фигура! Он меня про Бессонова расспрашивал, он хотел его в «Маккаби» подписать. Тот был на просмотре. «Как? Что советуешь?» — спрашивал Шарф. Я говорю: если вы его вылечите от травм, то второго игрока такого уровня у вас тут просто нет. Приехали в Хайфу, я встречаю там Бессонова. Мы с ним были знакомы, я судил часто Киев, а вот так близко не удавалось.
— В СССР не было профессиональных футболистов, хотя все понимали, что футболисты серьезного уровня только футболом и занимались. Но вот судей точно не было профессиональных. Как готовились к сезону судьи? И как они совмещали карьеру с работой обычной?
— Проблема была, и немалая. Страна огромная, тут на пару часиков не вырваться с работы. Я окончил экономический факультет политехнического института, но по профессии проработал года два. А потом начал судить серьезно. Начались проблемы на работе. Уже судил первую лигу и не мог начальству сказать, что надо уехать дня на два-три. Хитрил, выворачивался. Работа была связана с командировками. Раз уехал судить, а на бумаге был в служебной командировке. Попался на известности: тогда матчи первой лиги освещались в центральной спортивной прессе. И кто-то на работе увидел: матч судил А. Горин, Кишинев. А по документам я был совсем в другом месте. Потом мне повезло. В спорткомитете Молдавии для меня специально выбили ставку методиста в специальной школе олимпийского резерва: там очень хотели, чтобы в республике был судья высокого уровня.
— Какие расценки были за работу футбольного арбитра?
— В зависимости от категорий. Судья республиканской категории получал где-то десять рублей за игру. Всесоюзной — семнадцать с половиной рублей. Потом подняли расценки: за матч первой лиги платили пятьдесят рублей, высшей — сто рублей. Если учесть, что в среднем люди получали сто пятьдесят рублей, то неплохо было. За месяц отсудишь в разных лигах — набегало рублей четыреста.
— Прилично для тех времен, даже очень. В конвертиках не доплачивали?
— Нет.
— На чем можно было проколоться, чтобы выбыть из элитной категории судей в те времена?
— Низкая оценка (начиная с «тройки») — отстраняют на месяц.
— Вас отстраняли?
— Да. Не назначил пенальти в ситуации, когда надо было назначать. Не церемонились с теми, кто еще не добрал статуса, кто только вверх карабкался. Одна-две ошибки, и на его место пробовали другого. Подняться наверх снова практически невозможно было.
— Футбольные судьи в СССР были элитой. А те, кто ездил судить за границу, — полубогами. Знаю, что футболистам, выезжавшим за рубеж, подкалывали валюту, советские рубли, мохер, Солженицына книги. Как правило, свои же. Если такого «принимали» на таможне, следовали суровые кадровые выводы. Так убирали конкурентов. У судей такие методы практиковались?
— Лично я с этим не сталкивался. Хотя, конечно, конкуренция была.
— А атмосфера?
— Нормальная была, товарищеская. Хотя мы редко пересекались, разве что на предсезонных сборах, а так каждый варился в своем соку.
— Куда ездили судить изначально с хорошим настроением, куда — с неохотой?
— В Москву всегда ездил в приподнятом настроении, хотя и с волнением. На матчи в Москве всегда собиралось много понимающих толк в футболе и судействе. Много бывших футболистов, судей. Это как выйти на сцену Большого театра. А если еще «Лужники»! А насчет неохоты скажу так: непросто было судить в Ереване. В Баку. В Тбилиси был момент, добавивший седых волос. Год, если не ошибаюсь, восемьдесят шестой. Тбилисцы принимают «Днепр». Я помогал главному, Юрию Савченко.
— Известная личность. Один из редких футболистов, ставших серьезного уровня судьями по окончании карьеры. Вошел в историю, забив гол в финале Кубка СССР шестьдесят восьмого года. Но вошел не как автор «золотого гола», а как человек, забивший с феноменального паса пяткой Эдуарда Стрельцова.
— Мы до сих пор с Юрой дружны. Так вот, игра равная, ничья. «Динамо» давит, «Днепр» окопался на своей половине. Я, как учили, стою параллельно последнему защитнику хозяев поля, Чивадзе. Литовченко перехватывает мяч у своей штрафной площадки и длинным пасом отправляет мяч Протасову. Тот с центра поля вываливается один на один с вратарем. Положение вне игры — пограничное. Протасов бежит, и я со всех ног. И одна мысль: Олег, не забивай! Не услышал, забил. Свисток финальный. Идем в раздевалку мокрые, в пропотевшей форме. Юра уже зашел в душ, я раздеваюсь, чтобы пойти купаться. И тут заходит начальник «Динамо». И говорит: «У нас есть претензии к голу Протасова с точки зрения определения положения вне игры». Я был мокрый, а тут в секунду все на мне и высохло. Решили ехать смотреть матч в записи.
— Ездили в те времена смотреть спорные моменты на телевидение?
— В основном да. Но у тбилисцев на базе команды в Дигоми сделали самую современную просмотровую. И технику завезли современную, со стоп-кадрами, все как полагается.
— Душ-то успели принять?
— Нет, поехал. Заходим втроем, судьи и инспектор, там в просмотровой шикарные кресла. Я съежился, жду, вот сейчас увидят ошибку. Зашел оператор, включил. И тут заходят Ахалкаци, Чивадзе, Габелия. Долго не могли найти ракурс, чтобы увидеть положение Протасова в момент удара Литовченко. Но нашли в итоге. Уф, Протасов на корпус сзади Чивадзе. Юра мне тут же «пять» отбил.
— Сегодня есть ВАР, наушники, судьи выглядят как робокопы. Как в ваши времена давали «маяки» коллегам, была ли какая-то система коммуникации, понятная только людям в черном?
— Конечно, по сравнению с нынешними временами у нас был каменный век. У нас всегда шеи болели: надо было постоянно вертеть головой, как там боковой, поднял флаг или нет? Ну и свои знаки были. Если боковой счел, что было нарушение в штрафной площади, то брал флаг в две руки, снизу. Голь на выдумку хитра. Не увидел ты флаг бокового, кричать бесполезно, пятьдесят тысяч на трибуне. Или вот такой знак: если лайсмен усмотрел нарушение пограничное в районе штрафной площади, то бежал к угловому флажку. Не внутри — стоит на месте.
— Систему жестов обговаривали до матча?
— Конечно, да.
— Изучали манеру игроков перед матчем? Этот выпрашивает пенальти, этот костолом, этого надо сразу на место ставить?
— Изучал.
— Кого опасались?
— Кирьякова.
— Этот рыжик падал как подкошенный. Вы до матча его предупреждали, мол, не пачкайся, не дам пеналь?
— Кирьяков за игру падал раз десять, из них дважды — правильно. Глаз да глаз был нужен за ним. Сложный был игрок, падючий. Массалитин любил попадать, повыпрашивать.
— А в матчах Киева и «Спартака» за кем надо было особо присматривать?
— В «Спартаке» был такой Пасулько, неприятный игрок. Огрызался всегда. Шмаров. Помню, судил «Спартак» и «Черноморец» в восемьдесят девятом году в Москве. Он пьет из меня кровь и пьет. В перерыве, в тоннеле, там рядом раздевалка «Спартака» и судей. Романцев стоит, мы с ним ни разу до этого не общались. И говорит: «Извините, товарищ судья, я с ним поговорю». Очень взбудораженный для судейства был вратарь тбилисского «Динамо» Габелия...
— Обессмерченный фразой Котэ Махарадзе: «И Отар Габелия в высоком прыжке овладевает мячом!»
— Сулаквелидзе был непростой в этом смысле. Татарчук из ЦСКА. Торпедовец Олег Ширинбеков. В центре поля он всегда что-то судье рассказывал. Демьяненко был жестким в отношении судей, накатывал сильно. Юран из той же серии. А вот Федор Черенков — золото что за человек был. Весь в игре, слова не слышал от него. Джентльмен.
— Это вам повезло, что Блохина не застали. Будучи судьей, успевали оценить красоту футбольную? Сами же игроком были.
— Нет, целиком сосредотачивался на своей работе.
— Классическая поговорка «если судью на поле не видно, то значит, он хороший судья», она верная?
— Я бы сказал, что тот судья хорош, кто как дирижер в хорошем оркестре: не играет, но управляет.
— Игроки судью «щупают» или просто воспринимают как неизбежность?
— Пробуют на вкус, особенно если ты еще не известный: как далеко можно зайти в отношениях с тобой.
— Проверяли на вшивость?
— Да, можно и так сказать...
— Как вы добивались уважения? Желтыми карточками пыл особо горячих охлаждали?
— Это ошибка, если ты думаешь, что россыпью карточек ты наводишь порядок на поле. Судья как сантехник, тот приходит с разными ключами, каждый для своего момента. Карточки не всегда помогают контролю над игрой. Часто слово нужное помогало, интонация, даже взгляд. Это с опытом приходит, уже понимаешь, как и чем дозировать.
— Дайте мне ответ на еще один вопрос, терзающий душу вот уже тридцать пять лет: был Ян Кулеманс в положении вне игры, забивая второй гол в ворота Дасаева в матче сборных СССР и Бельгии в 1/8 финала чемпионата мира 1986 года?
— Не был. Долгое время считалось, что гол был забит неправильно, так как тогда не было телевизионной техники, которая могла бы снять весь эпизод с разных ракурсов. То, как снимали тогда, давали основание утверждать, что Кулеманс забивал из положения вне игры. Но на деле Владимир Бессонов остался, не удержал линию. Просто это не попало в кадр.
— В нынешней спортивной журналистике почти нет интервью с бывшими футболистами, где бы не задавали два вопроса. Первый о пьянках-гулянках, второй о договорных матчах. Первый вопрос не задаю, сразу ко второму перехожу. Интересно-то как: почти все отвечающие говорили, а как же, было, помню, или слышал, но вот сам — никогда! Как в кавказской пленнице: может, и есть такие обычаи, но не в нашем районе... Спрошу в лоб: вам предлагали помочь той или иной команде?
— Нет-нет, через судью игры не сдавались. Говорю конкретно о себе. О других? Я сторонник фактов, а не домыслов. Что игры сдавали, слышал, иногда чувствовал.
— По каким признакам чувствовали?
— Ну вот вам пример, сужу в Донецке, «Шахтер» — «Металлист». Угловой. У Харькова Баранов, высоченный такой нападающий, почти под два метра. Бьет, голкипер сложился, тащит, переводит за линию. У меня сомнения, пересек мяч линию ворот после удара или нет. Решил, что нет. Снова угловой. Занимаю позицию у штанги, на линии ворот. Рядом оператор украинского телевидения с камерой. Думаю: он-то точно видел, был гол или нет, на экране. Молча жестом спрашиваю его — было? Он кивает, было. О чем это я? Матч закончился вничью, и мне было странно, что никто из игроков «Металлиста» даже эмоций не выказал в этом спорном моменте. А должны были, по идее. Они даже видео не стали смотреть.
— Опытный арбитр понимает по игре, когда она сдается?
— Чем выше мастерство игроков, тем они лучше скрывают это, если действительно сдают матч.
— Но не могли же судьи не говорить в разговорах между собой: там странные события, там...
— Скажу так: были и у меня иногда сомнения в чистоте матча, но без фактов это просто слова.
— А по технологии, как думаете, судья — нужный элемент в схеме сдачи матча?
— Нет, лишний элемент. Ну как помочь, «нарисовать» пенальти? Так раз-два, и можно прощаться с судейством.
— До того, как ВАР вынесет решение, вы уже понимаете каким оно будет? Если по стопроцентной системе, как часто ваше мнение и ВАРа совпадает?
— Семьдесят пять — восемьдесят процентов.
— ВАР — это благо для футбола?
— И для футбола, и для судей. Судьи, когда у него есть ВАР, у него нет такого психологического давления. Он не боится ошибиться. В наше время мы все ходили по лезвию ножа. Себя вспоминаю. Год примерно восемьдесят восьмой. Я карабкаюсь вверх, меня готовят под высшую лигу, постоянно просматривают. Турнир памяти Гранаткина. Международный, туда приглашали, как правило, самых перспективных судей, это был своеобразный экзамен перед выходом в большой свет. Руководитель турнира — Николай Латышев, обладатель «золотого свистка», судивший финал чемпионата мира 1962 года! Сужу матч за третье место, Франция — Китай. Сужу и чувствую: моя игра, хорошо судится, все под контролем, команды позитивно воспринимают свистки, манеру работы рефери. Минут пять до конца остается. Француз убегает в отрыв, выходит один в один с вратарем. Я спринтую вместе с ним, все хорошо вижу. Вратарь бросается в ноги игроку, тот кульбитом через него, явный снос. Пенальти, без вопросов. Налюбовавшись самим собой, показываю на «точку». Тот еще летел, а я уже показываю — пенальти. Тут китайский голкипер встает, и мяч у него в руках! Кошмар, скандал!
— А поменять решение?
— Нельзя, в то время судьям запрещали это делать. Я совершил классическую методическую ошибку, потерял мяч из виду.
— Что надо было делать, чтобы не ошибиться в таком моменте?
— Занять позицию, чтобы видеть момент контакта. Просчитать начало контратаки. Я уже и небеса молил, чтобы не забили пенальти. Не услышали, забили. Китайцы в знак протеста против судейства не вышли на парад закрытия. Китайцы. В СССР, в 1988 году! Я потом в Москву «Стрелой» поехал, поездом, ни на секунду глаз не сомкнул, переживал. Какая высшая лига! В Жмеринку, на первенство водокачки не назначат. Но пронесло. Покритиковали, но сочли ошибку рабочим моментом. Дали шанс исправиться. Был тогда такой турнир, Кубок Федерации. В финале «Спартак» и «Локомотив». В составе «Локомотива» бывшие игроки «Спартака» — Милешин, Базулев. Как красная тряпка для быка. И «Спартак» вышел в боевом составе: Хиддиятулин, Бубнов, Дасаев, Черенков, все там. Бесков на трибуне, главный тренер. После матча ко мне подошел представитель спорткомитета. И говорит: ну, готовься, ты допущен до матчей высшей лиги.
— Известный советский журналист, биограф киевского «Динамо» Дэви Аркадьев рассказывал мне про легендарного администратора этого клуба, Рафаила Моисеевича Фельдштейна, которого в Киеве уважали не меньше, чем Валерия Васильевича Лобановского: «Рафа (так его звали те, кто имел право так его называть) что мог делать как администратор? Палку достать сухой колбасы, бумажечку нужную проштемпелевать, мебель импортную для игроков обеспечить. Он знал всех нужных людей: на базах, в магазинах, в торгах. А еще Рафа славился невероятным умением принимать гостей и нужных людей. Как-то стоим с ним за кулисами дворца спорта, где динамовцам вручают золотые медали за чемпионат страны. А Рафа довольно мне бурчит: «Они набрали сорок семь очков, и я тебе отвечаю (после качаловской паузы) там пятнадцать очков — мои», — рассказывал мне Аркадьев. Вас как администраторы клубов встречали? По тому, как встречают, по нюансам, могли просчитать, будут предлагать помощь или нет?
— Почти все оказывали повышенные знаки гостеприимства.
— Почти? А кто не оказывал?
— «Спартак» московский. Хотя я не знаю, как они принимали более известных арбитров.
— Где встречали особенно тепло?
— Это зависело не столько от качества приема, сколько от личности встречавшего. Прекрасное впечатление оставил ташкентец Миша Вартазаров. В Батуми красиво встречали. А вот когда ездил в Одессу, судить «Черноморец», администратор оставил неприятное впечатление.
— Чем же?
— Ну общее такое впечатление, неприятное. Судьи хорошо чувствуют людей. И игроков, впрочем, игроки тоже отличаются повышенной чувствительностью к судьям.
— Это влияло на оценку ситуации, ну, скажем, условный Пасулько идет в равный стык, и ты свистишь против него, потому что не нравится, или достал просто?
— Нет, судил ровно то, что видел.
— В Киеве, если бы захотел, киевский тортик получил бы?
— Получил бы, но не потому, что ждали от тебя чего-то. Еще раз, над нами всеми довлела мысль: надо отсудить так, чтобы не попасть в черный список.
— Прилетали на игру за день до игры?
— Да. Всегда выделяли машину, можно было поехать по своим делам. Только «Спартак» не давал автомобиль. У меня со «Спартаком» вышла забавная история, про автомобиль. Как раз дали его тогда. Это был тот самый матч с Киевом, прощальный мой. Я обычно в обед перед матчем не спал, настраивался. Коллеги спали, а я нет. А тут сморило. Просыпаюсь от звонка. Водитель от «Спартака»: вы где, опаздываем на матч. Вот скандал был бы (смеется).
— В США приличная футбольная диаспора. Шепель, Каневской был, Торбинский, Аркадьев, Горин. Игорь Скляров был. Между собой как-то общаетесь?
— Нет. Из футбольных с кем общаюсь, это Саша Хапсалис, бывший игрок киевского и московского «Динамо».
— «По воротам бил Хапсалис, на трибуне все ус....сь», — такая кричалка была про него в семидесятые годы.
— Как-как? Ха-ха. Каневский пытался школу футбольную открыть, но у него не вышло. О Каневском буквально вчера говорили с Ильей Гандлером.
— Родственник Марка Гандлера? (известный хоккейный агент, представлял и представляет интересы многих российских хоккеистов в НХЛ).
— Брат. Каневский ну не вписался в эту жизнь, в Америку. Был классным игроком, а потом больше ничего.
— Чья судейская школа вам больше по нраву?
— Каждая чем-то выделяется. Скажем, итальянская.
— «Спартак» тех времен, бесковских, а потом и романцевских, тяжело было судить, с их постоянными передвижениями, коротким пасом, забеганиями и стеночками?
— Нелегко. Но я был в прекрасной физической форме. Мы каждый год, перед началом сезона, на сборах сдавали нормативы. Так я всегда был в числе лучших. Тест Купера делал на «ура»: две тысячи шестьсот метров было норматив, я пробегал три тысячи триста метров. А насчет «Спартака», то чем выше уровень мастерства футболистов, тем легче судье читать игру. Беготни как раз было больше в низших лигах, особенно во второй: там мяч летал над головой от штрафной до штрафной, и судья метался рывками туда-сюда.
— А как со скоростью мышления, принятия решения судейского?
— Та же зависимость, только уже обратная: чем выше уровень, тем выше скорость мозговой работы. Скажу больше: чем больше мастер, тем он тщательнее скрывает нарушение правил, вуалирует фолы, а не просто сносит с ног.
— Три главных отличия судейства современного от судейства ваших времен?
— Три не три, а главное отличие, не считая технологического вооружения, — физическая готовность.
— Да, все поджарые, сухие, по фигуре не отличишь порой от игроков. Не говоря уже что некоторые — как культуристы сложены.
— В наше время, не надо не забывать, судили до 50 лет, сейчас до 45 только. С животиками никто не бегал, это в шестидесятые и даже семидесятые было такое. Но уровень физической готовности тогдашних и нынешних судей отличается кардинально. И не забывайте, судейство часть футбола, а футбол изменился очень здорово. И правила изменились, причем серьезно, по многим позициям. Взять хотя бы разрешение вводить мяч внутри штрафной, что моментально изменило структуру выхода из обороны, повысило до небес роль прессинга, а значит, и работу судьи. Хотя по уровню судейства думаю, что наше поколение и сегодня не испортило бы обедни. Сравнивая судейство, надо учитывать, что мы видели очень малое количество футбола, особенно зарубежного, не сравнить с современностью.
— Неужели не было методических фильмов для судей?
— О чем вы говорите? Все, что было — макеты с шашечками на сборах. Сегодняшняя подготовка судей и тогдашняя — космос. И уровень общий с такой же космической разницей.
— Кто из больших людей в те времена за кого болел и как это сказывалось на работе судей?
— Слухи об этом всегда существовали. Мне довелось несколько раз работать на матчах первой лиги, от исхода которых зависело, выйдет ли кто-то в высшую лигу. И в высшей лиге судил матчи, итоги которых влияли на борьбу за медали. Никто на меня из начальства республиканского или союзного уровня не выходил. Да и от коллег такого не слышал. Но не секрет, что первые секретари республик, обкомов болели за своих: футбол стал визитной карточкой многих регионов. Они помогали командам, знали обо всех проблемах, помогали решать. Например, Щербицкий, первый человек в Украине (в оригинале «на» — ред.). В восемьдесят восьмом году я работал боковым на матче «Динамо» и «Спартака» в Киеве. Киев проиграл при ста тысячах зрителей на трибунах, и на ужине кто-то из штаба киевлян рассказал, что на понедельник Щербицкий вызвал к себе Лобановского. Потом слышал, что после того разговора у Валерия Васильевича был сердечный приступ. В девяностом году работал в Москве на матче «Спартака» и Киева. Тоже сто тысяч на трибунах. По стадиону объявили, что на игре присутствует генеральный секретарь компартии СССР Михаил Сергеевич Горбачев. За «Спартак» в восьмидесятые много кто из сильных мира сего болел, включая первого секретаря горкома партии Виктора Гришина. В спорткомитете СССР, накануне матче в «Лужниках» с участием «Спартака», нас часто предупреждали: смотрите, без ошибок, на матче будут члены Политбюро. На «Спартак» и Киев политбюро могло приехать почти в полном кворуме.
— Вам, похоже, судьба уготовила постоянные попадания в историю. Вы судили последний матч знаменитого Златана Ибрагимовича в составе итальянского «Интера»...
— Это была игра сборной Калифорнии студенческой с «Интером». Во второй половине июля сюда, в США, часто приезжают многие топовые европейские клубы. У них межсезонье, и тут у них проходит первый подготовительный сбор. Плюс коммерческие турниры, двойная польза. «Манчестер Сити», «Манчестер юнайтед», «Барселона», «Реал», «Ювентус», лидеры мексиканского чемпионата. Огромное стечение публики, стадионы битком, восемьдесят тысяч и больше. В 2009 году летом приехал миланский «Интер». Обосновались на тренировочной базе одного из ведущих университетов Лос-Анжелеса. Но сбор втягивающий, как правило, в таких случаях подыскивают соперника попроще, чтобы избежать ненужных нагрузок, а значит и травм. Выбор пал на сборную студенческую, колледжей.
— Какой уровень сборной был?
— Ну сами посудите, в первой лиге колледжей много европейцев играют, не со двора пришедших. Много южноамериканцев, скауты буквально днюют и ночуют на турнирах студентов: много интересного материала. Ассоциация студенческого футбола пригласила меня поработать на этом матче. Для меня это было волнительно: я не судил профессиональный футбол с 1991 года. Судил в США матчи студенческого чемпионата, это немного другое. А тут Матерацци, Ибрагимович, Камбьясо, Виери, весь цвет «нерадзурри». Сыграли 2:2. Матч, к слову, транслировали в Италии.
— Судя по счету, играли серьезно...
— Я даже Ибрагимовичу желтую карточку показал. После матча Моуринью поблагодарил, со Златаном сфотографировались, очень приятный и дружелюбный молодой человек.
— Почему выбор пал на вас?
— Без ложной скромности, я считался в ту пору одним из ведущих арбитров, обслуживающих студенческое первенство. Девяносто процентов судей на этом турнире работают на матчах МЛС. Я туда по возрасту не проходил.
— А по студентам какие ограничения для судей возрастные?
— Никаких, если сдал нормативы по физподготовке, вперед и с песней. К 2009 году у меня за спиной уже были четыре финала чемпионата США среди студентов, они разыгрывались по формуле «Финал четырех», как в баскетбольной Евролиге. На такие финалы приглашали шесть судей, трое главных, трое лайсменов, боковых. Во всех четырех финалах так получалось, что пять судей были действующими арбитрами МЛС и я, Александр Горин. В то же году национальная ассоциация судей США признала меня лучшим арбитром Западного побережья.
— Так и запишем: Александр Горин внес посильный вклад в уникальный для «Интера» сезон девятого-десятого годов: победа в чемпионате Италии, Кубке страны и Лиге Чемпионов. И еще запишем: это не Горин, это горец, вечный арбитр. Нет, вас точно надо в книгу рекордов Гинесса заносить, как самого возрастного рефери в США.
— Еще три года назад я активно судил чемпионат США среди колледжей в первом дивизионе (с постоянными разъездами по стране). В прошлом году сделал себе поблажку, судил только вторую дивизию, тут без разъездов.
— Ходила такая грустная шутка в девяностые: «Ностальгия — эта такая штука, которую придумали евреи, покинувшие СССР». Вы в Америке более тридцати лет. Как с ностальгией было, по стране, по делу любимому?
— Ностальгия — это интимное чувство, личное. В девяносто третьем году сборная России приехала в США на какой-то турнир. Это было за год до чемпионата мира в США, сборная опробовала места будущего пребывания. Я тогда в стране был начинающим, по сути эмигрантом, в Америку тогда еще не вжился. Позвонил в гостиницу, где остановилась сборная: я был знаком был по союзным временами с главным тренером сборной Павлом Садырином, с его помощником Юрием Семиным, да и с Никитой Павловичем Симоняном был в уважительных отношениях. Приехал к ним. Встретили меня чудесно. А потом Никита Павлович говорит: поехали с нами, завтра играем с Сальвадором. Приезжай в гостиницу, поедешь с нами как член тренерского штаба. Что сказать? Глаза были на мокром месте после всего этого, ведь рана еще живая была. А если уж говорить о ностальгии, то первый приступ этой «еврейской болезни» я испытал еще в девяностом году, в Кишиневе.
— Ничего себе... Все у вас, у советских евреев, не как у людей...
— Мои друзья, очень близкие мне и любимые мной люди, начали уезжать из страны. Это было 1989 и 1990 годы. В основном в Израиль. Кишинев вдруг стал пустым для меня. Помогало только то, что был по горло занят судейством. А потом и мой черед пришел. Я пытался сам себя психологически готовить к тому, что расстаюсь с любимым делом, с мечтой стать судьей ФИФА, хотя она была уже так близко. Понимал это, но одно дело понимать, а другое — принимать. Ты прилетел в другую страну, телефон молчит. Ты понимаешь, что тебе не надо торопиться в другие города, на матчи. Сложно передать эти чувства, хотя, уверен, вы сами это испытали. Начало эмиграции стал одним из самых непростых этапов моей жизни. В тот момент особо вспоминалось, как на другой день после игры, где судил, с нетерпением ждал момента, чтобы купить «Советский спорт» и прочитать отчет об матче. Ломка психологическая была ужасная. Наверно, думал тогда, лучше бы был инженером, токарем, плотником: эти навыки вполне могут пригодиться и в США. А что делать тут футбольному арбитру? К этой мысли надо были привыкнуть. Психологически ощущал себя в вакууме, словно конец света. Потом распался Союз. А значит, и распад чемпионата СССР по футболу. Остался бы там, уже в Молдове, сильно потерял бы в уровне. Чемпионат Молдовы не шел ни в какое сравнение даже со второй союзной лигой. Потерял был мотивацию, кураж, и, скорее всего, то самое любимое дело. Одним словом, распад СССР помог мне психологически, встряхнул меня. Потом стал пробиваться в судейский корпус для работы на матчах чемпионата колледжей. Прошел все ступени, от низа и до верха.
Игорь Литвак
Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости
Читать все комментарии (30)