Главный тренер сборной Украины Сергей Ребров перед октябрьской игровой сессией «сине-желтых» дал пространное интервью «Радио Свобода».
Сергей Ребров (фото: М.Бубеник)— Как вы узнали о полномасштабном вторжении России в Украину? Где вы были в эти первые минуты?
— Я был в Дубае. Я работал в «Аль-Айне». Это было для всех очень неожиданно. За день до этого у моей жены был день рождения. И мой близкий друг, мой кум, Сергей Стаховский был с семьей у нас. И помню его реакцию: это действительно была очень впечатляющая новость. Я пытался вернуться в Украину, но у меня был контракт... Мы все всем, чем могли, пытались помочь нашей стране.
— Ваши родители, родные, были в Украине в это время?
— Все. Все в Киеве. Я из Горловки. И в начале 2014 года, когда началось это вторжение, я перевез всех своих родных в Киев. И они сейчас там.
— Когда вы получили предложение стать тренером национальной сборной Украины, колебались ли вы подписывать этот контракт?
— Нет. Действительно в это время для меня было очень важно быть с украинцами, с моим народом. Если есть такая возможность, тренировать Национальную сборную Украины — это большая честь для меня, для любого специалиста. Поэтому я даже не задумывался над этим предложением. И что важно: мой предыдущий контракт заканчивался и я мог решать, где мне работать.
— Когда вы уже возглавляли сборную и впервые приехали физически в Украину, что вас больше всего поразило? Куда вы поехали, что увидели, возможно, в тех местах, которые были освобождены ВСУ?
— Я приезжал часто, и до этого момента, когда я подписал контракт. У меня было несколько встреч с президентом Украины. Поэтому, я был в Киеве, был в Украине. Когда я приезжал, было много ракетных обстрелов. Я должен был это почувствовать. Весь народ живет под этим, поэтому для меня это не было как-то странно. Я понимал, куда я ехал, и я понимал, что сейчас нам нужно жить с этим.
— Когда вы стали тренером сборной Украины, вы сказали, что тревоги, постоянные обстрелы, насколько сложно и для вас, и для игроков тренировать, тренироваться во время фактически состояния войны?
— Я не считаю, что это сложно. Сложно, наверное, тем бойцам, тем защитникам Украины, которые сейчас «на нуле». Это очень сложно. Мы должны делать все для Украины, пытаться помочь Украине. То, что мы делаем — это действительно очень важно. И хоть мы, к сожалению, не можем играть в Украине, но мы чувствуем поддержку украинцев везде, где бы мы ни были. Или в Польше, или, как сейчас, в Чехии... Это очень большая поддержка. Мы очень благодарны всем. Но это наша жизнь сейчас. Мы должны это делать.
— А если бы была возможность по вопросам безопасности, например, играть в Украине, однако без зрителей, или играть в Европе с украинцами, так как сейчас Премьер-лига происходит?
— Во-первых, это невозможно. Потому что наши соперники не поедут в Украину играть. Поэтому мы понимаем. Для нас очень важно играть для наших болельщиков. Я помню, когда я даже не был тренером сборной Украины, все матчи сборной Украины в Украине — это большое событие. Очень много интереса. И я считаю, что другие ощущения футболистов, когда они выходят на поле, когда полный стадион, заполненный стадион в Украине.
— Известно, что вы помогаете фонду «Трибуна героев». И насколько нам известно, этот фонд помогает именно семьям погибших футбольных фанатов, те, которые погибли на войне. Почему это для вас важно? Почему важно вообще поддерживать такие фонды? И, возможно, вы помогаете еще кому-то, возможно, какому-то из подразделений ВСУ?
— Я много помогаю. Я это не афиширую. Я считаю, что это сейчас делают все, не только футболисты. Те футболисты, которые играли заграницей, я знаю, я общался со всеми, они очень много помогают и ВСУ, и волонтерам. Я считаю, что это очень важная вещь сейчас. Нашему народу нужна помощь. Не только воинам, но и людям, которые пострадали от российской агрессии. Поэтому мы делаем все, что от нас зависит, чтобы помочь нашим людям, чтобы помочь ВСУ. И с первого дня, кто обращается, я стараюсь помочь.
— У вас было время, возможно, лично, чтобы ездить в прифронтовые зоны, общаться?
— Да, я ездил ближе, я общался с бойцами. Я считаю это очень важно — поддерживать бойцов, и людей, которые пострадали.
— Недавно УЕФА допустил к соревнованиям российские команды до 17-ти лет, к международным соревнованиям. Несколько стран сразу выразили протест против этого. Как вы относитесь к такому решению УЕФА и вообще к фразе, которую иногда очень любят использовать в российских медиа, в частности «спорт вне политики», в этом контексте?
— Я хочу напомнить первые дни войны, когда еще российские спортсмены были на крупных соревнованиях. И я помню некоторые соревнования, где они попадали в объективы камер, попадали иногда на пьедестал, то некоторые из них выходили со свастикой «Z». Поэтому сейчас может быть то же самое. Нет разницы, в каком возрасте. Идет война. И я считаю, что это решение очень непонятное и для нас, и для всей Европы. Но это решение УЕФА. Мы будем его опротестовывать. Уже есть много стран, которые уже отказались и будут отказываться другие. Потому что так нельзя делать. Если мы покажем, сколько детей пострадало от рашистской агрессии, а они сейчас говорят о детях (допустили российские команды в возрасте до 17-ти лет — ред.), то это впечатляющая цифра.
— Российская сторона говорит, что спорт не должен, как и, возможно, культура, отождествляться с политикой. Почему для вас важно, что все же спорт без политики не может существовать?
— Я считаю, что спорт — это и есть политика. В мире и в Европе многие люди знают и уважают людей, которые заслужили уважение в спорте. Поэтому эти имена на слуху. И я не знаю, кто более популярен — политики или спортсмены, которые сделали что-то для своей страны. Я никогда не говорил, что спорт вне политики. Очень важно, что когда идет война, то нет спорта вне политики. Все должны сплотиться и противостоять агрессору.
— В 2008 году вы играли за российский клуб «Рубин». Или после полномасштабного вторжения, или, возможно, после 2014 года кто-то из ваших одноклубников из этого клуба, или, возможно, знакомых из России написал вам или позвонил относительно того, что Россия вторглась в Украину?
— Относительно этого нет. Были какие-то звонки. Да, у нас есть какое-то общение. Но если мне кто-то пишет, у меня нет никакого желания... Даже если я ничего плохого не имею к этому человеку, но у меня нет желания вообще разговаривать. Поэтому я вообще не отвечаю ни на звонки, ни на какие-то смс, игнорирую.
— Анатолий Тимощук, бывший партнер ваш по сборной Украины. Он сейчас живет в России и работает в российском клубе «Зенит». С начала вторжения, насколько нам известно, он ни разу не высказался по этому поводу. Как вы можете прокомментировать такую позицию его? И если бы у вас была возможность сейчас с ним пообщаться, что вы ему сказали бы?
— Да ничего не сказал бы. Как я вам говорю, у меня нет никакого желания разговаривать с такими людьми. Сейчас война. Поэтому уже нужно каждому решить, где они: они с Украиной или они там, с рашистами? Ты не можешь быть посередине, я — нейтральный, я вне политики. Сейчас такого нет. Тимощук выбрал ту сторону. И у меня нет никакого желания об этом разговаривать. Сколько пострадало людей, детей, и сколько людей выехало из Украины из-за рашистов. Сейчас нет, как я говорил, середины. Ты должен решить, где ты. Он решил, что он там.
— Вы хоть как-то можете понять его поступок и подобные поступки таких людей ?
— Это его жизнь. Я даже не вспоминаю о нем. Я понимаю, что это великое имя когда-то было в футболе. Но сейчас этого имени для меня нет.
— Вы сами из Горловки. Вы уже это упомянули. Это (так сложилось исторически) русскоязычный регион. Обычно до этого и публично вы говорили больше на русском языке. Сейчас вы перешли на украинский. Все публичные пресс-конференции. Сейчас мы с вами говорим на украинском. Сложно ли вам было сделать этот переход? И на украинском ли вы общаетесь в раздевалке с ребятами?
— Я думаю, что для каждого достаточно сложно переходить. Но я и раньше разговаривал на украинском. Но рядом со мной все разговаривали на русском, поэтому как-то... Если кто-то со мной общался на украинском, я переходил на украинский. В раздевалке? Да, мы общаемся. Некоторые подсказки мы делаем на украинском. Иногда какие-то специфические... 90% — это украинский язык в раздевалке и на всех собраниях.
— В Горловке остались какие-то ваши знакомые или, возможно, какие-то родственники, которые до сих пор живут в оккупации?
— Знакомые моих родителей. Да, они иногда общаются. Но у меня никаких знакомых там нет. И после 2013 года и даже до 2014 года, кроме моих родителей, я не общался ни с кем там.
— В 1999 году в отборе на Евро-2020 Украина была с Россией в одной группе. Насколько тогда были принципиальны эти матчи с перспективой, если мы с сегодняшнего дня говорим?
— Они всегда принципиальны. Все матчи между «Динамо» и «Спартаком» или Украиной и Россией были принципиальны. Но я помню тот ажиотаж, который был, так этот ажиотаж создавали россияне. Я помню эту игру, когда мы играли, когда Андрей Шевченко забил в конце гол, так этот ажиотаж вообще создавали россияне. Когда мы играли в Киеве, в Украине, так все ждали этот матч, но как-то украинцы по-другому относятся к этому. Мы уважали их. Но, да, мы старались выиграть этот матч, потому что мы считали, что Украина сильнее.
— То есть какого-то специального такого противостояния не было...?
— Есть что-то историческое в любом противостоянии между Россией и Украиной. Но никто не думал, что оно может перейти на этот уровень, на уровень войны.
— Как вы видите развитие украинского футбола после завершения войны от того, в каком он сейчас состоянии? Как он может развиваться? И если война продлится, возможно, еще несколько лет, это не приведет к тому, что украинская Премьер-лига, и украинский футбол в целом будут только идти по экспоненте вниз?
— Нет, я так не считаю. Я считаю, что украинцы — очень сильная нация. Даже сейчас некоторые говорят, что очень слабый чемпионат. Если слабый чемпионат, то почему клубы достаточно удачно играют в Европе? Если слабый чемпионат, то почему клубы достаточно удачно играют в Европе, почему «Шахтер» выигрывает в Лиге чемпионов, почему «Заря» выигрывает в Лиге конференций. Я считаю, что мы сильная нация. Да, сейчас очень большой отток именно игроков из Европы из чемпионата Украины, но это большой шанс для молодых украинских игроков, которые сейчас получили шанс, чтобы заявить о себе. И я считаю, что у нас очень интересный чемпионат. И я всегда слежу за ним, потому что я — тренер сборной и потому, что это реально интересно.
— А вы считаете, что после победы Украины украинский футбол сможет вернуться на тот же уровень, по крайней мере, на котором он был?
— Я уверен. Даже выше. Во-первых, надо закончить войну. Потом все. Я уверен, что мы все вернем. И наш чемпионат будет намного лучше.
Сергей Стеценко
Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости
Лучший комментарий