Главный редактор еженедельника «Футбол» Артем Франков — о Михаиле Давыдовиче Суркисе.
«Наши встречи на футболе были часты и предсказуемы: «Господин Франков, я снова вынужден вам сказать — сделайте же что-нибудь с вашими буквами! У вас неплохой, а местами отличный журнал, но я далеко не всегда могу разобрать, о чем вы пишете». И — улыбка, множащая на ноль жесткость тона, мигом превращающая сказанное в дружескую шутку, этакий анекдот под известным всем номером... Хотя проблема такая была, есть и остается — «Футбол», равно как и весь наш украинский мир, не слишком ласков к людям пенсионного возраста. И я искренне отвечал, что, конечно же, буду стараться, но поймите — так хочется натолкать на страницу побольше информации, тем более в современном «Футболе».
Хотя в последние годы тональность и тематика сменилась — что там журнал, что там футбол, когда удивляли, поражали, выводили из себя и оставляли в полнейшем недоумении слишком многие вещи. Он мог не волноваться по этому поводу — вряд ли сыновья позволили бы ему прочитать квитанцию о квартплате и прочей коммуналке; но ведь это касалось его друзей, а если те уже ушли за край, то их детей и внуков, и он чисто по-человечески не мог оставаться равнодушным. Более того, мог ли оставаться равнодушным в последние годы военврач Красной и Советской Армии, прошедший путь от лейтенанта до полковника, один из тех миллионов, кто сражался на известной стороне и совершенно не собирался на старости лет каяться за спасенные — спасенные, а не уничтоженные! — жизни.
Да, это все о нем. Умер Михаил Давыдович Суркис. На 102 году жизни. Дед все-таки не выдержал и ушел.
Мы все знаем его как отца Григория и Игоря Суркисов, и я от всего сердца им соболезную, будучи не в силах помочь в этом горе (как же они любили и, уверен, всегда будут любить папу!). Не только им, детям, но всем внукам и правнукам, всем родным и близким ушедшего так неожиданно и, зная его кипучую энергию, все же рано. Поверьте уж, это не преувеличение и не излишний пафос прощания.
Но все-таки прежде всего хочу сказать о человеке, с которым был неплохо знаком и с которым не раз доводилось обсуждать дела как футбольные, так и политические, так и просто житейские. Два места встречи, увы — матчи и прощания-похороны... А где еще мы пересекаемся, скажите?!
Умнейший и доброжелательнейший, но жесткий — по уму и жесткий! — собеседник. Без малейших поправок на возраст, никто не давал ему такой скидки, а он и не требовал — просто жил, дыша полной грудью и не забывая обращать пристальное внимание на все вокруг, в том числе на любимое — любимое страстно, как стало принято говорить много позже, безальтернативно — «Динамо», киевское «Динамо», бело-синее «Динамо», которое для каждого из нас свое и в то же время одно на всех.
Вы скажете, что легко идти по жизни, когда у тебя такие сыновья, надежа и опора, а я отвечу: воспитайте себе и тоже живите в свое удовольствие! Спуску он им точно не давал, требовал по полной, и с возрастом ничуть не становился менее требовательным. Отвечаю, более сурового критика «Динамо» в периоды его невзрачной игры найти было сложно. Тем более — свое, родное, в высшей степени родное...
Последний раз мы основательно разговорились на похоронах другого заслуженнейшего ветерана-медика, такого же добрейшей души человека, но произносившего горькую правду с типично врачебной откровенностью и беспощадностью — академика Григория Элиазаровича Тимена, тогда еще можно было без масок, меняющих, кажется, не только дикцию, но и лица. У них, Тимена и Суркиса-старшего было очень много общего. Военно-медицинское прошлое, оборачивающееся тяжелыми, но светлыми воспоминаниями и четкими ориентирами — что в этой жизни главное. Энергия, бившая ключом до последнего дня, до последнего часа, уникальная человечность и какая-то неповторимая простота в отношении, круто замешенная на житейской мудрости. Я вас, друг мой, ценю за то, каков вы есть, а не за то, сколько вы стоите и откуда происходите...
Михаил Давыдович всего на шесть лет пережил свою любимую супругу Римму Яковлевну, с которой прожил всю свою такую богатую событиями и поворотами одесско-киевскую жизнь. Ее смерть тоже стала страшной потерей для братьев...
Игорь Михайлович, Григорий Михайлович, я могу только попытаться представить, насколько вам тяжело. Бросить взгляд, проходя у гроба, и что-то вообразить, но вряд ли понять. В то же время я прекрасно знаю — пройдет, притихнет, притаится и это горе, а вы сохраните тот свой характер, тот внутренний стержень, который позволяет преодолевать любые препятствия, сохранять верность завещанным житейским принципам, отношению к людям и делам.
Светлая память Михаилу Давыдовичу. Память о подобных людях — сама по себе мощнейший стимул, она зовет и подталкивает, не позволяя сдаваться или просто успокаиваться», — написал Франков в передовице 10-го номера издания.
