Одни воевали на фронте (и вернулись, к сожалению, не все), другие ковали победу в тылу. Группа киевских футболистов вынуждена была пережить оккупацию в родном городе — об этом все знают. Но был среди киевлян и футболист, прошедший даже не от Киева — от Сибири почти до Германии. Это — Олег Лаевский. Немногие знают, что молодому голкиперу предстояло защищать ворота киевского «Динамо» 22 июня 1941 года в матче с московским ЦДКА. Но встреча та по понятным причинам не состоялась, и Лаевскому так и не удалось сыграть в высшем дивизионе советского — первой группе класса А, как она тогда называлась.
СЫГРАТЬ ЗА «ДИНАМО» ПОМЕШАЛА ВОЙНА
— Олег Петрович, из множества книг и воспоминаний о футболе, и не только, мы знаем, что 22 июня 1941 года в Киеве собирались открыть новый стадион. Праздник же должен был увенчаться матчем чемпионата СССР по футболу между киевским «Динамо» и московским ЦДКА. А вы должны были принять в нем участие, но помешала война. Все так и было, как описывал, скажем, Щегоцкий? Вы же, наверняка, читали в мемуарах капитана «Динамо», как приехавший в Киев популярный радиокомментатор Вадим Синявский, лежа на подоконнике гостиницы «Континенталь», кричал в телефонную трубку: «Бьют зенитки! Мимо... Вот, кажется, попали».
— Матч, естественно, был отменен из-за ожидания большого скопления народа, о чем мы узнали уже на стадионе, придя на установку на игру в час дня. Я, обычный дублер даже не надеялся, что буду играть, потому что в команде были два аса, имевших опыт выступлений в сборной Союза, — Антон Идзковский и Николай Трусевич. Даже конкурентом себя не считал — молод еще.
На стадион пробивались с огромным трудом через милицейские кордоны. Крещатик, например, был полностью перекрыт, поскольку тогда уже вовсю шли бомбежки. Бомбили, правда, еще не Киев, а Пост-Волынский. Это сейчас он находится в городской черте, в районе аэропорта «Жуляны»...
Пришли на игру, получили установку. Наш тренер, заслуженный мастер спорта СССР ленинградец Михаил Михайлович Бутусов объявил состав. Меня в нем не было. Но потом подходит наш капитан, орденоносец Константин Васильевич Щегоцкий и говорит: «Олежка, будешь играть ты. Готов? Да не волнуйся, будешь играть, как на тренировке. Мы тебе доверяем». Дебютировать должен был приехавший из Львова молодой защитник Михал Гурский. Вот и все, мы пошли по домам за формой, зная, что сбор на стадионе, как всегда, за час до начала игры.
Вечером движение транспорта на Крещатике было перекрыто, народ вереницей шел на футбол. Тогда население города составляло миллион с чем-то, но главная улица была забита — большинство направлялось на стадион. И мы футболисты, как и все шли на Красноармейскую пешком. Это ж не так, как сейчас, на автобусе или метро — два шага = и ты там. На своих двоих добирались.
А уже на стадионе Бутусов сказал, что игры не будет, мы можем расходиться, но завтра он ждет всех на тренировку. 23 июня пришли тренироваться и начали, как обычно, занятие в полной уверенности, что эта война продлится всего несколько дней, а получилось 1418, почти четыре года.
КИЕВ НЕ ЗАЩИТИЛИ
Когда уже были слышны залпы под Фастовом, я вернулся в полк, где служил, и мы начали занимать оборону Киева. Сначала в Теремках, в Голосеево, там шли очень тяжелые бои. Потом нас перекинули под Ирпень, но немец не пошел в лоб на укрепрайон, где были доты (возможно, некоторые из них и до сих пор стоят), а обошел оборонительный рубеж, овладел Черниговом с севера, Кременчугом с юга и закрыл всю киевскую группировку в котел.
Большинство попало в плен, а мы начали отходить. Были организованы группы, нам попались хорошие руководители (один из них, помню, был старший лейтенант с «молотками»), они вывели нас до Лубен. Там заняли оборону, а немцы поперли опять, аж до Золотоноши. Там нас посадили в эшелоны — и на Восток.
1923 год рождения направлялся, в основном, на заводы, эвакуированные с Украины вглубь страны, а я попал в Омское общевойсковое училище. Закончил его (а срок обучения составлял шесть месяцев) и остался командиром курсового взвода — готовить новое «пушечное мясо». Вдвоем мы остались — я и мой товарищ Стасик Булановский. Играл до войны за «Пищевик», учился на втором курсе института легкой промышленности на Печерске. Он был более подготовлен теоретически, а я со своим средним практически. Но там экзамены никто особенно не сдавал — сильный выживает...
В ОДНОЙ КОМАНДЕ С БОБРОВЫМ
Прибыли в Омск, там начались морозы под 50, а мы — теплолюбивые киевляне. Но, кто замерзает, — в теплушку с казахами и «греться» на запад...Мы обучали заряжать винтовки, стрелять. Выпустил два курса младших лейтенантов, а мы с Булановским со всего нашего выпуска (140 человек) получили по два «кубика» (соответствует званию лейтенанта). Он до конца войны оставался в училище, готовил кадры, за что и был награжден правительственной наградой.
У меня же получилась другая история. В Омске мы провели несколько товарищеских матчей — с эвакуированным на завод «Прогресс» ленинградским «Зенитом», ребятами, собранными из московского «Торпедо», казанского и ленинградского «Динамо». Кстати, там я познакомился с Севой Бобровым, ставшим моим хорошим другом. Я учился в артиллерийском училище, он — в интендантском.
Футболистов старались сберечь, но не все удалось. Больше всех пострадали киевское и минское «Динамо», ведь столицей Белоруссии немцы овладели еще быстрее — где-то на вторую неделю войны. Киев же оборонялся до 19 сентября.
Меня заметили, пошли звонки из Москвы — из ЦДКА. У них же была «команда лейтенантов», а я как раз лейтенант. Но наш начальник училища, большой авторитет, участник гражданской войны, говорят, знакомый со Сталиным, отказал. «Мне не нужны футболисты. Мне нужны артиллеристы».
Шел июнь 43-го года, когда меня вызывают в строевую часть училища (это как штаб), и начальник строевого отдела говорит: «Тебя приказано отправить в Москву в отдел кадров. Должен быть в Москве такого-такого числа. Погуляй пока пару дней в Омске, на танцы сходи, а потом — вперед».
С ЦДКА НЕ СЛОЖИЛОСЬ
Нам личные дела выдавали на руки, но я же не раскрою его. Приехал в Москву, еще не очень ориентировался в столице, ну что такое два «кубика» — пацан еще, 20-й год шел. Пришел бы к ребятам в ЦДКА, куда попали киевляне Махиня, Шиловский, Афанасьев, так меня, конечно же, бы никуда не послали, но я молодой и наивный прямиком в отдел кадров, а нас там сразу закрыли.
Вскоре сформировали группу из 13 человек (не зря говорят, несчастливое число), дали сопровождающего, и отбыли мы на станцию Диево (это между Рязанью и Москвой). Приходит гражданин в телогрейке с двумя лычками (хотя к тому времени погоны уже ввели). А мы пацаны были крутые, говорим: «Смотри, сержант идет, в Бога душу мать!». «Какой я сержант? Я подполковник». Нас собрали в какой-то сарай, утром переправились через Оку. Слышим — гимн поют. Что за гимн? Польский, оказалось.
Солдат было уже много. Привезли их из Сибири, Алтайского края — репатриированных поляков из Западной Украины. Их сразу сюда, потому что Первая Польская армия, формировавшаяся Сикорским, порвала с Советским правительством и ушла в Иран. А здесь новую дивизию начала готовить Ванда Василевская — председатель Союза патриотов польских, жена Александра Корнейчука. Сначала ее должность называлась полковой комиссар, а когда 19 марта Комитет обороны, или, как все попросту тогда говорили, — Сталин, ввел погоны, получила полковничье звание.
В эту дивизию я прибыл 19-м офицером. Решили, раз я два выпуска выпустил, значит, имею приличную подготовку теоретическую. А я ж солдат. Ну что мы там знали, ну стреляли... А куда стреляли, что стреляли, по кому стреляли... Но зацепился за эту польскую дивизию, где прослужил от командира батареи, в 1946 получил звание майора, был начальником штаба отдельного 30-го Брянского дивизиона, а потом получил звание коменданта дивизиона города Борщи, на территории Померании, которая по итогам Потсдамской мирной конференции отошла к полякам. Их там, кстати, тогда еще не было, великое переселение только начиналось — поляков из Западной Украины отправляли в Польшу, украинцев оттуда — обратно. Но это уже отдельная история.
ТРЕНЕРУ ПОЛЕЗНО ЗНАТЬ ЯЗЫКИ
Я дослужился до начальника штаба дивизиона и резко поставил вопрос о возвращении на родину. Уговаривали, направили в Варшаву, где я некоторое время работал замначальника отдела кадров Департамента артиллерии Войска Польского, переводил личные дела возвращавшихся в Союз офицеров. До войны я закончил в Киеве польскую школу на Подоле и, хотя долгое время притворялся, что не знаю языка, на самом деле в совершенстве владел им, и сейчас свободно пишу и читаю, ведь тогда даже во время боев совершенствовался.
Я удивляюсь нашим тренерам, закончившим институт физкультуры в 30 лет. Попал в команду мастеров — и все, не работает над собой, не повышает теоретического образования, не получает новых знаний. Мне кажется, что человек, который стоит на месте, теряет собственное достоинство. Я же в землянке при лучине или при свечке немецкой прочел трилогию «Огнем и мечом», историю Польши полностью, так что в кругу польских офицеров задних не пас и чужаком не выглядел. Не стеснялся прислушиваться к другим и учился. Наш командир бригады Букоемский закончил Французскую военную академию. Он даже учил нас, как правильно вести себя в обществе. Надо сказать, что мы после фронта попали можно сказать в тепличные условия. В лагерях чистота, порядок. Что говорить, поляки любят лоск.
Меня уговаривали принять польское подданство, но я ответил генералу: «Попомни мои слова: подождите, и у нас все так будет». Продолжает уговаривать: «Мы пошлем тебя в Академию генерального штаба без экзаменов, ты всегда в свой город Киев вернешься, но нам нужна помощь. Ты же владеешь польским в совершенстве». А у них действительно ощущалась острая нехватка старших офицеров. Отвечаю: «Я хотел бы жить и умереть в Варшаве, если бы не было такого района в Киеве, как Подол». «Да что за Подол?!», — спрашивает. «Был у нас такой поэт Маяковский, про Париж и Москву то же самое рассказывал». Смеется...
А потом прихожу в канцелярию, смотрю, а на столе лежит его артпредписание — в Ленинград (он сам из Питера, только давно уехал). «Вы ж сами уезжаете», — говорю. Вздохнул он и написал в артпредписании три буквы — Cz и A (Ч и А) — Червона Армия. Вот такая резолюция.
СНОВА КИЕВ, СНОВА ФУТБОЛ
Вернулся я в Киев с сыном на руках с женой-инвалидом (она тоже воевала в Красной армии, тяжело ранена, кавалер ордена Боевого Красного Знамени, под Моздоком получила (сам Калинин вручал в Большом Кремлевском дворце в 1943 году). Война для нее тогда закончилась и вскоре она вернулась в Киев, а потом переехала ко мне в Польшу. Там у нас и сын родился.
Пришел на стадион «Динамо», некоторые ребята остались, Щегоцкий, например. Не могу сказать, что мы были близкими друзьями. Товарищами — да. Все-таки, разница в возрасте между мной — 19-летним пацаном и им, которому за 30, когда начиналась война, была довольно существенна. Говорит: «Давай, поиграем, попробуешь...» Но вызвали меня на второй день в ЦК, и я отказался демобилизовываться, собрался поступать в Академию. Иду в отдел кадров, а Иван Леонтьевич Дегтярев, начальник управления МВД города Киева, третий секретарь ЦК, отвечавший за оборонно-спортивную работу, позвонил командующему округа Гречко, будущему министру обороны Советского Союза.
Явился к нему в польской форме, с орденами, наград у меня очень много — и кресты польские, и наши боевые ордена. Дал направление в отдел кадров в Москве: "Направить меня, майора Лаевского в распоряжение начальника кадров артиллерии Киевского военного округа. Думал, все, я уже в Киеве. Вернулся, пришел на игру. Команда тогда не СКА, а ОДО называлась — Окружной дом офицеров. Потом получаю предписание — в Фастов! Начальник отдела говорит: «Ты знаешь, через две недели парадная дивизия возвращается в Киев. У тебя есть квартира? «Да, есть» — отвечаю. А вообще-то, какая там квартира — деревянный дом матери на Подоле. Я там вырос, там и в футбол начинал играть. Но когда весь Крещатик развален — какое-никакое жилье.
В ОДО ПОЛУЧАЛ НЕ МЕНЬБШЕ, ЧЕМ ДИНАМОВЦЫ
Вызывает замкомандующего — они летят 5:0 Херсону, понятное дело, вратарь неудачно сыграл. «Куда ты едешь?», — спрашивает старший лейтенант Орлов. «В Фастов», — отвечаю. Он берет направление и пишет: «Начальнику отдела кадров артиллерии КВО направить майора Лаевского в общевойсковой отдел с зачислением в футбольную команду ОДО на должность инструктора по футболу», а мне говорит: «Успеешь еще батареей покомандовать». Меня посылали на кадрированную батарею (офицеры есть, а солдат нет. Холодная война была, части не сокращались, только личный состав) на подполковничью должность командира батареи, чтобы я рос с Академией в перспективе.
Но я зацепился в Киеве, а лень-матушка — вечный наш бич. Год отыграл, другой, третий... Ну и что? Футбол это, конечно, хорошо. Но когда ты вращаешься в интеллектуальном кругу и сам набираешься уму-разуму — совсем другое дело. А так тренировки, установки, игра, разборы ее. Ни семьи, ничего — только тяжелый кусок хлеба. Вот мы за этот кусок хлеба и играли, чтобы прокормить семью.
Хотя в материальном отношении я чувствовал себя не хуже, чем динамовцы. Я и за звание получал, и за должность, командующий выдавал санаторную норму. По тем временам это очень серьезно, ведь голод был, которого мы не ощущали. Я получал 60 яиц и жена 60 яиц, а их даже на базаре не было.
И так прошло 20 лет, пока мне не пришлось уйти из футбола, когда поругался с замом командующего. Был уверен, что 25 лет выслуги у меня есть, а оказалось двух месяцев не хватает. Пошел работать в «Арсенал».
Тренировал года три детей. Зарплата небольшая (больше 105 рублей я не мог зарабатывать, поскольку у меня военная пенсия), тяжело было. А потом мой знакомый председатель городского комитета Гавриляк встретил меня и говорит, что у нас на водной станции на олимпийском гребном канале в Матвеевском заливе требуется директор. Я пошел и зацепился. 25 лет проработал там с душой. За это время семь председателей сменилось. Меня и сейчас там хорошо помнят, постоянно на День победы приглашают.
А потом грянула перестройка, началось разбазаривание техники. Хорошей техники. У меня было около 15 катеров на подводных крыльях. Каждый начальник имел свою «Стрелу», были иномарки, которые обслуживали заезды — у нас ведь не только первенство города, но частенько и международные соревнования проводились, пока все Крылатское не перебило. Но у нас в Киеве природном отношении канал лучше для гребцов — там постоянная роза ветров, постоянное течение. Природа это всегда красота, ее только надо поддержать. Правда, и в Крылатском потом, когда рядом понастроили домов, ситуация улучшилась. Я там частенько бывал, присматривался, что хорошего можно перенять у москвичей.
А в 90-м году я пришел работать на стадион «Оболонь»...
Евгений БЕЛОЗЕРОВ
Подписывайтесь на Dynamo.kiev.ua в Telegram: @dynamo_kiev_ua! Только самые горячие новости
Читать все комментарии (7)