Игорь ГАМУЛА: «Бросил пить потому что начал работать»

Предлагаем вашему вниманию полную версию интервью Игоря Гамулы «Спорт Экспрессу», которое за последние сутки уже успели разобрать на цитаты.

Я узнал его по тормозному следу. Дать такой разворот у служебного крыльца «Ростова» мог только мой герой.

Ну и по машине, конечно. Попробуйте только сказать, что белый «мерседес» и Игорь Гамула не монтируются. Я огорчусь.

Надо б написать «я позавидовал» — но нет, не завидовал. Порадовался как за себя. У хорошего человека все путем.

— Предыдущее наше интервью называлось «Парень я веселый», — напомнил я.

Гамула насторожился. Пришлось снизить градус:

— Ничего не изменилось?

— Нее...

Но взял себя в руки. Попытался нахмуриться:

— Веселиться нечему. Но я оптимизма никогда не теряю. В любой ситуации найду хорошее. Что грустить, б...?

Я нашел эту мысль ценной. Про себя отметил красным карандашом. Мой друг Игорь Васильевич продолжал:

— Возраст такой, что надо б поменяться. Люди в 55 уже в галстуках ходят. А я, видите, все в майке и трусах... А вот не меняюсь! И хорошо!

* * *

— Прошлый сезон у вас вышел задорный.

— Ох, не говорите. Поставили главным тренером, все неплохо. Ребята приняли. Тут случилась игра с «Уралом».

— Ваши послематчевые высказывания разлетелись по всему миру.

— Да. Кое-кто меня неправильно понял. Никогда во мне не было расизма! Я всех люблю! Ну да, пошутил. Хорошее настроение, первая победа, эмоции перли... Хотелось, чтоб радостно было не только мне, а всем вокруг. Говорил с воодушевлением. Старался.

Возьми, да скажи: «У меня и так шесть черных». А какие они — зеленые? Не пойму! Скажи я — «темнокожих», забыли бы сразу. Как можно было не догадаться, что кто-то не понимает шутки? Тупость моя!

— Сегодня у вас есть шанс. Заявите через большую газету — «Я люблю негров».

— Так скажут — снова Гамула про негров...

— Давайте переформулируем — «африканцев».

— Вот так — хорошо. Я люблю африканцев! Всегда и везде у меня их было много.

Тогда-то поначалу-то все было тихо — даже Григорьянц сказал: «Никаких разбирательств не случится». Потом господин Главный решил, что должно быть иначе.

— Вы же Толстых тысячу лет знаете.

— В том-то и дело! Почему мне и обидно было!

— Как до вас доносились новости — что в ЮАР кто-то возмутился, в Англии?

— Еду в машине, звонит Шикунов: «Елки-палки, какая-то чепуха назревает. Надо быстренько что-то сказать». Я вроде все объяснил. Затихло. А дней через десять — снова. В команде началось движение среди темнокожих футболистов.

— Покаялись бы. Перед чернокожими-то.

— И собрал их, и покаялся! Мне не зазорно! Раз считают, что обидел — пожалуйста, извиняюсь. Потом отправился на КДК, там уважаемые люди. Салькову говорю: «Владимир Максимович, вы ж меня знаете...» Так сразу сделал вид, будто впервые меня видит.

— Там тоже извинялись?

— Если б я в суде так выступал — мне что угодно простили бы. Прямо из зала выпустили бы. Выходим, юристы мне шепчут: «Теперь-то все будет нормально. После такой речи совещаться они будут долго...» Я кофе допить не успел — вызвали! Все было решено!

* * *

— У вас была довольно милая передача на телевидении. Все в прошлом?

— Да какая там передача... Смотрите, что творится. Я в шоке от всего этого. Я люблю Украину, я там родился. Мама до сих пор живет в Алчевске. Она ничего не понимает. Голубцы мне готовит, а политику понять не в состоянии. Не понимает, почему ей пенсию не платят десять месяцев. Не поймет, кто там с кем воюет в Донбассе. Психологи говорят, надо себя ограждать от этого, а я не могу. Каждую ночь не сплю!

— Снаряды рядом не пролетали?

— Алчевск, тьфу-тьфу, обошло. Просто люди голодные, денег нет. Я маме что-то привожу — а остальным никто не привозит.

— Что ж не перевезете в Ростов?

— Да ее танком не сдвинешь! Соседи потихоньку умирают. «Скоро и я», — говорит. Да ладно, отвечаю. Потерпи до ста, немного осталось.

Нет такого дня, чтоб я маме не позвонил. Первый раз поехал за границу, в Венгрию. Себе ничего не купил, а ей — целый чемодан. Сметал все подряд — какие-то босоножки, платья... Распахнул перед ней — мама оцепенела. Брат говорит: «Мне что привез?» А тебе, говорю, ничего пока. Как мама плакала, как я плакал...

— Ей 90?

— 15 декабря исполнится. Приезжаешь, смотришь на нее — такая маленькая... Настолько жалко становится, что слезы сами выступают. И в плену побывали, и под немцами, — чтоб свои же потом назвали «предателями». Тюрьму пережила, пятнадцать лет в Норильске. Все на свете!

* * *

— Давайте лучше о телевидении. Каким ветром туда занесло?

— Закончил я с «Прикарпатьем» (так в оригинале — ред.), приехал в Киев. Канал «Футбол» зазвал на интервью. Журналисты меня почему-то любят. Спрашивают: что будешь делать? Да ничего, отвечаю. Помидоры выращивать. Посмеялись — и разошлись. И вдруг звонок оттуда же — предлагают свою передачу делать!

— Кто был первым героем?

— Мой друг Заваров. Потом слышу, телевизионщики меня обсуждают: «Пациент скорее жив, чем мертв»... И пошло! По три передачи в день записывал!

— Ого.

— Я ж не мог часто приезжать. Через передачу прошло больше 80 человек. Текст мне поначалу писали, я чувствую — выпадает. Можно, спрашиваю, я из головы буду говорить?

— Получилось?

— Так получилось, что руками развели: «Ого! Да ты Познер!» У меня получалось расположить к себе человека. Вот говорят, Саша Алиев — тяжелый. А мы с ним так разговорились, что одну передачу растянули на две части. С Сашей Шовковским тоже, это вообще интереснейший человек...

— Семья у вас сейчас есть? Или возвращаетесь в пустую квартиру?

— Без семьи. Но... Есть хорошая подруга. Еще дочка и внучата. Двое.

— Подруга на женитьбе не настаивает?

— Да куда там. Старый я для этих дел.

— Внуки чем удивляют?

— Внучка знает, что я — не «дедушка», а «Игорек». Младший внук прежде называл «деда», а внучка его сейчас подучила. Теперь зовет — «Йок». Уж не знаю, чем их удивлять. Насте звоню: «Что тебе привезти?» Оказывается, снова новую Барби выпустили. То какую-то страшную, то во дворце. Еду искать. А парню — то большую машинку, то маленькую, то с управлением.

* * *

— Вас в соцсетях нет?

— Ну что вы! Зачем?

— Вадим Никонов зарегистрировался в «Одноклассниках».

— Так он же... взрослый?

— Тем не менее.

— Может, ему уже делать нечего? Значит, и я зарегистрируюсь. В свое время.

— Художник Илья Глазунов говорил: «Друзья меня предавали три раза». Сколько раз вас?

— Я отвечу так: в себя такие вещи старался не впускать. Сейчас точно знаю: дашь денег другу — потеряешь друга. Все, дружба закончится.

— Хорошо, не буду давать.

— А вот я всегда дам! Я такой — отдам последнее!

— Вы меня запутали. Последний момент нищеты в вашей жизни?

— Это когда я в деревне работал, Новотроицкое Херсонской области. Там не было ничего. Зато было весело. А через год я оказался в «Черноморце», началась другая жизнь. Пришел помощником к Сереже Андрееву, всю жизнь ему буду благодарен. Вернул меня в большой футбол. Хоть Андреев на меня обижался. Ему преподнесли — будто Гамула подсидел.

— Но ведь подсидели же.

— Да неправда все это! Я знаю — моя совесть чиста. Обидно только, что долгое время с Сережей дружили, а после перестали общаться. Только сейчас более или менее восстановилось.

— Раз восстановилось, расскажите о деревне. Что веселого?

— Денег в деревне вообще не видели, зато с утра выпил — день свободен. Болтаешься. Я этого даже не стыжусь.

— Пить вы бросили. Зачем?

— Потому что работать начал. Иногда могу себе позволить — но если назавтра работать, лучше не прикасаться. Потому что... Вот говорить вам или нет?

— Конечно, говорить. Странный вопрос.

— Потому что не могу пить как нормальный человек. Если пить — то крепко, чтоб наутро не помнить. Это два-три дня. А самое приятное — знаете что?

— Господи. Что же?

— Похмеляться утром!

— Никогда не похмелялся. Рекомендуете?

— Так все люди разные. Я после хорошего вечера с утра встану и с удовольствием махну бокал шампанского. Или два. Ох, какое ж тогда состояние хорошее!

— Самое памятное шампанское в вашей жизни?

— У-ой! Столько шампанского выпито, сколько памятного! Мы ванну шампанским наполняли...

— Зачем?

— Дурковали. Но это все неинтересно. Так неинтересно, что даже рассказывать противно. Нынешние люди этого не поймут. Как им объяснить — что можно выкупать девушку в шампанском?

— Красота какая.

— У нас все это было. Набрали шампанского, налили. Потом сами в этом шампанском ноги мыли. А утром — черпали, пили. Романтика!

— Представляю восторг девчонки, которую купали.

— Да девчонка-то была не одна... Н-да. Было весело. Ванна небольшая, а шампанского влезло ящиков десять. В каждом по 12 бутылок. Но мы не все выливали, что-то отпивали. Я футболистам своим сейчас говорю: «Если б вы выпили столько, сколько я, вы бы утонули. Ходить бы не смогли. А я в футбол выходил играть». Федотов про меня говорил: «Гамула сделан из гвоздей».

— Если б я мог так формулировать.

— Рассказывал: «Смотрю, Гамула с вечера пьяный в дым. Наутро выходит — и землю грызет...» Так и было! Но я всегда страшно боялся подвести команду. Если выпал из игры — ты предатель. Я мог накосячить, нажраться, но потом бежал лучше всех. Кстати, крепкие напитки тогда не употреблял вообще.

— Герман Зонин до сих пор в восторге от ваших способностей совмещать выпивку с футболом.

— Ну, Герман Семенович... Сейчас уже бреда много в его высказываниях. Нас с Заваровым он любил, это однозначно. В СКА сделал особенную тропу. Мы ее называли «тропа смерти».

— Что это?

— Дорогу засыпали опилками, песком, повесили мячи. С утра через нее гнал. Еще Герман Семеныч фантазировал — «Пентагон», «крокодил»... На все поле. Передача — рывок, последний замыкает. Когда бьешь, картинка перед глазами подплывает. Экзотика!

Зонин все говорил: «Я не сплю, не ем, работаю с утра до ночи...» Потом про блокаду начинал рассказывать. Про войну любил. Еще бегал в свои годы наравне с командой. Мы что придумали — с вечера надевали кеды, трусы, майку... Только он дверь распахивает: «И-эээ!» А мы раз — стоим готовые!

— Как не умирали от тех упражнений?

— Да я 81-й год на подготовке Зонина летал! Пока не совершил ошибку — из Ростова вернулся в Луганск. Единственное, о чем жалею. Поэтому футбольная карьера не сложилась, сам себя погубил. Дурость, тупость!

— Что ж поехали?

— За другом! Заваров туда — я за ним. А меня там не ждали. По всему Советскому Союзу неслось: Гамула мешает Заварову, спаивает. Хотя Заваров жил своей жизнью, женился рано.

— Да и удар в смысле выпивки на вашем уровне не держал.

— Выпить он мог хорошо. Просто на следующий день Заварову становилось дурно. На тренировке работать не мог, это его и губило. Даже не его, а меня. Потому что сразу говорили: «Виноват Гамула, он напоил».

— Заваров — гений?

— Абсолютно гениальный футболист. Никто не мог понять, как обыгрывает. Словно на шарнирах. Взрывной, поле видел прекрасно. Ему все равно было, что за защитник.

— Был футболист, про которого знали — если обыграете, ногу вам оторвет?

— Валерка Зуев. Хорошо играл в нашей команде. Я сейчас штанину засучу — увидите.

— Может, не надо?

— Надо! Видишь дырку? Это от Шавейко. Вот от Круглова, вот Жупиков Вася оставил, вот Голубев из «Зенита», а рядом — Новиков и Никулин.

— Про Заварова мы не договорили. Самое забавное, что услышали от него про «Ювентус»?

— Как-то звоню ему — и слышу: «Pronto!» Говорю: «Слышь, ты, ...» Последний раз в Париже мы с ним чудили. Завар обижается, когда за него рассказывают. Но я все-таки расскажу.

— Прекрасное решение.

— Приехал я в Сент-Этьен с группой тренеров. Загляну-ка, думаю, к Заварову в Нанси. Нашел скоростной поезд, Сашка меня встретил, посидели в ресторане... Наутро Оля выступать начала. Тогда сели в машину и поехали в Париж. Заваров там в тренерской школе учился вместе с Богоссяном и Бланом. Какая ж там шикарная база, какие древние места! Красота неимоверная!

Он поучился, я полежал у него в комнате. Потом поехали бухать. За руль садиться нельзя, еле на ногах держимся — но я все равно сел. Еду по вечернему Парижу.

— Я вам завидую.

— Понимаем, что до Нанси не дотянем — зашли в первый же мотель. Расплатились через какой-то автомат, переночевали в одной кровати... Не подумайте дурного... Наутро Заваров сдал экзамен. Вспомнил — сегодня ж Лига чемпионов, ПСЖ играет с ЦСКА! Где билеты взять?

— Где?

— Я позвонил Гинеру: «Евгений Леннорович, здесь два хохла. Может, помните — Гамула и Заваров...» — «Вот это да! Что случилось, чем помочь?» Передали два билета.

* * *

— Футбол вам снится?

— Постоянно. Вот сегодня снилось — так я мяч подработал, передачу хорошую отдал, кто-то забил... Вернуться бы назад, как бы я сыграл на этих стадионах, на этих полях! Наше поколение совсем по-другому с мячом обращалось!

— Доигрались бы до «Ювентуса»?

— Допускаю! А не сыграл из-за своей тупости и глупости. Ко мне эти слова очень подходят. Вспоминаю молодость — елки-палки, какой же я был дурак! Вот зачем мне надо было выпивать? Знаете, какие тогда мысли были?

— Какие?

— Еще не сыграли — а уже до игры «заряжаемся». Затовариваемся. Чтоб вечером засадить. Не думая, что там будет в матче. Водителю автобуса перечисляешь: «Возьми то-то...» Вместо того, чтоб о футболе думать!

А Заварова Лобан взял в руки, любил Сашку страшно. Как сынок ему был. Спрашивал у него: «Что ж друг твой ко мне не идет?»

— Кстати — что?

— Так я же первый на деревне, мне хорошо! Из-за границы не вылезаю, туфли на каблуках. Нужен мне Киев — если я в Луганске король? Ну, дурак! Если по жизни дурак — то дурак. Вот как можно было не уехать в Киев?!

— Не представляю. Второй раз вас Лобановский не звал?

— Два раза он только Заварова звал. Сашка даже сына в честь Лобановского назвал. Потом Валерий Васильевич ушел в сборную, Киев принял Морозов. С Заваровым не сошлись. Сашка одной ногой уже в «Спартаке», вопрос был решен. И тут Лобан вернулся.

— Самый неожиданный подарок, который получили на 55-летие?

— Не было подарков, тихо прошло. Наверное, все на сборах были в феврале. Вот на 50 лет даже Ахметов звонил. А футбольный клуб «Закарпатье» часы подарил. Вот, глядите.

— С кукушкой?

— Без. На обороте фигню какую-то написали. Я всегда езжу на «мерседесах», так футболисты подарили золотой брелок. Нестор Шуфрич поздравил, обещал еще подарок вручить. Но пока что-то не вручил. Еще долг большой остался. Но сложная ситуация, мы понимаем. Вообще-то я парень скромный.

— На белом «мерседесе».

— Да ну... Заработал. Все последние годы меняю «мерседесы» E-класса. Чуть доплачиваю — пересаживаюсь на новый. Когда вижу «мерседес» футболиста Григорьева, просто торчу.

— Это что ж такое?

— Последний, S-класс! Я только стал главным тренером в первой команде — хожу вокруг этой машины, рассматриваю. Дьяков заметил: «Васильич, ты еще работать не начал, а уже на такие машины заглядываешься. Хорошую зарплату назначили?» Двумя предложениями меня на место поставил. Да это я так, отвечаю...

— У вашего друга Заварова с «мерседесом» связана печальная история.

— Да, ехал с семьей через Польшу. Бандиты остановили, отобрали машину. У него тоже Е-класс, только «пикап». Я был в Херсоне, на стадионе подходит ко мне начальник милиции. Сводку прочитал.

Я кинулся дозваниваться, но по телефону Заваров мне ничего говорить не стал. Потом рассказал при встрече. Было очень страшно — под дулом пистолета... Ладно бы один. А тут жена, дети. Хорошо не поколотили.

* * *

— Вы Лобановского вспомнили. Особенный человек.

— Вот удивительное дело — он заходит в комнату, где ребятам давление меряют. У всех сразу подскакивает так, что жить с таким давлением нельзя. Не то что в футбол играть. Сколько раз с ним разговаривал — столько раз брала дрожь. У меня такая же история сейчас в дубле: футболисты меня видят — то краснеют, то бледнеют.

Энергетика у Лобановского невероятная. Гостиница в Конча-Заспе прямо над полем. Пузач ведет тренировку — и тут Лобан вышел на балкон. Сразу все меняется! По-другому люди бегут!

— Как же они выдерживали такие нагрузки?

— Кто-то выдерживал, кто-то нет. Сашка Бережной, величайший футболист, сразу сошел. Сашка Сорокалет в каком возрасте умер? Совсем молодым!

— Выпивал?

— Баловался, конечно. Володя Бессонов — мой близкий друг! — не в обиду ему будет сказано, очень много выпивал. Сейчас, бедненький, ходит — там болит, здесь болит...

— Бывало, прощали футболиста за то, за что нельзя прощать?

— Одного за воровство простил. Деньги стащил в раздевалке у товарища. Узнала бы команда — оставить бы не получилось. Время показало, правильно сделал, что простил. У парня в мозгу прояснилось.

— День из собственной юности, который недавно вспоминали?

— Я вспоминал, как мы в 81-м выиграли Кубок СССР — и в тот же год вылетели из высшей лиги! Знаете почему? Перепраздновали. Мы даже не хотели этих праздников — а люди требовали. Команда отказать не могла. Если игра в субботу, мы в среду едем в Сальск, Белую Калитву, Сулин... Ставим кубок на стол, сами рассаживаемся и рассказываем. Людей набивалось — по 10 — 15 тысяч. Потом банкет. Там бабахнем, здесь...

— Потом настает суббота.

— Да. Первый тайм играем хорошо — на второй нас не хватает. Кто-то способен после банкета выкладываться, а кому-то здоровье не позволяет. Двадцать лет спустя я узнал, что некоторые наши футболисты еще и баловались нечистоплотным футболом.

— Неприятно.

— Еще вот какой день вспоминал. Как начали проигрывать, решил нас Федотов сплотить. Поехали на природу. Раки, рыба, уха... Красиво!

— Без выпивки?

— Подразумевалось — без. Жены рядом, детишки бегают. Но какой же банкет без этого самого?

— Трезво.

— Федотов нас всех проверял, но свинья-то грязь найдет. Объединились — я, Заваров, Славка Дегтярев, Юрка Пилипко и вратарь Радаев. С находчивостью у нас хорошо. К удочкам привязали по бутылке, закинули в Дон. Сидим, рыбу ловим. Федотов каждые пять минут ходит, контролирует.

Только он в сторону — мы сразу: фьють... Одну вытягиваем, быстро разливаем на пятерых и дальше сидим. Федотов что-то почувствовал — полез по кустам. Потом поражался: «Ничего нет, а сидят косые!»

— Как-то вы его еще жестче провели.

— В Донецке. История интересная — но молодых мало чему научит. На ужине приметили двух официанток. Запутали их, понятное дело. Договорились: «После одиннадцати встречаемся...»

Жили в гостинице «Шахтер». После отбоя выскользнули, всю ночь гуляли с этими двумя. Так, чтоб сильно выпить — нет. Все-таки игра завтра.

— Это профессионализм. Что Федотов?

— Кто ж знал, что он после отбоя по номерам пойдет проверять? Нас нет — он сел в холле ждать. До утра досидел — нету! Возвращаемся в 9 утра, стоит автобус. Нас на зарядку везти. Шмыгнули в него, будто первые вышли. Заходит Серега Андреев, видит нас — пальцем у виска крутит...

— Что было?

— Вызвал Федотов после зарядки: «Что с вами делать?» Простите нас, говорю. В игре искупим. Все будет нормально. Мы проиграли, но я пахал хорошо. В штангу попал. А Заварова на седьмой минуте заменили. За ногу схватился, будто ударили его...

— Страшно представить, как вы играли после финала Кубка.

— Это вообще был концерт. Выиграли Кубок, на следующий день оставили нас в Москве. Делай, что хочешь. Потом собираемся на Ленинградском вокзале — Боже мой! Настоящая беда!

— Что случилось?

— Надо было видеть, в каком состоянии приползали. Смеху! Кого на тележке везут, кого ведут под руки. Но все «заряженные», что-то к груди прижимают. Проводница перепугалась, чуть в вагоне от нас не закрылась. Весело!

Предыгровая зарядка у гостиницы «Октябрьская». Завар спит на ходу, а рядом молодой Валера Березин. Тоже засыпает. Он в финале Кубка Заварова с поля за руки тащил, чтоб «мастера спорта» получить...

— Это как?

— Последняя минута, выигрываем. Меняют Заварова — тот еле-еле идет, время тянет. Судья на часы смотрит. А Березину надо хоть секунду на поле провести, чтоб получить «мастера спорта». Так выскочил на поле и начал Заварова выталкивать.

Переутомился, видимо. На ногах не стоит. Говорю ему: «Валера, иди отсюда! Нам ничего не скажут, а у тебя будут неприятности...» Так и получилось — заметили и выгнали Березу прямо до игры.

— К игре полегчало?

— На тренировку вышли, по мячу попасть не можем. Ну пьяные! Все!

Матч в 7 вечера. Федот нервничает: «Нам же играть!» Собрались шестеро основных: «Ну что, надо собраться». Разлили бутылку коньяка, каждому по 50 граммов. Пообедали, поспали. На установке слышу: «В воротах Кушнарев...»

— Это что значит?

— Радаев «соскочил»! Смотрю на него — глаза прячет. Дегтярев закосил, Баркетов тоже... Начинается игра, девятая минута, Завар: «Ааа...» — падает! Тоже уходит!

— Сильно проиграли?

— Этот матч помню будто вчерашний — 0:1 проиграли, но смотрелись здорово. Лучше, чем в финале Кубка. Там-то вообще игры не было, одна борьба. А здесь только Сашка Воробьев с Андреевым мячей пять не забили.

Залетаю в раздевалку — из этих никого нет. Ах вы, б... Попрятались, паскуды! Распахиваю душевую, а оттуда рука Заварова — раз мне, стакан шампанского. Холодного-прехолодного!

— Здорово как.

— Хлоп, выпил — и так мне хорошо стало... Сразу эти откуда-то повылезали: «Все в порядке?»

* * *

— Каррагер из «Ливерпуля» сообщил: «В меня за карьеру плевали лишь раз, сделал это Александр Мостовой». В вас плевали?

— В Костроме.

— Это как же вас туда занесло?

— За дубль играл после травмы. Я — обладатель Кубка, известный футболист. А там мальчишки. Так один начал меня щипать. Говорю: «Слушай, аккуратнее». А он смотрит на меня пустыми глазами: «Пошел на ...»

Я долго не ждал, поймал момент — хорошо под него подкатился. С мячом, с ногами вынес за бровку. Тот вскочил — и в меня: харк! А я, не думая, ка-а-к дал сразу!

— Отчаянный вы человек.

— На год дисквалифицировали. Пока все начальство не уехало на чемпионат Европы. В федерации футбола на делах остался один Лев Яшин, подмахнул амнистию. Сразу взяли в волгодонский «Атоммаш»... Вот там я творил!

Юрий ГОЛЫШАК