Виктор СЕРЕБРЯНИКОВ: «Эх, пожить бы еще немножечко! Дай-то, как говорится, Бог...»

Прославленный футболист «Динамо» Виктор Серебряников не дожил несколько месяцев до 75-летия. Последнее, очень откровенное, интервью Виктора Петровича — вашему вниманию.

— Виктор Петрович, для меня и для миллионов болельщиков вы выдающийся советский футболист, долгие годы приносивший славу киевскому «Динамо» и сборной СССР, пятикратный чемпион Советского Союза и двукратный обладатель Кубка СССР, а первое чемпионство киевлян в 1961 году (Боже, так много лет прошло!) помните?

— Ну а как же — прекрасно помню: это удивительная победа была! Тогда тренер Соловьев молодых ребят со всей Украины собрал, и конкуренция большая была: все в основной состав попасть мечтали, поэтому старались, тренировки серьезные, двухразовые проводили — до этого двухразовых не было.

— Раньше сколько и как хотели, так и тренировались, да?

— Ну да, по старинке, а Соловьев по-новому начал — интересный тренер, своеобразный.

— Он же москвич был?

— Москвич — жесткий, иногда даже жестокий. Ну, в каком смысле? После игры на машине квартиры стал объезжать, смотреть, кто, что, а потом собрания проводил, скандалы устраивал, деньги снимал. Ну, это не суть важно — мы молодые были, хотели играть.

— Хорошие игроки в команде тогда собрались?

— Очень! Талантливые!

— А кто выделялся?

— Ну, кто... Меня Соловьев как левого крайнего привез, а в Запорожье места мне не было — там асы играли. Условия в Запорожье хорошие были, деньги платили большие — и игроки что надо приехали. Меня на левый край подвинули, а левая у меня чужая (смеется), и получилось так, что конкуренции там я не выдержал...

— Но в «Динамо» ведь тогда тоже первоклассные мастера блистали — Войнов, Биба, Сабо...

— Я еще Голубева Виталия застал, Ерохина Володю, Сучкова Толю — защита такая была...

— …Ануфриенко...

— …Олега Макарова, вратаря... Онуфрий — это помоложе.

— А еще же Турянчик, Трояновский, Лобановский, Базилевич, Каневский... Кстати, Лобановский и Базилевич тогда выделялись?

— Когда все старшие ушли — да, безусловно. Мы же в 60-м году второе место в чемпионате СССР заняли, по Москве небольшой удар нанесли, а в 61-м их добили. Соловьев в Москву, в ЦСКА, уехал — он же цээсковский, в нем это загорелось, и как только позвали, согласился. Думал, что раз здесь успеха добился, и там сумеет.

— Не получилось?

— Там — нет: в Москве «кухня» другая.

— Это правда, что Лобановский на поле медленный был?

— Правда — ему скорости не хватало, поэтому тактика такая была: когда мяч принимал, как будто рывок делал, затем еще один, и потом падал, а штрафные и угловые подавал прекрасно. Мы вместе тренировались: Соловьев на поле щиты ставил — и Валера траекторию отрабатывал. Мяч летит, крутится, а потом резко падает — вот его где ловить надо, и Базилевич ловил: Олег головой хорошо играл — выпрыгивал... Внизу ему сложнее было, и мне с ним (я же под ним был) тоже — еле приспособился. Я знал, что он дальтоник, для него все футболки одинакового цвета, поэтому ему кричал — и он на голос ориентировался.

— Кто самый техничный у вас тогда, в 61-м году, был?

— Ну, все, в общем, в этом плане в порядке были, но не сильно. «Техническое образование» я лично в Запорожье получил, когда туда Коршунов, Терентьев, Горностаев приехали — асы, в классе «А» поигравшие. Они многое умели и после тренировок оставались, со мной работали — с уважением каким-то ко мне, пацану, относились.

— Вы же, наверное, кое-что показывали, раз у них уважение было, правда?

— Ну, видимо, да. Я тогда за юношескую сборную Союза в Ленинграде с болгарами играл, а они чемпионы Европы... Помню, в Москву приехал — Соловьев там в «Лужниках» сборную юношей тренировал... Загодя прибыл, команда еще не собрана была, и меня в Тарасовку отправили, а мой «Металлург» на игру в Казань отправил­ся. Я ничего не понимал: «Зачем меня в Тарасовку?», а молодежная сборная там что надо подобралась, и тренировал ее Гавриил Дмитриевич Качалин.

Я заросший прибыл — в Запорожье такие лохматые футболисты играли, как сейчас по полю бегают... В Спорткомитет захожу — Качалин и Андрей Петрович Старостин сидят: «Присаживайся!» — говорят. Я сел. «Кушать будешь?». Сказал, что нет. На ребят посмотрел — в принципе, в деле всех видел, и они на меня глядят: мол, что за Полкан лохматый...

— …из За­порожья казак...

— Утром на зарядку вышли — я как начал свое «техническое образование» показывать: они такого не видели! Качалин спросил: «Витя, откуда?». Я честно признался: «Слямзил» — скрывать, что у Коршунова подсмотрел, еще у кого-то, не стал. Тренер похвалил: «Я понял. Наблюдательный. Это хорошо». Я думал: ну все, это моя команда — мне ж ничего не сказали. Потом Качалин подошел: «Виктор, я тобой доволен, но это не твоя команда, твоя — в «Лужниках». Ну, я в Москву, «Лужники» нашел — велели в гостиницу рядом идти. Захожу — компания сидит: Олег Сергеев и Леонард Адамов из «Спартака», Посуэло из «Торпедо», «Локомотива» — всех уж не помню. Из иногородних только я из Запорожья, Валя Трояновский из Винницы и Колбасюк из Кишинева — больше приезжих не было, все москвичи. Сидел я, смотрел, слушал... «Надо домой скорее!» — подумал (дома мне хорошо было, как раз квартиру двухкомнатную дали). В Киев тоже давно тянули, но местное начальство, секретарь обкома и прочие, не отпускали, даже запугивали, а тут еще и армия подоспе­ла — уже ЦСКА за мной гоняться стал (вот как раз, кстати, после той игры в Ленинграде с болгарами).

Болгары, как я уже сказал, чемпионами Европы были, матч ответственный, и перед ним спарринг наметили — с молодежкой, в Тарасовке. Приехали мы туда, а Соловьев меня не ставит. Качалин ко мне подошел: «Витя, а ты чего не раздеваешься?». Я руками развел: «Не ставит». Он тогда: «Слава, иди сюда». О чем они с Соловьевым говорили, не знаю, но потом он ко мне подбежал: «Ты на каком месте играл?». Что на левом краю, не признался. «Правый инсайд», — сказал. «Ну хорошо».

Я два гола забил — и все, Соловьев в меня ка-а-ак вцепился! Уже не отходил... В Ленинград поехали, 2:2 с чемпионами Европы сыграли (опять мне повезло, мои голы были!), и тут уж, сами понимаете... В общем, празднуем, с командой в гостинице «Астория» собрались, у меня 205-й номер был...

— Тот, где Есенин с собой покончил?

— Как раз когда поселялся, бабушка-консьержка сидела... Вернее, по возрасту тогда еще не бабушка, наверное. Женщина, блокаду пережившая — глаза молодые, а вся седая, морщинистая... «Мне, — говорю, — ключ от 205-го». Она удивленно так: «Да? А вы знаете, в каком номере жить будете?». Я не понял ее, резко ответил: «Я же говорю — в 205-м!» — ключ взял и ушел. Потом совестно стало... Со мной парень из Перми жил, ему признался: «Ты знаешь, я, наверное, человека обидел, пойду извинюсь». В магазин сбегал, водки купил (там же ни вино, ни коньяк не пьют — только водяру), колбасы всякой, продуктов хороших, женщине той принес и повинился: «Вы простите меня, а что это за номер такой — 205-й?». Она: «Там Есенин...». Я перебил: «Повесился?». Она внимательно на меня посмотрела: «Нет, не повесился. Повесили».

Я на всю жизнь это запомнил... Она прошептала: «Я вижу, вы хороший молодой человек, нигде не проболтаетесь...». Ну, предавать ее и куда-то идти мне действительно незачем было — во-первых, не в моих это правилах, а во-вторых, можно же и себя заодно подставить — невыездным, например, сделать. Поблагодарил ее и задумался...

В игре Соловьев под Адамовым меня поставил: он хорошо играл и парень отличный был, но судьба тоже трагическая — с собой покончил...

— Из окна выбросился?

— Да, с девятого или десятого этажа.

— Почему?

— Из-за жены. Сперва девочка молоденькая у него была, а у нас в сборной вратарь появился, Прохоров Саша, симпатичный такой парень... В общем, загуляла она с ним, поехали они в Запорожье жить. Сашу, кстати, потом из Запорожья к нам взяли, в «Динамо», потому что здорово заиграл, но у нас он уже не смог, потому что Женя Рудаков и Витя Банников были — куда там, лучше не найдешь! В Москву уехал, жену Адамова с собой забрал...

— …и тот из-за измены ее из окна вы­прыгнул?

— Нет, там, понимаешь, что получилось? Скандал был, Адамов развелся, потом снова женился — уже когда за минское «Динамо» играл, а туда Базилевич главным тренером и Петрашевский начальником команды пришли, и вот Петрашевский уже к новой жене Леонарда подкрался (по другой версии, широко известной, это помощник Олега Базилевича по научной части Зеленцов был. — авт.). Двойной удар такой... Она, видно, еще та была, ушлая, на машине ездила — Адамов ей «Волгу» купил. В то время девушка на машине... Ну, объяснять бесполезно: человека уже не вернешь, хорошего, а Базилевичу и Петрашевскому уезжать из Минска пришлось, бежать.

Адамов, видимо, когда узнал, что следующая супруга загуляла, в шоке был, перепил, на балкон вышел, на парапет встал и закричал: «Люди, разойдитесь!». В сознании был, понимаете?

— Ужас...

— И прыгнул. На козырек над магазином упал — «скорая» уже не спасла.…В Ленинграде, в общем, я под Адамовым вышел и сыграл хорошо — 2:2, и мне опять повезло!

— Много везения, заметьте...

— А без фарта нельзя — удача есть удача. Оба гола, короче, забил, мы у меня в этом номере собрались... Все из хороших столичных команд по червонцу сбрасывались, а я, из Запорожья, стольник вынул и на стол положил: «Нищие гуляют — денег не считают!». Они схватили, побежали... Я думал, хоть покушать купят: москвичи все-таки, а они...

— …водки, наверное, набрали?

— Почти на все деньги — водяру, даже воды не взяли! Небольшой кусок колбасы и хлеба буханку...

— Москва!..

— Ну, я молчу — команда же. По полному стакану налили, а я никогда столько не пил и вообще водку тогда не употреблял — только ликер лимонный...

— Интеллигентом были...

— Ну да, куплю — и цежу понемножку: только играть начинал... В общем, сидим — и в это время стук в дверь, а куда все девать — полный стол? Не спрячешь же, и я уже стакан хлопнул, но, слава Богу, не подкачал — хлебушком занюхал. Тут Соловьев залетает, смотрит — сказать ничего не может, а он уже знал, что киевское «Динамо» принимает. «Что это такое?» — как набросился на меня! «Вещи собраны?» — спросил. Я: «Да, но мне только завтра в поезд...». — «Сейчас!». Вместе с Крыловым, был такой, за «ЦСКА» играл, на вокзал меня забросили, в «Стрелу» запихнули: «В Москве разберешься?». Я: «Ну, три вокзала — не заблужусь».

В Москве в поезд сел и в Запорожье приехал — на стадион счастливый иду, два гола же забил, да и болельщики хлопают — они ко мне всегда хорошо относились. Подхожу — Сергей Александрович Коршунов, интеллигентный дядька, газету «Труд» читает и спрашивает: «Ты что наделал?». А он меня в игре никогда не ругал — самое бранное слово у него «волосан» было, а тут — глаза круглые: «Ты что наделал?». Я удивился: «Как «что»? Два гола забил». — «Ну все».

Я никак в толк взять не мог, о чем он. «Мне в Ленинграде, — говорю, — предлагали остаться: и из «Зенита», и из «Адмиралтейца» пришли, в Питере в высшей лиге две команды тогда выступали. Я даже два заявления написал — и туда, и туда... Ну хлопнул стакан — и во все стороны поехал». Он воскликнул: «Дисквалифицируют тебя, накажут!». Ну, думаю, накажут так накажут, дома хотя бы останусь, а Соловьев тем временем Киев принял, из Запорожья себе в помощники Терентьева забрал, с которым мы год вместе играли, а затем за мной прислал, а я ни в какую.

Ну как так? Перед Запорожьем неудобно — квартиру ведь дали, условия у меня хорошие, да и деньги неплохие, но тут ЦСКА осаждать стал — там тоже ведь не вороны, поняли, что пацанчик такой есть... Пасли меня, я на острове Хортица прятался — там друзья жили. У них и тренировался, только на игру приезжал: привезут меня, отыграю — а эти, «солдаты», ждут. Рассчитывали так: выйду сейчас — загребут, а я через душевую в окно на трибуну вылезал — и опять на Хортицу, но сколько бегать так мог? Домой как-то переодеться пришел, денег маме оставить — она плачет: «Житья не дают!». Я успокоил: «Не бойся, я, когда шел, оглядывался, никого за мной не было!». Только договорил — звонок в дверь! На балкон вышел — под окном старый тополь рос, я мог на него прыгнуть...

— …а этаж какой?

— Третий.

— Ну, нормально...

— Смотрю — стоят: приехали, что называется... Военком маму напугал, сказал, что меня чуть ли не в дисбат отправят, паспорт у меня забрал, приписное: «В восемь часов утра чтобы явился!». Мама в слезах: «Ну что, Витя, в Одессу, в Одесский округ езжай...». Наши ребята собрались — меня провожают, и в это время звонок в дверь — девушка прибегает: «Срочный разговор с Киевом!». Бегу я с той девушкой на переговорный — там недалеко, Терентьев звонит: «Елкис-палкис, с меня тут уже шкуру снимают!». Я: «Васильич, наверное, я уже все. Сейчас в Одессу меня забирают, через тамошний СКА в Москву попаду». — «Да мы слыхали, что ЦСКА за тобой гоняется, а чего к нам не едешь?». — «Чего, чего... Поздно уже».

Тогда пасажирских самолетов, как сейчас, из Запорожья в Киев не было, да и паспорт у меня забрали. Я посидел, подумал... В четыре утра почтовый летит, если сесть удастся — утром в Киеве буду, а там пусть решают. Сел, прилетел, Васильич встретил. За один день экзамены в Институт физкультуры я сдал — и в длину прыгал, и в высоту, и химию отвечал... Помню, у экзаменатора Терентьев спросил: «Профессор, он как химию знает?». — «По-моему, лучше индийский знает!» (смеется).

Поступил я почему-то на стационар — на лекцию пришел, сижу... Понял, что не туда попал, студенты на меня как-то не так смотрят... К Парфенову обратился (он потом ректором стал), и тот говорит: «Витя, ты чего мучаешься? Ко мне на заочный иди, будешь по свободному графику заниматься — это для тебя лучше». В общем, там все знать надо, а тут — только преподавателей (смеется). У Парфенова девушки симпатичные работали, и сам он мужик нормальный — я то духи им из Франции привезу (когда с чемпионата мира из Чили через Париж летел), то еще что-нибудь дефицитное... У нас же французских духов не было, а я дарю — и зачетку даю, дарю — и зачетку даю... Парфенов удивился: «Как же это?», а я ему французский коньяк достал — так вот и выучился.

— После первого триумфа в 61-м году вы еще вместе с товарищами четырежды в чемпионатах СССР побеждали, причем трижды под руководством выдающегося советского тренера Виктора Маслова...

— Правильно!

— Знаете, я со многими вашими партнерами по команде о Маслове говорил, и все единодушны: уникальный, прошедший, кстати, фронт, самородок, человек, который каких-то обширных, объемных знаний не имел, но так футбол знал и так психологию понимал...

— …действительно психолог большой!...

— …так каждого пацана в отдельности чувствовал, что благодаря этому его команда огромных успехов достигла...

— Признаюсь вам честно: сразу я его тоже не понял, но этот переворот, перестройку всю, он недаром затеял. Все в Ярославле началось — все наши в атаку полезли: и защитники, и полузащитники, и ерунда у нас получилась, а он же тактик большой. Мы 2:0 в Ярославле вели, и тут уже 2:2 — дед психанул, команду собрал — и как начал! От вратаря до нападающего чихвостил...

— …всем напихал...

— …каждому! «Серебряников, встань. То, что ты забил, — это хорошо, но то, что в обороне не играешь... Ты только атакуешь, вы все атакуете — Каневский, Базилевич, Трояновский...». До Лобановского дошел и спрашивает: «Валера, ты на поле что делал?». Ну, Лобан — грамотный парень, присадить Деда решил. «Вы понимаете, — ему сказал, — в команде есть ювелиры и есть чернорабочие...». Дед очки снял: «Значит, слушай, Валера, у меня все чернорабочими будут».

— Это он ему приговор подписал...

— Ну а тут Аркадий Галинский — помните, журналист? Талантливый был, но какую-то ерунду написал, что всех жены за сутки восстанавливают, а у Валеры такая жена, что он через 12 часов играть уже может. «Если вы в Киев приедете, у любого таксиста спросите, и он вам скажет, где Лобановский живет», «Лобановский — прирожденный центрфорвард, а его левым крайним ставят» — и прочее в том же духе. Ну зачем это? В общем, сцепились они — Маслов с Галинским — дело до скандала дошло. Галинский ведь все начальство сумел убедить, что Дед Лобану ходу не дает, талант уничтожает, и вот «Спартак» приезжает — и Маслов Лобановского центальным нападающим ставит.

— А он же в центре играть не мог...

— Естественно. Он левым крайним привык — к тому, что слева человека у него нет, там же бровка. Мяч, короче, берет, вести хочет, а слева забегают и забирают. На матч все руководство республики во главе со Щербицким приехало...

— …и Маслов такой урок преподал...

— Ну да — от него требовали, чтобы Лобановского ставил, и Дед решил: ну хорошо, посмотрите, какой из него центрфорвард. К тому же Маслов под него пацанов из дубля поставил — немножко корявеньких, и руководство все поняло, Щербицкий сказал: «Да, Виктор Александрович, что-то у него не получается».

— Маслов, собственно, чем был хорош? Знанием психологии — раз, пониманием футбола — два, а что еще было такого, что спустя годы говорить о нем заставляет?

— Очень ругательный он был, жесткий — тебя, как последнего пса, облает! Ты же знаешь, что провинился, — вот он с тебя шкуру и снимает, но не наказывает: никогда ни одного человека не наказал — так, чтобы деньги снять, еще что-то...

Чистка с того началась, что мы в Новосибирске матч за Кубок СССР проиграли. В мае туда приехали, думали, хорошо, прохладно, а там жара 30 градусов, Боже мой! Сначала мы 1:0 повели — я с углового забил... Смешной был мяч — смешные мячи бывают... На чемпионате мира чилийцы нам так забили — Нетто у ближней штанги стоял, Яшин ему крикнул: «Играй!», а ему послышалось: «Я играю!». Такие нюансы даже у больших команд случаются часто, а тут гляжу — у нас одного защитника нет. Это Коля Кольцов с поля ушел — от жары ему в голову что-то ударило.

— Да вы что?!

— Да, ушел, а тут еще Сабо набедокурил — его выгнали. В общем, 2:1 мы проиграли, и скандал разгорелся — Новосибирск даже ведь не Москва... Маслов очень злой был, и с того момента перестройка началась: разборки пошли, скандалы...

Обычно ведь как: в поезд садимся — беседуем... Это если выиграли, а если, не дай Бог, проиграли — Маслов ни одного не поймает, все кто куда прятались! В ресторан не идем, потому что там отыщет, в буфет тоже — все с собой брали и по вагону разбредались, потому что очень шумел. Проигрывать не любил и как-то этим нас зарядил — что уступать кому бы то ни было нельзя.

Когда он уже команду почистил, мы его выгонять хотели, протестовать, но собрались, посидели, подумали... Ну какой нам еще тренер нужен? Ну пусть ругается — он же никого не наказывает. К хозяину ходит, деньги выбивает, в обиду нас не дает. На матч в Минск приехали, поговорили... В общем, минчан 4:1 сделали — у них дома. Дед встал: «Ну хорошо, получилась у вас игра» — и начали мы работать. В Куйбышев отправились — «Крылышек» обыграли, в Киеве два матча выиграли, потом в Ташкенте, в Алма-Ате...

После очередной победы в купе садимся, коньячок — уже ж вместе можно. По рюмашке выпили — и я издали зашел: «Вик Саныч, вы говорили, что воевали...». Он ко мне хорошо относился — как к сыну... Сидит, смотрит и рассказывать начинает: «Вы знаете, ребята, я же патриот настоящий. В ополчение пошел, хотя на автомобильном заводе работал...».

— Имени Лихачева?

— Ну да, токарем — я «токарь-пекарь» его называл. «Так что же вам выдали? — спрашиваю. — Какой автомат? Или пулемет?», а он как матюкнется! Палку ему дали, под ружье сделанную! «И что, — я вопрос задал, — все ополченцы в бой с палками шли?». — «Лейтенант с пистолетом — вверх стрелял. Нам высоту взять приказали, и мы побежали...

— …с палками...

— Бахнули (по шее себя щелкает) — море по колено, все бегут, и я тоже. Люди падают, я что-то кричу...», а потом рассказывал, как мина разорвалась и его в жопу осколком ранило. «Я, — вспоминал, — глаза закрыл, думал, что умираю». — «Хорошая рана, — я пошутил, — а дальше-то что?». А дальше молоденькая девочка подползла — ну, санитарка, сколько их убили тогда, ужас. «Мне, — улыбнулся Маслов, — стыдно стала, что она сейчас в моей жопе осколок искать будет», а рана-то интересная — там же не перевяжешь, ничего сделать нельзя, кровь идет: он ведь поддатый. Почему так много людей на войне погибло? Вы же понимаете...

— Из-за градусов кровь не останавливалась...

— Да, верно. «И вот, — продолжал Маслов, — она меня потащила. Я помогал ей, конечно, старался: она маленькая такая, тянет меня...». В общем, доползли, осколок вынули, а потом Маслова, как раненого, Лихачев опять на завод забрал и сразу на какую-то должность назначил (пацана 18-летнего: мужиков-то не было — одни бабы). Эвакуация завода шла, в Москве только те цеха, где «Катюши» делали, остались, а то все — в Сибирь, и вот наш Дед этот завод эвакуировал. Только с поезда слез — побежал, поляну для нового цеха выбрал, женщины станки еле вытащили... Сообщил, что место нашел, где цех можно строить, — зимой это было, а потом весна пришла, и оказалось, что это болото!

— Кошмар!

— И вот тут уже от смерти его Лихачев спас. Ма­сло­ву же расстрел светил...

— …за якобы диверсию?

— Ну да, а у того прямая связь со Сталиным была...

— Признайтесь, а зачем вы Виктору Санычу под одеяло ужа положили?

— Он моего друга Хмельницкого на матч не поставил, а для него не играть было смерти подобно. Вик Саныч уже Блохина задействовать начал, видел, что Хмель не бежит, а скорости уже пошли, и Бышовец не бежал. Оба нападающих без скорости — за счет храбрости, техничности им удавалось держаться...

— …а Пузач бежал?

— Толя — да, мы в контратаке с ним хорошо работали. 30 метров он быстрее всех в команде преодолевал, для футбола это самое главное.

Помню, я на базу на машине приехал...

— Вы, кстати, единственный, по-моему, в «Динамо», кому разрешалось на базу в машине ездить...

— Да, Дед позволял. Я говорил: «Ножки болят, дойти тяжело...» (смеется). Он уже молчал. Ну, приехал я, в комнату захожу — немножко опоздал, сейчас тренировка начнется, а Хмель сам не свой. Спрашиваю: «Виталь, что такое? Что-то дома?». — «Да нет, Вик Саныч зашел и сказал, чтобы я эту игру отдохнул», и это для него удар, столбняк, чуть не плачет! Я: «Ничего, мы ему придумаем...». Сам-то я, какой он, тот уж, не разбирался — мне показал, что у него пятнышки желтые...

— А в Конче-Заспе ужей много водилось?

— Ну да — там же Козинка разливается, луга заливает, вода долго стоит, а когда сходит, болото образуется, а там ужи, змеи... Я Хмеля попросил: «Идем со мной, чтобы я змея кусючего не поймал. Ужа знаешь?». — «Знаю». Ну, я цапнул его, за пазуху засунул... Надо же пронести как-то, а он холодный, ворочается... Принес, у себя под одеялом спрятал, а он уже не ползает — свернулся и спит. Дед обход делает: в комнаты заходит, смотрит, все ли на месте, потом выходит, двери на ключ закрывает да еще палкой подпирает (улыбается), а я, пока он по другим комнатам ходил, к нему пошел, ужа в кровать положил, одеялком накрыл, к себе вернулся и лег.

Лежу и думаю: «Что ж я наделал? Он ведь всех этих ползающих, даже мурашек, боится, у него ж сердце слабое!». Из-за друга на такое страшное дело пошел... Слышу: возвращается Дед к себе, палкой стучит, а его номер от нашего через комнату... Пару минут проходит — и, знаете, как голодный лев просыпается? Вот так же и Дед — ка-а-а-к зарычал! (Смеется). Все из комнат, несмотря на замки, повыскакивали, а мы с Хмелем остались — ну, он догадался... К нам с этим дрыном с железным набалдашником залетает... Я: «Хмель, переворачиваемся!». Головы подушками прикрыли, а задницы выставили, одеялами укутав, чтобы по жопе хоть попало, не по голове...

— Попало?

— Через одеяло как долбанул — будто того одеяла и нет! Мне еще и добавил. «Я, — сказал, — понял, чья это работа». — «Вик Саныч, — я простонал, — я ж теперь играть не смогу: вы мне все задние мышцы отбили!». — «Мышцы на жопе у тебя, что ли?». Ребята заглядывают: «Что ж вы сыночка-то бьете? Кто же играть будет?». Отлупил меня Маслов и бросил: «Ко мне зайдешь». Я зашел. «Что ж ты делаешь? — Дед спросил. — Да будет твой Хмельницкий играть, будет — пойди, скажи ему. Ну вас к черту, иначе вы мне какого-нибудь Змея Горыныча с тремя головами принесете, но если не справится — ты отвечаешь!».

— Справился?

— Да-а-а! Как раз с углового забил.

— Команда у вас в начале 60-х клас­сная была?

— Непрофессиональная.

— Да вы что?!

— Молодые, как в игре перестроиться, не понимали — все по накатанной, по ленточке...

— А при Маслове?

— Ну, там уже профессионалы были. В 65-м, второе место и Кубок завоевав, мы все понимать стали.

— То есть команда была классная?

— Да.

— И мужики подобрались настоящие?

— Воины! Уже не ныли — Маслов всех отучил. Больно? Никаких «больно» — молчишь, и все.

— Полвека уже прошло, вы давно не играете, а до сих пор среди болельщиков и знатоков футбола этот термин — «дуга Серебряникова» — живет. Что же это такое и в чем его суть?

— Ну, в этом (по шее пальцами щелкает и смеется).

— Понятно, но как же вы мяч запускали, что он точно в ворота падал?

— Это с подачи Галинского возникло — сперва «косоприцельный удар» он писал, когда стенку я обводил...

— …неудачный термин...

— Ну, «обвод стенки» можно было написать? Я, когда в Южной Америке бывал...

— …подсмотрели?

— Там увидел. Чилиец Торо на чемпионате мира таким образом бразильцам забил — он как раз через стенку бил. Я смотрел и думал: «Вот му...к! Что же я раньше-то не догадался?». Приехал и начал работать.

— А в чем специфика? Поле ровное, мяч круглый — что же вы с этим мячом делали?

— Вы, как Маслов, спрашиваете — он тоже ведь, хоть и профессионал, думал, что это случайно все, а потом я «Торпедо» в 69-м на последней минуте забил... 1:0 мы выиграли — это столько лет он не подходил ко мне, не спрашивал... В Донецк приехали — на 10-й минуте штрафной в сторону «Шахтера» дают. Я мяч в ту же точку ставлю, стою, на вратаря смотрю и думаю: «Ага, ты уже знаешь, куда прыгать, и если даже матч с «Торпедо» не видел, Ошенков тебе сказал, поэтому туда, где ты стоишь, ударю». Ставят стенку, ему трудно, он нервничает, выглядывает... Он рванул уже, а я только бить начинаю — как раз туда, где он секунду назад стоял. Гол! Стою и смеюсь: «Какой вратарь образованный!». — Он: «Это Ошенков...». — «Хорошо-хорошо, я так и предположил, что это он тебя просветил, не обижайся!» — а что обижаться-то?

— Как же вы это делали и в чем же секрет вашего фирменного удара?

— Ну, тут, во-первых, немножко физики: мяч вниз нипелем ставил. Там тяжести больше, и когда он летит, эта тяжесть давит — мяч резко падает, понимаете?

— Замаха почти не было, да?

— Нет, он был...

— Сильный?

— Небольшой: шаг назад — и все, резкий удар. Я снизу немножко боком бил, чтобы мяч крутился, понимаете? Когда «шахтеры» в Киев, на базу к нам, приехали, Дед сказал: «Идем». Я: «Куда, Вик Саныч? На луг за ужами не пойду, хватит». Он попросил: «Покажи мне, Витя, что ты делаешь, а то я смотрю и все время спросить хочу, но неудобно — я столько лет в футболе...». — «Ну почему? — возразил я. — Вы же в Южной Америке были, видели, как там крутят... Сами же говорите: «Только щечкой пас отдавай, только щечкой, а щечку пока поставишь, пока развернешь... Время проходит — хоть это и доли секунды, но все важно, а тут ты любым местом должен играть, голеностоп весь должен работать». Ну, это отрабатывать надо...

— Я, Виктор Петрович, у многих клас­сных футболистов спрашивал: «Вы, когда бьете, точно знаете, что мяч в эту точку пойдет?». В основном все отвечали: «Ну, как? Примерно. Вроде должно туда попасть». Вы тоже так или же все-таки знали, в какой точке мяч окажется?

— В смысле с удара? Не со штрафного?

— Да, с удара...

— Нет, только угол знал, куда бил.

— А со штрафного?

— Там точку знал, да.

— Это многолетняя наработка?

— Три года отрабатывал, потом бросил — правая нога полетела, связки. По-моему, еще при Соловьеве московскому «Динамо» забил, «Спартаку», еще кому-то — и связки накрылись. Зоя Миронова такая была...

— …спортивный врач знаменитый...

— …профессор — я к ней пришел, ногу показал. «У тебя надрыв, — сказала, — а когда порвешь, Витя, я с удовольствием тебе вырежу...». — «Что вырежете?» — переспросил я. Легендарный доктор, в войну санитаркой была, много людей вытащила, саму ранило, а после войны в медицинский институт ее без экзаменов взяли. Хорошая женщина...

— У вас и ваших товарищей по команде оглушительная слава была, вы по-настоящему народным героем были, а как вы ее воспринимали?

— Слава — это хорошо, но удержать ее очень сложно. Я привык, хотя и спады бывали — любой игрок, каким бы он ни был, через это прошел. У меня спад в 61-м году, даже в 60-м, случился. Тайным голосованием меня капитаном команды выбрали, а я встал и Соловьеву сказал: «Вячеслав Дмитриевич, вы меня извините, но какой из меня капитан — что я Войнову что-то скажу, или Макарову, или еще кому-то из старших? Да меня сперва пошлют, а потом закусают — я же самый молодой...». Он: «Нет-нет, давай!» — уважал очень. Мы в Кишинев, помню, приехали — хозяев обы­грали, в Ташкент отправились, а там жара, три часа дня, игра не пошла... Я-то знал, почему у меня спад, — молодой, неопытный, думал, что сил на все хватит, а оказалось, нет. Если профессионал, должен прежде всего себя знать, как восстанавливаться, а я немножко разбаловался. В Ташкенте мы 1:0 проиграли — и началось: оттуда сразу в Алма-Ату приезжаем...

— …тоже жарко...

— Нас, правда, в доме отдыха динамовском поселили, а там арыки, оазис небольшой, поэтому попрохладнее было. Соловьев меня каждый день вызывал — долбит и долбит. Я его послал, он пепельницу схва­тил, я убегать... Как раз возле моей головы пролетела, дверь повредила — если бы по голове попала, пробила бы ее точно.

— Вот тренеры: один пепельницей бро­сался, второй палкой бил...

— Ну, нервы же у всех имеются, и, в общем, ушел я...

— …из капитанов?

— Нет, из дома отдыха, стресс снять. Красивых девушек в Алма-Ате много (смесь какая-то казахов и русских или украинцев), познакомился, пьяненький пришел, а тренер меня ждал — понял, что переборщил. Увидел, что я поддатый: «Ну-ка зайди. Что, обиделся?». — «Так убить же хотели — как не обидеться? Счастливый я, наверное». Ну, выпил, бравирую, ничего не боюсь... «Ладно. С капитанов я тебя снял — к игре готовься».

...В Алма-Ате меня не поставили: врач наш, Дорофеев, боксер, мастер спорта, понял, что со мной что-то не так. В диспансер повез, кардиограмму сделали — оказалось, переутомление полное. Он в шоке был: «Витя, ты что?».

— Девочки просто до добра не доводят...

— Ну, разумеется: после игры — еще нагрузка, и потом, железных не бывает...

— 66-68-й годы — беспрецедентный успех, киевское «Динамо» — трижды подряд чемпион Советского Союза: блестящая команда, талантливейшие, один лучше другого, футболисты... В 69-м году все идет к тому, что снова первенство СССР вы выиграете, и вдруг досадная ошибка в решающем матче со «Спартаком» — и все, серебро. Расстроились тогда сильно?

— Обидно было, и за Маслова особенно — это ж клюют тебя, на базу приезжают, премии недоплачивают... Накануне той игры Дед даже какого-то знахаря привел — не женьшень, а золотой корень выпить нам дали. Сил было, как у быков, но буквально из ничего гол москвича Осянина — и все... Какая-то череда досадных случайностей была: Вася Турянчик поскользнулся, потом Серега Круликовский, затем Сосна (Вадим Соснихин. — авт.) упал... Ну, ливень тогда шел, и винить их нельзя: видно, шипы не перекрутили, потому... Давили, в общем, давили... Судья, кстати, нам помогал: я два раза штрафной бил...

— …а мяч мокрый...

— Я знал, что Кавазашвили (он на цыгана похож был), как и Дасаев, не прыгучий вратарь, зато игру хорошо читал, на голеностоп смотрел — вот меня и высчитал. Две возможности со штрафного забить было, но бутсы мокрые, скользко — не получилось.

— Маслова сняли потом. Как?

— Это пресса все... Мне не хочется, чтобы о покойном плохо говорили — он столько выиграл, золотой мужик! Ну, Дедушка тоже женщин любил, а кто их не любит?

— Это правда, что в Киеве у него девушка Клава была — в Федерации футбола работала?

— Все-то вы знаете! Да, была... Когда Деду 65 стукнуло, отметить это дело на базе в Конче-Заспе мы собрались, и папа приехал, подарок привез...

— Щербицкий?

— Да, но к нам не заходил — на улице поздравил и там же с Вик Санычем выпил, чтобы не видели. И так разговоров много хо­дило: «Динамо», мол, чуть ли не личная его команда, для него все... Ну, так оно и было — он действительно много для нас делал: сколько ЧП случалось — ни одного не посадили, понимаете?

Помните случай, когда девушка с балкона на площади Победы выпрыгнула? — там же игроки основного состава были замешаны. Я с ними в машине ехал — мы как раз в Москве победили, Дед расслабиться разрешил, сам тоже принял, но во время полета сидел и считал, сколько очков соперникам не хватит, действительно ли нас не догонят, а мы с ребятами в самолете квакнули, потом такси поймали и добавлять поехали. Я сыну из Москвы медведя игрушечного, рубашечки какие-то вез — у меня в ЦУМе, в отделе интуристовском, знакомая продавщица была, по блату вещи хорошие доставала. Едем мы, значит, с парнями, я с этими подарками, мимо дома моего проезжаем — и меня вдруг как петух клюнул: ну что, думаю, нет у меня дома коньяка, что ли? Взял и вышел, к семье пошел...

— …а они дальше поехали...

— Как я позже узнал, из этого такси вышли, в метро спустились и там с девушками познакомились — командированными, из Алма-Аты, то есть не командированными — учиться они приехали...

— По обмену студентами?

— Нет, на повышение квалификации, что-то вроде того. Ну, деньги у ребят есть, они мозги девчатам запарили, домой пригласили... Сережа Круликовский, Вася Кириченко, а третьего не назову (те двое его не сдали, но третий был). Девушка, которая выпрыгнула, в Сережу Круликовского влюбилась, но ему-то что — он свое дело сделал, а на кухне еще воины ждут... Она как увидела, что второй к ней заходит, разогналась — и с пятого этажа! Дурак все-таки Сережа: такая жена была бы!..

— С пятого этажа — и насмерть?

— Да, там же плиты — мокрое место осталось... Их сразу, всех троих, к Деду Лукьяну забрали — в СИЗО на Лукьяновку. Я на базу прихожу, ни о чем не догадываюсь, а Маслов стоит и на меня смотрит: он же не в курсе, кто третий был, — думал, что я. Потом как матом на меня попер и остановиться не может — он ведь переживает, у него основные игроки в переделку попали! Я: «Вик Саныч, что происходит?». — «Ты с ними не был?». — «С кем? С Круликовским и Кириченко? Ну да, с ними ехал, но возле дома своего вышел, а что случилось?». — «Они у Лукьяна, так и так». — «О-о-о, — я вздохнул, — дело серьезное». Он: «Да понимаю, но что делать-то?». Я так по-свойски посоветовал: «Вик Саныч, к Папе ступай. Больше никто не поможет — ни генералы, никто». — «Да мне неудобно...». — «Ну а что? Откажет так откажет».

Я его на машине подвез: «Ты иди, Вик Саныч, иди. Партбилет с собой?». Он побледнел: «А что говорить? С таким делом в ЦК идти — все равно что на виселицу». Я вслух рассуждать начал: «Вот взять бы да и спросить: «В тюрьмах у вас людей много? А у нас основных игроков не хватает», и это он взял и брякнул — представляете?

— И Щербицкий понял...

— Мне Костя Продан, его референт, потом рассказывал: дескать, так и сказал Папе! (Смеется). Щербицкий у Маслова спросил: «Вы на машине?». Он: «Нет, меня Виктор привез, Серебряников». — «Виктор... Ну пускай тогда на базу вас отвезет, а потом на Лукьяновку едет и ребят заберет».

— И вы поехали?

— Маслов вышел и сказал: «Витя, давай так: я машину ловлю — и на базу, а ты прямо туда: забирай их и ко мне привози».

Я примчался, в окошко дежурному постучал: так, мол, и так, фамилии назвал. Он: «Щас!», а парни уже с той стороны на выходе ждут. Вышли, коньячку им налил — они тоже ведь перепуганные... Спрашивают: «Витек, что будет?». Я: «Ничего, а вот если плохо сыграете, будет худо». К Деду их привез, думаю: что сейчас начнется? Два часа он их песочил — я даже время засек, столько энергии потерял! Всего я наслушался, а потом Маслов переодел их: «Бегать давайте» — не разобрал, что поддатые, и на базе оставил. Матч мы, разумеется, выиграли, но народ к этому сдержанно отнесся — разговоры по Киеву ходили, слухи: все-таки смерть...

«В квартиру к Маслову захожу — Дед в трусах сидит, а рядом три девушки. Две из ансамбля Вирского и одна из хора Веревки — все в трусиках и бюстгальтерах»

— Итак, 65-летие Маслова...

— …весь бомонд собрался...

— …его сын из Москвы приехал...

— Да, жена, Катя, дома осталась, а сын был. Выпили, посидели, потом танцы начались — в кинозале, где мы кино смотрели, стулья убрали, чтобы удобнее танцевать было. Я жене говорю: «Поехали». Сели в машину, кого-то еще с собой взяли — домой отправились, а Клава подвыпила, танцевать с сыном Деда пошла и всю мульку ему выложила!

— «Я с твоим отцом живу», — сообщила?

— Да-да, вы правильно поняли.

— А он все матери рассказал?

— Сел в поезд, в Москву поехал...

Я, помню, после очередного матча пришел, дома сижу, жду, когда жена заснет, — она же выпить мне не дает, а хочется! (Сме­ется). В это время звонок, а я уже на кровати прилег, жду, когда моя засопит. Не выдержал, встал... Жена: «Ты куда?». — «В туалет» (там у меня, как обычно бывает, под ванной спрятано было). Выпил немного, в спальню пошел — опять звонок. К телефону подходить не хотел, потому что болельщики часто звонили и такое после игры гнали...

— У многих же телефоны динамовцев были...

— Ну да, а тут трубку взял — сейчас, думаю, напихаю, какие в 12 ночи разговоры?! Слышу — Дед: «Виктор, не спишь?». — «Да что-то не спится, Вик Саныч». — «Подъ­ехать-то можешь?». — «Постараюсь». Жена тут как тут: «Кто звонит?». Я соврал: «А, никто. Болельщик», а сам прикидываю уже, как смыться. Подождал, пока заснет, под кроватью прополз, спортивный костюм натянул, ключи от гаража взял (гараж недалеко от дома был — на Госпитальной), в гараж пошел, машину вывел, замок повесил, закрыл, в машину сел и смотрю, как выезжать. Там два выезда было — можно так, можно эдак. Я выглянул: откуда моя бежать будет? Не бежит. Ну я машину завел и к Деду поехал. Он после матча не спал никогда: игрок — и тот заснуть не может, а тренеру на скамейке тяжелее вдвойне (представляю, болельщику каково)... В квартиру к нему захожу — Дед в трусах сидит, а рядом три девушки. Две из ансамбля танцевального...

— …Вирского?

— Да, и одна из хора Веревки: все в трусиках и бюстгальтерах — жарко им, наверное, было... Я по дороге в гостиницу «Днепр» заехал, у знакомого швейцара две бутылки взял, а у Вик Саныча полный холодильник: еда, выпивка — все есть. «Вить­ка, — Дед говорит, — меня обидели». — «Как? — спрашиваю. — Эти три?». Стакан коньяка хлопнул — и сижу, храбрая моська. «Они мне сказали, что у нас в команде ни одного мужчины нет». Я смотрю на него и думаю: «Вот гад!» — и коньяк себе наливаю. Потом подмигнул: «Так, может, вы бы с ними прогуляться, Вик Саныч, сходили, а я тем временем выпью и на кушетке у вас в кухне вздремну?».

Квартира у него хорошая была, большая, в цековском доме напротив «Большевика»... Дед произнес: «Нет, пить ты больше не будешь. Какую-нибудь из троих себе выбери!», а они пьяненькие сидят... Я одну из них знал — посмотрел на нее и сказал: «Выбрал». В общем, изнасиловали меня — пришлось! (Смеется).

Ой, с этим Дедом... То он нас на базу за три дня до игры забирал... Семьи обижались: как так? — а он ворчал: «Как Соловьев, бегать за вами и ловить я не собираюсь — тут, со мной, сидеть будете, а когда не со мной вы — мне все докладывают. Кто? Вить, как ты их называешь? Агенты 007».

— Это правда, что жена Маслова била?

— Все время, и он ее боялся — не знаю, почему. Видно, в чем-то виноват перед ней был.

— Она же тоже спортсменка была, капитан сборной какой-то?

— Сборной Советского Союза по хоккею с мячом.

— Здоровая?

— Конечно, потому и боялся он, чтоб не убила.

— Когда Маслов ушел, жалели?

— Очень. Я же его мысли знал: так, как он, никто не работал, никто этим не жил. Он ведь, когда Васильич и Базиль ушли, дубль, смену подготовил, новых ребят набрал, — и потом эти же люди его...

Помню, в самолете из Мексики как-то летели — выпили, разговорились, и он сказал: «Все, Витя, буду состав менять, и ты, если не получится, тоже на выход готовься». Я ответил: «Вик Саныч, меня сразу отпускай». Ну какая там уже игра: я из Чили с чемпионата мира приехал — полгода восстанавливался, физически истощен был, из Англии — то же самое. Не тот я стал, пол-игрока: то недодача, то недобежал чуть-чуть — везде по чуть-чуть, а в общем, ничего хорошего.

— Вы, между прочим, трижды в чемпионатах мира участвовали — редкий для футболиста, тем более советского, результат. Вы же и в Чили в 62-м были, и в Англии в 66-м, и в Мексике в 70-м, причем везде играли блестяще. В 66-м году матч за третье место с португальцами был странным образом сборной СССР проигран, потому что Хурцилава в безобидной ситуации двумя руками мяч взял...

— Поймал. «Случайно»...

— Мне между тем один из ваших партнеров по команде (фамилии называть не буду) сказал, что Хурцилава у соперника деньги якобы взял и таким образом их отработал...

— Да, это все знали. За нами постоянно представители компаний Puma и Adidas лазили: матч в бутсах Adidas отыграл — получи деньги. Самым хитрым спортсменом Армин Харри, немец-бегун, оказался, который на Олимпиаде в Токио стометровку выиграл, — один «тапочек» Adidas надел, второй — Puma. Те торговались, думали-гадали, в каких кроссовках чемпион выйдет, а он и то, и другое надел и у обеих фирм деньги взял (смеется).

— А вы Хурцилаве вопрос: «Что же ты натворил?» — задавали или нет?

— А какое я право имел? Посмотрел, все понял — и достаточно.

— И никто из ребят ничего не сказал?

— Нет. Ну, третье место упустили, но четвертое все-таки заняли, старший тренер Морозов доволен был — для Советского Союза результат хороший. Речь просто об очень крупной сумме шла.

— Сколько же вам дали?

— За то, что проиграли?

— Нет, за четвертое место...

— Ничего мне не дали, Союз — ничего, а на машину я благодаря тому заработал, что в бутсах Puma играл.

— Договорные матчи в те годы в советском чемпионате бывали?

— 100 процентов.

— И это правда, что, когда в 66-м году «Нефтянику» очень очки нужны были, они киевским динамовцам мешок с деньгами привезли?

— Не мешок, но такое было. Мы на базе как раз находились, и вдруг дочь Ольги Трофимовны прибежала...

— Легендарной бабушки Оли, хозяйки базы...

— Да, а мы с ней нормально ладили, она на моих глазах выросла... «Витя, — говорит, — там ребята пришли, тебя зовут». Я спросил: «Какие ребята?». — «На машине приехали». Ну, я понял: раз на машине — люди серьезные, вышел — Толя Банишевский и Эдик Маркаров стоят...

— Им второе место нужно было?

— Да, и СКА (Ростов) на второе шел. Сели мы в машину, парни кулек с деньгами мне тычут. Я: «Что вы суете?». Они: «Витя, бери!». — «Пойду с ребятами переговорю!».

— Большой хоть кулек был?

— Увесистый.

— И сколько там было?

— 80 тысяч рублей.

— Новыми? Страшная сумма!

— Сумасшедшие по тем временам деньги!

— Коленки у вас не дрожали, когда такое богатство несли?

Чемпионы СССР Валерий Поркуян, Виктор Серебряников, Анатолий Пузач, Леонид Островский, Вадим Соснихин, Василий Турянчик, Федор Медвидь, Евгений Рудаков и Виталий Хмельницкий, 1967 год

— Нет, я спокоен был — думал только, как же своим сказать. Пришел, основной состав собрал... Кулек этот в центр стола поставил: «Вот такие дела, ребята. Нам очки не нужны, мы уже чемпионы, но если возьмем и в Киеве на глазах у наших болельщиков игру сдадим, будет нам плохо оттуда» (наверх показывает). В общем, весь расклад выложил: хотите — решайте, да или нет, потому что парни ответа ждут. Все молчат — что ответить, думают и все взять хотят — по глазам вижу...

— …но боятся...

— …а то. Я говорю: «Ну ладно, пошел» — и кулек забираю, а они тут же за него как схватились! (Смеется). «Не порвите, — сказал, — это же деньги!».

Я спросил: «Все за?». Бышовец поморщился: «Ну, знаете, это как-то...».

Быш в том году в лучшие бомбардиры чемпионата рвался, 16 голов забил, а в «Ди­намо» (Тбилиси) на первое место Датунашвили выходил — я с ним знаком был, парень хороший. В общем, конкурент у Бышовца серьезный был, но деньги мы взяли...

— И как же проигрывать договорились?

— 1:0, но что же вы думаете? Бышовец в первом тайме забивает!

— Молодец!..

— В перерыве я как начал ему пихать, а Дед не понял: «Витя, ты че это на него? Он же забил!». — «Да пас не отдает вовремя, — я проворчал, — хапуга!» (Смеется). Второй тайм начался... «Женя, пропускай!» — Рудакову, вратарю нашему, говорю, а Женя ловит, и те все время мимо бьют! Ну, Дед увидел, что сдача уже полная идет, встал и ушел — в машину сел, вообще со стадиона уехал. В конце концов нам-таки забивать начали: 1:1, 1:2...

— Со счетом 1:2 проиграли?

— Ну да — деньги поделили, а Дедова доля-то у меня. Дома сижу и прикидываю, что делать: ехать к нему? Дай, думаю, подожду, пусть успокоится. Он быстро вообще отходил, и потом, ну что он против команды? Раз команда взяла, ничего не поделаешь...

«Как тренер Морозов, честно говоря, фуфляк. Футбол хорошо не понимал, и то, что мы на четвертое место в чемпионате мира выскочили, — чистый везун». 10 мая 1966 года, сборная СССР накануне чемпионата мира в Англии. Слева направо (сзади) главный тренер Николай Морозов, Эдуард Малофеев, Хуан Усаторре, Анзор Кавазашвили, Валентин Афонин, Лев Яшин, Альберт Шестернев, Георгий Сичинава, тренер Юрий Золотов, Михаил Месхи, Валерий Воронин и Анатолий Банишевский. Слева направо (спереди): Галимзян Хусаинов, Виктор Серебряников, Василий Данилов, Виктор Гетманов, Владимир Пономарев, Олег Копаев, Слава Метревели, Йожеф Сабо, Виктор Понедельник и Игорь Численко

Тут звонок — Дед, и матом таким трехэтажным! Я голос немного изменил: «Молодой человек, вы куда звоните? За что вы меня ругаете?» — и трубку положил. Снова звонит, и опять мат: «Ты, б... я те дам «за что ругаете?»!». Я тогда: «Вик Саныч, к вам можно?». — «Срочно приезжай! И захвати чего-нибудь». Я повеселел: уже легче — заехал, выпить купил... Приезжаю — он на меня: «Падла ты! Что, сказать не мог?». — «Вик Саныч, ну а как тут скажешь? Я же знаю: вы ростовских тренировали, это ваши ребята, вы бы уперлись, а ко мне мои друзья пришли — Банишевский, Маркаров... Так получилось». Достаю его бабки, рядом с коньяком на стол кладу. Он: «Ну ладно, но в следующий раз говори, а то из-за таких б... как ты, у меня сердце когда-нибудь остановится!». Ну, правильно все сказал...

— Допинг вы когда-нибудь принимали?

— Раз в жизни.

— Значит, все-таки было?

— Да, но больше ни-ни. В составе сборной Советского Союза к чемпионату мира-66 я готовился — нас Морозов тогда тренировал, и по Южной Америке мы два раза в турне ездили. Я у него лучший запасной был: никак на поле попасть не мог, за сборную всего два матча сыграл, а так игр много было — коммерческих. 15 минут на поле побуду, 20, полтайма, тайм: весь матч — почти никогда. Приехал я в Москву и понимаю: к играм сборной еще не готов. Морозов ее, кстати, за границей держал, здесь не выступали. Его другом министр путей сообщения Бещев был, и он же «Аэрофлотом» руководил — Морозову он помогал, и кличка у того поэтому Блатной была.

— А тренер хороший был?

— Как тренер, честно говоря, фуф­ляк. Футбол хорошо не понимал, и то, что мы на четвертое место в чемпионате мира выскочили, — чистый везун. Каким он был? Ну, в самолет заходит — одет скромно, а только взлетели, галстук снимает, очки, беретик с помпончиком надевает — в общем, дядька...

— …не отсюда...

— …да, и все время поддатый был. На тренировку выходим — он мяч возле углового флажка ставит: дескать, я подам, а вы набегайте и бейте, но это ж его добить надо... Кто хочет, тот бежит, кто не хочет — нет... Ребята тоже часто поддатые ходили — видели, что тренер поддает, а им почему нельзя? Гуляли, по бардакам ездили...

— Веселая у вас, я вам скажу, команда была!..

— Веселая, но когда на последний сбор отправились... Представляете, куда он нас возил — в Швейцарию! Я хоть страну эту посмотрел, да и другие тоже: оттуда мы во Францию играть ездили, в Бельгию, в Люксембург, а в Москве все уже шелес­теть начали: «Команду-то хоть по­кажи!». Пришлось Морозову нас показывать, и в Москву на матч с французами мы отправились.

Ну, я-то немало уже сыграл, в Бельгии гол забил — я понимаю, что на чемпионат мира поеду, а тут с французами сражаться, а они далеко не подарок... В общем, 2:0 первый тайм проигрываем, Витю Банникова на ворота поставили — он нашкодничал. Долго не играл, запасной все время да запасной, а надо ж наигрывать. Первый мяч пропустил, во второй раз вообще за защитником, который атаковал, побежал и ворота пустыми оставил: тот подал — и забили.

Ну, вратаря поменяли, Кавазашвили поставили, а я сначала выходить отказался. Морозов спросил: «Что у тебя?». Я скривился: «Живот болит». — «Съел что-то? Ну ладно, отдохнешь, Виктор». Я ведь и так на чемпионат еду, чего мне? — но не тут-то было! 2:0, и он как залетел: «Давай, выходи! Щас как в живот твой тебе дам!» (смеется).

Троих поменял, Эдика Маркарова выпустил — закрутилась игра, 3:2 мы победили. О сборной в Москве хорошо заговорили, тренер счастливый, довольный, а допинг в Чехословакии я принял. Их сборная — это же призеры чемпионата мира в Чили, второе место заняли. Морозов подошел: «Витя, или Масопуста нет, или тебя — съешь его!». Я: «Ну какой же из меня пес? Неужели я должен в него вцепиться? Я никогда так не играю, я атакующий полузащитник». Ну, у него же Блатной кличка, и я с ним на его блатном языке разговаривал, но Морозов настаивал: «Витя, надо!». Я сказал: «Хорошо», а сам думаю: «Ну я же его, Масопуста этого, не скушаю, объем работы у него колоссальный, он моего роста, крепыш такой, бандит...».

Перед игрой к доктору я пошел, попросил — и он мне таблетку дал. Вышли на поле, гимны играют, а я уже горю: рано принял, неправильно, — первый раз, потому и не знал, когда нужно, как действует и так далее. 3:1 мы выиграли — не дал я Масопусту дышать и еще из-под него атаковать умудрялся. Он злился, матом русским ругался, а я молчал. Потом уже, когда с поля мы уходили, со злости мне в лицо плюнул...

— Даже так?!

— Да. Я спокойно так вытер, а на банкете он подошел и при всех передо мной извинился: прости, мол, распсиховался — очень расстроился, что вы нас на трешку обставили.

— Ваши партнеры по команде рассказывали мне, что во времена Маслова ребята сильно пили, причем вместе с Масловым — он позволял. Действительно так и было?

— Нет, говорить, что все бухали, не надо, к тому же были те, кого тренер не брал: не умеешь — не подходи.

— А были те, кто не умел?

— Да, они втихаря дома пили или в ресторан шли, а у Деда своя компания была — мужики: как садились, бутылок 15 коньяка могли убрать!

— Ну, мужики — это кто? Он, вы, кто еще?

— Были у нас бойцы невидимого фронта (улыбается), человек шесть хороших, но я так вам скажу: Маслов очень много мог выпить...

— …и при этом самообладания не терял?

— Знал, когда встать из-за стола нужно, воздухом подышать, кофеек попить — и снова начать, как будто и не пил. Я его в 69-м году в Штатах победил — ну, уже возраст у него не тот был, а мне только 29, еще мужик крепкий.

Подождите, сейчас еще кое-что интересное расскажу. Там кафе было, где мы питались, а хозяин его — прибалт, из Вильнюса, и он в Деда просто влюбился. Нормальный мужик, еще когда буржуазная эмиграция была, уехал. Он в баню нас пригласил — есть у них такие клубы здоровья. К клубу две бани относятся — одна с мокрым паром и вторая с сухим (там пар сероводородом слегка отдает — видимо, что-то добавляют: в Турции тоже так делают). Ну и бассейнчик был: прыгнул в него, а там водоворот, никакой массаж не нужен, вода так бурлит, что тело прямо от кос­тей отнимает! Сероводородная вода крайне полезна — в общем, отдыхать американцы умеют. Там же, в клубе, комнатки есть, кроватки: после работы пришел, отдохнул, покушал — и с вечера жизнь начинается...

— Здорово!

— Литовец у меня спросил: «Виктор (с ударением на «о». — авт.), как тебе?». Я: «Плохо. В парную зашел — женщины вместе с мужчинами там сидят, ну а мне просто с такой дамой сидеть? Я вскочил — и в бассейн холодный!» (Смеется). Потом он нас в дорогое заведение «Топлесс» пригласил — там женщины обслуживали...

— …топлесс...

— …да, поэтому ни в бардаки, никуда я не ходил — в 29 лет объехал и повидал уже все, что можно. Раз в бардак пошел и прямо скажу: любви там никакой, удовольствия ноль. Лучше по-простому: вздрочил — и все...

— Такую народную любовь в Киеве и в любом другом городе Советского Союза имея, зачем куда-то ходить, правда?

— Да, согласен.

— К теме выпивки возвращаясь: ваши партнеры по команде мне говорили, что некоторые динамовцы даже на матчи подшофе приходили, Щегольков, например, пьяным играл — это правда?

— Их двое таких было — Володя Щегольков и Леша Островский, оба покойные: на выезде они всегда вместе жили и все время квасили. Ну, Леша, тот вообще...

— …профессор был...

— …бое-е-ец! Мы на финал Кубка СССР в 64-м в Москву отправились — с «Крыльями Советов» надо было играть, и вот на «Динамо» стоим и автобус ждет: одного игрока нет, а тогда без замен играли — 11, и все. Каждый переживает: ну как это, Островский отсутствует? Смотрю: генералы что-то Маслову шепчут — мол, езжайте, кого-то другого берите, ведь запасные есть, а Дед — он же упрямый! — ждет.

Мы в автобусе уже сидим, и сверху нам видно: из-за поворота сумка Adidas появляется и исчезает — представляете? — а нас такие высокопоставленные лица на финал провожают! Потом опять: появляется сумка, за ней Островский, причем кто кого нес — он ее или она его — непонятно.

Подходит он ближе — Дедушка, бедный, на него как набросится! Я из автобуса вылетел: «Вик Саныч, товарищи генералы! Обещаю: Кубок мы выиграем! Нас 11, к игре все готовы, а если не победим — головы с нас снимайте!». За Леху — и в автобус. Дед заходит: «Ты понимаешь, что сказал?». — «Ну а что делать было? Сказал... Что теперь, выгонят и казнят?».

Посадили нас в поезд, Маслов мне указание дал: «Витя, с утра Островского в баню, пообедаете — и спать». — «Понял». Я Леху в баню повел, банщику денег дал — что ж я еще и парить его буду? «На, — сказал, — котлету из него сделай!». Леха крепкий был, быстро отошел...

— Здоровые были ребята!..

— О да — от природы! После бани мы в ресторан «Берлин» пошли, пообедали, а потом в гостиницу его привел, закрыл и ключ забрал — он же бродячий дух. Правда, полстакана водки дал — чтобы спал...

— Это в день финала?

— Ну да, и он уснул, и что вы думаете? В финале Кох из Куйбышева на правом крае играл — хороший футболист, но Леха его «съел»: не было Коха, представляете?

— Нет, не представляю...

— 1:0 мы тогда выиграли, Каневский Витя забил — я как раз выскочил, подрезал ему, а те все время только защищались — куйбышевцы. Думали на фу-фу проскочить, по пенальти, что-то высчитывали — в общем, просчитались, а тогда все Политбюро на футболе было, и наших руководителей подкалывали: мол, как же так, хохлы кацапов обыграть не могут — мы все ждем, а они никак...

— Щегольков тоже в день матча принять мог?

— А он все время принимал — здоровый мужик был!

— Слушайте, я — вот честно говорю! — диву даюсь, как при таких нагрузках ребята могли на поле под мухой выходить и играть...

— Как Щегольков умер, вы знаете?

— Нет...

— На даче: загородный дом купил, детям в городе квартиру оставил... Рано ушел — вот вам и здоровье. Он его, здоровье это, угробил, съел, еле ходил. В молодости крепким был очень — вот и думал, что вечно таким будет. Сломался...

— Москвичи тоже пили?

— Больше, чем мы. Почему Дед нас на базу за три дня до игры забирал?

— Чтобы за воротник не закладывали...

— Все, табу — нагрузки и никакого алкоголя!

— Вы, знаю, с великим Яшиным дружили, а Лев Иваныч, по слухам, даже в перерыве матча мог выпить, причем только водку — это правда?

— Чтобы вы все правильно поняли, историю расскажу. Мы за сборную СССР выступали, и тут все сборники из московского «Динамо» в Южную Америку отправились — коммерческая была поездка. Первые две игры в Перу они завалили — ну, там играть умеют, и наши руководители их срочно усилить решили: из «Динамо» (Тбилиси) Славу Метревели и Мишу Месхи вызвали, из киевского «Динамо» — меня и Банникова, хотя зачем нужен был Банников, если там Яшин? Контракт ведь какой был? 50 тысяч рублей за игру, а если Яшин не играет, то 25.

— Ну, потому что на него шли...

— В Южной Америке он, как звезда какая-то был, как Бог! «Яшин» (с ударением на «и». — авт.), и все, только бы за него подержаться! — тамошние фанаты никого, кроме него, не знали.

Прилетели мы, короче, при поселении у него спрашивают: «Лев Иваныч, с кем жить будешь?», а он в ответ: «С хохлом». — «Так хохлов много у нас — два человека». — «С Виктором». — «Так они оба Викторы!», и тогда Яшин сказал: «С тем, который Серебро» — это в Монтевидео было, в Уругвае.

К игре готовимся, а он из Москвы бутылок пять водки взял. Много Яшин не пил, я свидетель — вот по столечку (показывает) примет, и где-то часов через пять опять надо. Ни таблеток не употреблял, ничего — язву водкой глушил.

— Так его что-то мучило?

— Двенадцатиперстная кишка — он же не потому поддавал, что пьяница, а по-медицински, кто-то ему подсказал, и я об этом не знал. Ну, в номере посидели, телевизор посмотрели и спать легли, а проснулся я от рева какого-то — вскочил: «Что такое, Лева?». Смотрю, а он к стенке животом прижался и от боли ревет. Я тогда сообразил: «Что, Леваш, бензин закончился?». Он: «Да-а-а...».

Ну а мы когда-то из Южной Америки летели, в Монреале сели, и в это время хоккеисты из сборной заходят...

— …а они в этом плане ребята могучие...

— Да, и штоф двухлитровый заносят — спирт медицинский. Цыганков Гена возле меня сел, красный: «Витя, ты спирт пьешь?». Я-то сам сибиряк, отец в Комсомольске-на-Амуре жил, а он из Хабаровска — где-то рядом. «О-о-о, земляк!» — полстакана налил...

— …спирта?

— Да, я хлопнул — недаром же сибиряк все-таки, и вот случай с Яшиным. Я за спиртным собрался и вспомнил, что хоккеисты мне сказали: «Витя, в Южной Америке литр спирта в аптеке три доллара стоит». Я думал, врут...

— …ну просто кто ж его еще, кроме русских, пить будет?

— Ну да, он там печально стоял, не покупали. Яшин спросил: «Витя, деньги хоть есть?». — «Есть!» — и я побежал. Надпись Farmacia поискал — нашел, три доллара дал, девушка мне с удовольствием двухлитровый штоф продала, Леве несу. Прихожу, а он на меня только смотрит — уже говорить не может...

— Водичкой разбавили...

— …чуть-чуть, вот столечко, налил. «По­легчало?» — спросил. Он: «Что это?». Я: «Спирт медицинский». Еще налил. Яшин удивленно: «Пес поганый, ты где взял?», а я: «Это вы пес поганый, а я в аптеке купил — три доллара за литр. Вы сколько из Москвы водки везли — пять бутылок? И уже закончилась, а этого на всю поездку вам хватит». Он: «Откуда ты про него уз­нал?». — «Хоккеисты сказали». — «Вот мудак же я старый, водку тащил! И чего они мне шепнуть не могли?». С тех пор мы дружить начали...

— Это правда, что жены футболистов какой-то команды высшей лиги перед ответственными матчами для ребят из команды-соперника недвусмысленные ночные посиделки устраивали?

— Была такая команда, сейчас расскажу — это алма-атинский «Кайрат». Жена старшего тренера Глебова всех жен футболистов собрала: «Вы премии получать хотите? Значит, мужья на базу уезжают, соперники прилетают — звоните им и в гости приглашайте. Выпивка обязательна, постель обязательна».

— И постель?

— Да — и потом премия. Откуда я это узнал? Мне девушка рассказала — там полузащитник молоденький был, жена его. Мы в Алма-Ату обычно перед самой игрой прилетали, чтобы из-за акклиматизации вялыми не быть, и только прибыли — пошли звонки! Хмель спрашивает: «Витя, кто это?». Я говорю: «Телки. Жена одного из кайратовцев». — «Полная такая?». — «Да. В гости зовет». Полных Виталя любил, уговаривать стал: «Ви-и-итя, ну пошли...». Ладно, пошли мы, а там рядом с гостиницей «Интурист» дом цековский. Футболистам в Алма-Ате квартиры в цековском доме давали: ну, хозяин ведь тоже болельщик — как его?

— Кунаев?

— Ну да. Заходим — весь наш основной состав за столом сидит: их обзвонили, и они тоже пришли. Профессионалы, но еще не бухают, а когда мы с Хмелем появились, поняли: уже можно, команда в сборе. Я догадался, что к чему, хотя еще всю рас­кладку не понял. Жена игрока одного, полная такая, как же его фамилия, на «к»... Ага, Квочкин — я с ним знаком был, хороший парень, в сборной клубов СССР играл, так вот, она все ко мне: «Витечка, Витечка, это я вам звонила...».

Я Хмеля позвал: «Виталя, иди сюда». Напротив его посадил — он же такую категорию любит (улыбается), а сам с другой сел — была там одна молодая, симпатичная: полукровка, наверное. «Маленькая, — спросил, — мы отсюда уйти можем?». Она: «Можем». Я: «Куда?». — «Ко мне домой». — «Ну, пойдем». Мои сразу: «Вить, ты куда?». — «Погулять», — отшутился. Ушли к ней, выпили, то да се, и она мне всю раскладку дала — про премии выложила, про остальное. Я вопрос задал: «И как ты к этому относишься?». — «Ну, как все, — меня уговорили, я должна». — «И мужа любишь?». — «Люблю».

— А мужья обо всем знали?

— Вот этого я не спрашивал. Нормальная девочка, зачем обижать, но когда я с ней уходил, команде сказал: «Ребята, завтра в семь утра я выхожу — и чтобы все были: переодеваемся и на зарядку чешем!». Пришли все...

— …никакие...

— Нет, нормальные! В этом отношении — бойцы, а вечером же игра. Что нас спасло? Ой, сначала расскажу, как на зарядке мы бегали. Чтобы особо не напрягаться, все в кустах прятались, а потом перед Дедом выскакивали — и вперед, будто легкие (смеется), ну а Дед сам после такого же (по шее себя щелкает), смотрит: все нормальные, на ходу. Ничего не заметил... После этого я сказал: «Всем спать!» — все легли, а на игру вышли — и ливень как дал!

— Спасительный ливень!..

— Да! От Бога! — представляете? В дождь легко: только пот пошел — вся водка выходить начала, будто допинг подействовал, и мы вскоре 2:0 повели. На перерыв пошли — встали, и все, ноги ватные! Хитрить начали, кричим: «Мяч на трибуне!». Ну, выбивали его подальше, и пока болельщики его там полапают...

— …отдыхали...

— …да (улыбается), какие-то 30 секунд у нас было.

— И как в итоге сыграли?

— 2:1 победили, так, знаете, что самое интересное? После матча опять собраться условились. Всей компанией приходим, а я-то уже раскладку знаю... Квочкина не выдержала: они же водку, коньяк, шампанское...

— …за свой счет покупали...

— …ну да, так она встала и говорит: «Вот б...ди! На халяву пили-жрали, еще и наших мужей обыграли! Как же так?». Я молчу, она чего-то буянить начала — уже добавила. Я маленькую забрал — опять ушел, а их мужей тренер после игры восстанавливаться забрал, поэтому дома их не было.

После Алма-Аты играть в Ташкенте долж­­ны были, с «Пахтакором», но Дед в Алма-Ате нас оставил, дней пять мы там жили. Днем жарко, а вечером ветерок подует (по шее себя щелкает) — лег и спишь, класс! В порядок себя привели, в Ташкент отправились, а в самолете Дед все время у меня спрашивает: «Витя, что-то с командой случилось?». Ну что я ему говорить буду? Успокоил: «Я вас не понимаю». — «Где-то я промах допустил, как думаешь?». — «Не знаю — может, какую-то ошибку в тренировочном процессе нащупаете...» (смеется). Что-то ему лепил: ну, выпил...

В Ташкент прилетели, а «Пахтакор» Якушин тогда тренировал...

— …серьезный человек...

— Да, как они говорили: «Неделю тренера нет — на игру появляется». Выпивки ящик наберет, в номере закроется... У него люкс, кондиционная установка: зачем ему на тренировку — он на игру приезжает! Кадр еще тот, но футбол дядька здорово знал, профессор был.

Матч на три часа дня нам назначили, мы, как панфиловцы, отбиваемся! «Мяч на трибуне!», все приемчики в ход — ну, что делать, защитники у нас профессиональные были: вы же в курсе. Все к воротам оттянулись, один я в центре нахожусь, а против меня Штерн — я ему анекдоты рассказываю. На воротах у нас тогда Женя Рудаков стоял — он все мячи, конечно, тащил, и вот соперники штрафной бьют — Гена Красницкий...

— Ох и сильный у него, говорят, удар был!..

— Что вы — мяч деформировался...

— Серьезно?

— Да!

— А он что — пыром бил?

— Нет, у него 39-й размер ноги был и подъем большой, понимаете? Из-за этого ногу Гена почти не оттягивал — бежит-бежит и ка-а-ак даст! Хлесткие удары такие, резкие — он же циклоп, парень здоровый, и вот он штрафной бьет, а я стою и смеюсь — смотрю, какая у нас стенка. Все топчутся, за яйца держатся: только бы не меня! (Смеется), а Красницкий с такой силой бьет, что в крестовину попадает — туда, где наш Женя стоял (он даже руки поднять не успел), мяч от этой крестовины отскакивает — и прямо за нас со Штерном летит. Ну что, развернулись мы и побежали, смотрю, он уже мяч отдать хочет, ну а я же его валить не могу — я левым коленом (мы вровень бежали) тихонечко его правое задел. Раз — и у него кикс, я обогнал его, мяч забрал, один на один их вратаря, Пшеничникова, обвел и гол забил.

Судья из Ленинграда судил — нормальный как раз (не все ленинградцы такие были — один он к «Динамо» хорошо относился), и вот на центр арбитр показал. Болельщики молча замерли, а Якушин — он же профессионал! — вскочил и на поле выскочил, на судью что-то кричать стал, руками махать... Ясное дело, народ поднялся, но мы доиграли, 1:0 победили, и как только матч закончился, в раздевалку бегом! Лю­ди за нами рвутся, а солдаты вверх холостыми стреляют...

— Ого!

— Да. В две цепи выстроились — и палят, а местные, когда стреляют, боятся — не лезут. Мусульмане, только когда их много, нападают, но все равно кричат: «Отдайте «восьмерку»! Отдайте «восьмерку»!». Дед не выходит, боится — он сам трусоват. «Рафа, — Фельдштейна, администратора нашего, попросил, — выйди, пожалуйста, и скажи, что х... вам, а не «восьмерку»!» (смеется).

— Вот сижу я и думаю: какие ребята с вами вместе играли, а кто из них, на ваш взгляд, самым великим был?

— Я настоящего бойца уважал, который проигрывать не любил, — Васю Турянчика. Он и пас мог отдать что надо — вдлинную, правда, это у него хорошо получалось, а вкороткую немножко терялся — длинноногий. Вася нормальный парень был, да все в «Динамо» в порядке были — играть умели.

— Особенно Сабо?

— Тот, если бы бойцом не был, вообще потерялся бы, потому что играл плохо — с точки зрения «технического образования»: взаимодействовать с ним неудобно было.

— Но мужик?

— Мужик, проигрывать тоже не любил, и ноги соперникам сломать мог — а когда в 67-м Володя Мунтян под меня встал, я вздохнул — играть легко стало. Мы с Володей столько дел тогда натворили, а у Сабо отдача никакая. Пробить мог, да, а тонкой игры не получалось.

— Мунтян хорош был?

— Да.

— Вы с Хмельницким дружили — сейчас отношения поддерживаете?

— Да, на банкетах встречаемся.

— А с кем еще из бывших динамовцев с удовольствием видитесь?

— Сережа Круликовский еще живой — нормальный он парень!

— В Москве прекрасные футболисты тогда были: Воронин, Стрельцов — хорошо играли?

— Хорошо! Валера Воронин гуляка был, но тут психология сработала. Игрок очень талантливый, парень симпатичный, и потом, друг Мишеля — одного из менеджеров Adidas, поэтому куда бы мы ни приезжали — Мишель уже там, Валере бабок привез.

— Да вы что?!

— Из бардаков Валера не вылезал, у него французская семья получалась... Я никак понять не мог, почему: жена у него красивая, в «Березке» танцевала, в хороводе этом, «люли-люли» — видная девушка, за границу тоже ездила. Он себе в бар, она тоже, когда карьеру закончила, гулять начала: пенсию получила — и вперед... В общем, и он гулял, и она, и вот мы со сборной Союза на чемпионат мира в Англию собираемся, в Швеции готовимся. У меня колено полетело, с Морозовым, старшим тренером, на трибуне сижу, и он спрашивает: «Виктор, ты к Англии будешь готов?». Я: «Посмотрю, что-то с ногой у меня». Не тренировался, а с Валерой как раз вот что происходило: второй тренер ему набрасывает, а он по мячу не может попасть, потому что никакой! Мимо мяча бьет, на поле падает, а Морозов, тоже поддатый, сидит и говорит: «Вот падла! Совсем растренировался» — и это не анекдот!

— Плохо Воронин закончил...

— Концовку не знаю, но мне сказали, что убили его, а за что — так и не понял.

— Стрельцов действительно гениальный был?

— Ну, если столько отсидел, а потом на поле вернулся и лучшим футболистом СССР стал... Он же сидел...

— Семь лет, по-моему?

— Нет, сначала три года в колонии строгого режима — под Кировом, а когда Никиту Сергеевича тю-тю, Эдика...

— …на поселение отправили?

— Почти — режим смягчили. Он под Курском уже был, даже тренировался... Три года там провел — все добивались, чтобы освободили его.

— А было оно — то изнасилование, за которое Стрельцова посадили?

— Я с Эдиком после того немало общался — мы за сборную ветеранов Союза играли. Прохоров Саша меня позвал: я ему в Киеве большое одолжение сделал — машину выбил, он ее продал... У них с этой женой Адамова, которую он увел, денег не было, так я ему помог, дело прокрутил, чтобы какие-то деньжата у них появились. Потом он в Москву уехал, за «Спартак» играл, квартиру хорошую получил, и в благодарность за ветеранскую сборную, которую он тренировал, играть брал. Здесь-то я этим заниматься не мог, потому что с Сабо поругался и ездить за наших перестал — за Москву играл, за три сборные по очереди, за ЦСКА, за Профсоюзы и «Динамо», и вот за Профсоюзы с Эдиком вместе мы выступали. По Уралу и Сибири ездили — Казань, Оренбург, Новосибирск, районные какие-то городишки, но деньги хорошие зарабатывали: 10-11 игр в месяц — это много. Я тогда в среднем 1200 привозил — это деньги шальные...

— …конечно...

— С одними, короче, поездил, смотрю — с другими возможность есть: так и жил. Меня с удовольствием брали — играл-то я еще ничего. В 50 лет закончил — в Париже: с нами ветеранская сборная Франции встречалась, и именно Прохоров это устроил. Там один человек интересный меня подозвал... Фирма, конечно, у него, как у Ильфа и Петрова «Рога и копыта», была — по восстановлению памятников старины (смеется), но руководитель хороший, деньги у них крутились...

И вот очередная совместная поездка, я как раз попарился, в порядок себя привел: 12 игр все-таки, а с нами ребята сравнительно молодые (я и Эдик — два заслуженных мастера спорта, остальные все вполне играющие). Стою на вокзале, думаю: что такое, Эдика нет, и вдруг смотрю — идут. Вторая жена у него симпатичная была, начальник международного отдела в ГУМе, ну, он и сам парень красивый. Эдик нас познакомил, и она тут же: «Виктор, Эдик очень вас уважает. Я вас прошу, чтобы вы там не выпивали». Эдик мне рекламу давал: он хитрый... Я: «Чем обязан?». Она: «В руках его держите». — «Все понял, — пообещал, — не волнуйтесь». Она снова: «Виктор...». Я перебил: «Не волнуйтесь, деньги я заберу. Мы встретимся — и я их вам в руки отдам». Она: «Вот за это еще раз спасибо!». Эдик так на меня посмотрел...

Сели мы в поезд, он мне: «Витя, ты что ей наплел?». — «А что я ей должен был сказать?». — «У тебя что-то есть?». — «Эдик, — урезонить его попытался, — одну бутылку тебе даю — на ночь...». Он: «Мне хватит» — и пил понемножечку. 15 минут поиграть выходил — после всего этого...

Вот что он мне про то изнасилование рассказывал... У них то же самое, что у наших парней в Киеве, получилось. Эдик парень хоть куда был, девушка на него запала, а отец девушки в Англии дипломат — поэтому скандал такой разразился...

— …понятно...

— Стрельцов за сборную СССР играл, их по домам отпустили...

— …они же должны были в Швецию на чемпионат мира-58 ехать...

— Не поехали — это как раз перед выездом случилось. Тогда сборная Союза хорошая была — Боря Татушин, Миша Огоньков, Эдик Стрельцов...

— И втроем они как раз попали...

— Ну да. Там четыре девушки были —Эдику та принцесса дала, а три другие ушли. Парни ему: «Эдик, как же так, ты самый молодой...». — «Ну, пожалуйста...», а потом заявление, скандал, следствие. Суд идет, Эдику пообещали, что его отмажут, но сказали: «Молчи», а он, хоть и олимпийский чемпион, совсем зеленый еще. Эдик мне так и рассказывал: «Велели молчать, а я по молодости не выдержал — думал, особый...».

— И что, что-то говорить начал?

— Ну, последнее слово дают же — Стрельцов встал и ляпнул: «Жалко, что я во Франции не остался». Е... твою мать — это ж насколько высокого мнения о себе надо быть! Даже не подумал, чем это обернуться может...

— Глупый...

— Ну да: брякнул — и до Никиты Серге­евича дошло, а в итоге 12 лет дали — и на лесоповал отправили.

— А Татушина с Огоньковым отмазали?

— Дали условно, год они не играли... Ну, это спартаковцы — за ними два Старостиных стояли, горком, горсовет, а Эдик как будто все на себя взял.

— Вы против Пеле, против сборной Бра­зилии играли...

— Нет, против «Сантоса», в котором Пеле выступал...

— Спустя много лет в одном интервью вы сказали: «Играть против Пеле все равно что целоваться с крокодилом»...

— Это мои слова, да.

— Хорош он был?

— Ну, как... Мы в Сан-Паулу приехали... Сейчас «Сантос» дома, на берегу Атлантики, играет — там небольшой одноименный город есть, а тогда их домашние матчи в Сан-Паулу проходили. Мы за три дня туда прилетели и наблюдали, как бразильские команды «Сантос» и «Коринтианс» играют, так вот, смотрел я на Пеле и думал: «Боже ты мой, что это за зверь?!». Пеле назад отходит, мяч берет, а соперники уже боятся его, стадом назад бегут... Он, если атакует, по ходу скорость набирает — плотный такой...

— …красавец!..

— …да, играет легко и непринужденно, как песню поет. Его соперники всей командой встречают — кучкуются, возле штрафной ждут, а в «Сантосе» же еще Дорвал, Пепе — он пас туда даст, а они уж разберутся...

— Нашим такими, как Пеле, не быть — правда?

— Лично я второго такого не видел. Мно­гие говорят: «Марадона, Марадона...». Всему свое время, понимаете? — но выше Пеле я до сих пор не встречал.

— И Месси не выше?

— Мы когда на вторую игру с «Сантосом» вышли... Молодая команда у нас, олимпийская сборная СССР... Соловьев советы давал: «Значит, если он отходит, ты его, Витя, встречай» — глуши, мол, а если он атакует, Завидонов пускай встречает. Я смотрел и думал: Со­ло­вьев — он же тактически безграмотный, как это сделать?

Кто-то, в общем, хватать должен... Вы­шли, играть начали, и 1:0 мы повели — Базиль проскочил, подал, а там кочки. Они, как бананы, на кочках играют — технически настолько грамотно, что... легко им на этом поле. Мяч подпрыгивает — и Лобану в голень попадает. Тогда писали: «Сильнейшим ударом...». Ну, повезло, мяч в голень попал, забили, 1:0 повели, а соперники отбиваться начали, но тут Кутиньо на нашу голову... Пеле разгоняется — и как в стеночку даст! Кутиньо забил, и Пеле — 2:1 они повели: тут же вперед вышли и мяч держать стали, а мы молодые, пыхтим... Это надо было заснять и показать, какие мы козлята... Со счетом 2:1 проиграли — еще нормально.

— Вы пристально за современным футболом следите — кто вам из сегодняшних мировых звезд нравится?

— Эти два дьявола в Испании — они сумасшедшие! Не знаю, с кем их сравнить, но это великие игроки. Конечно, Месси совсем хорош, выше, чем этот, из «Реала»...

— …Роналду...

— …да.

— Знаю, что однажды вы чуть не погибли — самолет, в котором летели, едва не упал. Что это за ситуация была?

— Мы, сборная СССР, на чемпионат мира в 62-м году в Чили на «боинге» летели... В Амстердаме погуляли, а самолет только ночью через океан перелетал — чтобы в яму воздушную не попасть, поэтому подождали немного. Я еще молодой был, мне 22 в той поездке исполнилось, все любопытно было...

— «Красные фонари» манили...

— Да многое интересовало. В самолет сел — в кресле возле меня девушка, а лететь-то девять часов. Самолет всю Европу облетал, маршрут был такой: Голландия, затем Швейцария, Цюрих, потом Германия, Франкфурт почему-то, а не Берлин, Франция, Испания, и последняя точка — Лиссабон, Португалия. Я это запомнил, потому что от страха все, даже морды пассажиров, отпечатались.

Стюардессы все загорелые, потому что им трое суток отдохнуть на Копакабане дают — ну, нормально там стюардессы живут... Помню, одна из них в салон вышла, объявила: «Lisbon!» — и показала: здесь листочек, здесь порошок от акул, здесь шнурок, за который нужно дернуть... Я через переводчика все это слушал: «Них... себе! — подумал. — С перепугу знать бы, за что хвататься, — в первую очередь за х... надо, чтобы акулы не откусили!» (смеется).

Посмеялся, и от Лиссабона мы где-то на полтора часа отлетели (а я впереди сидел, с этой девушкой), и вдруг на борту паника! Справа еще какие-то путешественники по Европе сидели — сами из Бразилии, домой возвращались, немножко помятые, а я задремал, и слышу вдруг: шум. Меня как петух клюнул: подхватился, шторку иллюминатора открыл (на ночь закрывать их положено) — а там пламя! Я раз — закрыл. Читал когда-то этого, как его — сам он летчик, француз...

— Экзюпери?

— Да, так вот, он писал, что те, кто в хвосте, в живых остаются...

— …и вы — в хвост?

— Представьте себе — побежал, а там два туалета. Четыре, вернее: два по два... Я в один из них заскочил, быстро закрылся — и на унитаз сел. За это мне точно ничего не было бы — все уже...

— А вы с жизнью уже попрощались?

— Ну да, маму вспомнил... Желудка от страха уже нет, пустой! В дверь стучат — думаю, нет, не открою, а не только ведь мне плохо, пассажиров там человек 150, но я ни в какую: здесь, решил, подохну, чтобы акулы не съели. В голове галиматья разная, а самолет вниз идет и идет. Тут вдруг раз — сели. Я мысленно: «Как сели, куда? На воду?». Шторку иллюминатора в сортире открыл — Боже ты мой, американская военная база! «Фантомы» с подвесными ракетами стоят, куча техники — большой и малой. Оказалось, это остров Санта-Мария. Я понял, что мы на земле, — вышел. Иностранцы на меня смотрят — целая очередь в туалет из-за меня выстроилась... (Смеется).

— Это правда, что седые волосы у вас тогда появились?

— Да, молодой, а виски седые — перепугался. Понимаете, храбрых в таких ситуациях не бывает...

— …конечно...

— …и смеяться начинаешь, только когда уже сели. Это потом друг другу признаваться мы стали, кто обосрался, кто еще что...

— Даже так?

— Ну конечно — кто не выпивший был, но мы выпившие летели. Представляете, моя морда какая была? На свое место иду — и кто-то за руку меня хвать. Оказалось, Яшин. «Молодой, — спрашивает, — что, совсем обосрался?». Я: «Не знаю — в штанах вроде нету». Он: «На тебе полстаканчика», а они впятером сидели — он, Валера Воронин, тройка еще каких-то бывалых... Я спросил: «Что это?». — «Водка». Хлопнул — и не почувствовал, как воду. «Витя, может, покушаешь?» — они предложили. Я: «Не надо, сейчас обеды носить будут». Смотрю: девушка, соседка моя, дрожит, а в самолете большая бутылка водки, смирновской, пять долларов стоит. Я пошел, купил — и мы с ней за оставшиеся девять часов эту бутылку убрали. Правда, кушать нам принесли, все, как положено, — выпивали и с перепугу не пьянели.

— У вас в жизни еще одна потрясающая ситуация была, когда с Масловым знаменитое ташкентское землетрясение пережили...

— Мой земляк из Запорожья, который во время войны в Узбекистан сбежал, — ну, все же бежали... Он, в общем, шеф-поваром в ресторане нашей гостиницы был и в номер ко мне пришел: «Виктор, ты же земляк мой, я здесь работаю. В газете прочитал, что ты запорожский, повидаться решил...». Ну, туда-сюда, а потом говорит: «Витя, освободиться после игры сможешь?». Я: «Да». — «А ты ко мне Маслова приведешь? Так познакомиться с ним хочу!». — «Ну хорошо, — я согласился, — но только если выиграем, а если нет, даже пытаться не стоит: я-то в любом случае приду, а он нет».

И вот победили мы, я говорю: «Вик Саныч, меня пригласили...». Он: «В ресторан? Не-е-ет, там же дышать нечем, да еще травку разную курят — мы там подохнем быстрее, чем напьемся». Я: «Нет, во дворике столик, возле фонтанчика». Он: «Врешь!». Я: «Ну, пошли». Приходим — столик, накрытый уже, стоит. Я: «Вик Саныч, познакомьтесь — это земляк мой...». — «И здесь у тебя друзья? Куда ни приеду, везде они есть! Очень приятно».

Сели мы, шеф-повар спрашивает: «Сколь­ко выпивки, Витя?». Я: «Ящик взять можешь? Ты тоже ведь с нами?». Он: «Ну да» — и ящик коньяка приносит. Дед: «Ты че, вообще?» (пальцем у виска крутит. — В. С.). Я: «Ну ладно, посмотрим».

Сели мы, квасим... Шеф-повар скоро ушел — извинился, работа, мол, а Дед очки считает — у него один футбол на уме. Говорит мне: «Как только чемпионами становимся, я в Москву уезжаю, а ты все на себя берешь». Он уже понял, что игры продаваться будут — тем, кому очки нужны. Это честно, я не вру — уже чемпионы, поэтому можно.

Ну, баламутим прилично (по шее себя щелкает), и вдруг собаки залаяли...

— …ух ты!..

— …ослы заревели — животные первые землетрясение чувствуют. Народу-то еще невдомек, а я прошептал: «Хмель, где-то я слышал, что это перед бедой начинается...».

— А Хмельницкий с вами был?

— Витася — да, куда же я без него? Сидим, так и замолчали, а Дед говорит: «Фраера, они ж нашу победу празднуют, давайте выпьем...». Налили — добавляем, и в это время гляжу — ноги у меня поднялись! Я лицом к волне как раз сидел: сначала, значит, ноги вверх, потом задница... Я ка-а-к рванул! Пару бутылок коньяка схватил — и к забору, а заборы там восточные, с пиками наверху...

— А вы поняли, что происходит?

— Нет, абсолютно! Гул идет, гостиница трещит, уже и люди завыли — сумасшедший дом! Мы с Хмелем даже с бутылками через забор перелетели, а Деду как перелезть? Я коньяк поставил, назад возвращаюсь, слышу: «Хохлы проклятые, б...ди, меня бросили!». «Хмель, — кричу, — пошли спасать!». Хорошо, что поддатые были: обратно перелезли, Деда подсаживаем, а тяжело — живот же у него большой... Перетаскиваем, руки подкладываем, я говорю: «Виталя, на ту сторону лезь — если упадет, ловить будешь». В общем, перелез Дед, спустился, поймали его. Я: «Давайте, Вик Саныч, на площадь, быстренько». Прибегаем (немного из-за забора же задержались), а там уже все постояльцы гостиницы стоят, и что интересно: француженки были, туристки, так они даже плавки надеть не успели...

Ни лифчиков на них, ни трусиков — толь­ко ночные рубашки, стоим, вторую волну ждем, а бассейна с водой уже нет — трубы полопались. Ну, мы с коньяком, я датый, такое уже несу, хоть записывай: «Вик Саныч, вы же галантный кавалер, симпатичный, давайте к француженкам подойдем. Смотрите, они в одних рубашках, трусики надеть не успели, а вы будто ничего не видите! На коньяк их пригласите — его же, в конце концов, французы изобрели...». Он: «Да, пойдем» — поддал уже, храбрый (хотя к женщинам в любое время он мог). С рюмочками подходит: «Коньяк». Они: «France?». — «Но, армянский». Девушки взяли, выпили — их трясло, успокоиться надо было. Ну, мы вторую разлили, а потом Дед говорит: «Там, в гостинице, у меня три бутылки коньяка в сумке». Я добавляю: «И у нас с Хмелем пять».

— Кому землетрясение, а кому девочки и коньяк...

— Ну, пьяному же море по колено, как говорится (смеется). Я предложил: «Хмель, пойдем принесем». Он: «Ты знаешь, у меня нога болит» — испугался, хитрый... Я: «А девочки тебе понравились?». Молчит. Ну, я сам рванул. Девочки от своего номера ключ мне дали, я заскочил, все, что мог, особо не складывая, в чемодан втоптал, посмотрел, нет ли еще в комнате чего ценного, — часы увидел, туда же засунул. К себе забежал — свои сумки забрал, да еще Дедовы. Все быстро-быстро — еще, опасался, с барахлом этим завалит: мысли разные были...

Назад бегу, примчался, сумки поставил — пот с меня льется: во-первых, после игры, во-вторых, выпил да плюс жара... Дед на меня смотрит: «На поле бы лучше так бегал, как за девочками! Видали, ребята, что делает, а? Ну что, все взял? Коньяк на парапет ставь» — бутылок 20 оказалось.

Я просить начал: «Вик Саныч, не пей, и я пить не буду. Хмель, ты же девочек любишь — ухаживай, и ты, Володя Мунтян, тоже». Распорядился, чемодан француженкам отдал, объяснил, что вещи их там, часы... Дед спрашивает: «А мы куда?». — «Как это куда? К Рашидову. Партбилет у тебя?». — «У меня» — он его с собой всегда носил.

К зданию ЦК партии приходим, а там оцепление в два кольца: народ же туда рвется, все как-то смыться хотят... Паника страшная, солдаты вверх стреляют, никого не впускают. Смотрю: один из тех, кто здание охраняет, Красницкого друг — я с ним когда-то, будучи у Генки в гостях, познакомился, он майором тогда был, а здесь уже подполковник. «Виктор, — спрашивает, — ты чего сюда?». Я говорю: «Да не я — Маслов». — «Маслова пущу, а тебя нет». — «А мне и не надо, пусть старший человек к Рашидову сходит». Подполковник этот: «Маслов — хороший тренер» — и внутрь его затолкал, а Дед перепуганный, не знает уже, хороший он или нет... (Улыбается).

...Там, возле ЦК, для милиции столики с шашлыками стояли — на случай, если кто-то проголодается. Мы с Дедом по рюмашечке выпили, и я сказал: «Как-то смыва­ться надо. В гостиницу не пойдешь — что, на улице спать? Хоть и тепло, да не с руки...». Дед договариваться пошел, выходит мокрый, как всегда: пот с него градом валит. «Витя, — говорит, — возле каждого кабинета человек с автоматом стоит: они друг другу не доверяют, но автобус нам дадут — сейчас подойдет. Как лучше ехать?». — «По степи», — говорю, а сам думаю: «Хоть бы земля не разошлась — она же горела...».

Мы всех француженок, всех немок, кого только можно было, забрали, оттуда с собой увезли. По дороге возле каждой чайханы останавливались...

— Я слышал, у вас хорошая библиотека была — вы даже за границей запрещенную литературу покупали и привозили...

— Честно скажу: не себе вез, — по заказу, хорошему человеку, который много для меня делал. Рисковал, конечно, здорово, книжки за пояс засовывал, но всех нас таможенники не проверяли — выборочно троих брали. Ну, кого подозревали, у кого язык длинный...

Меня никогда не шмонали — знаете, почему? Летели мы однажды в Штаты, и в Москве майор ко мне подошел, выпить пригласил, а мне опохмелиться как раз надо было — я у Соловьева в гостях был и перебрал немножко. Сели за стол, я поправился, а Дед ходит, смотрит — думает, раз я с офицером, значит, сгорел на чем-то, понимаете?

Майор это заметил: «Вик Саныч, дайте нам с Виктором поговорить». Тот ушел, и таможенник спрашивает: «Витя, выручить меня можешь?». — «А что надо сделать?». — «Привези моей жене...». — «...Белье?». — «Да нет, платье». — «Какое? Ты мне девушку примерно такую покажи, чтобы слишком большое или маленькое не взял». Он показал, я сказал: «Хорошо, но ты меня встречаешь». — «Нет вопросов!». Сразу понял, в чем дело, и у меня зеленая улица впредь была. Как же ребята бесились — москвичи особенно!

— Последний вопрос: вам 74 года, но, несмотря на возраст, с мячом что-то еще показать можете?

— А почему нет, но недельку поработать дайте, потому что около года мяча не видел.

— Ноги, тем не менее, помнят?

— Восстанавливаются — через неделю. Серьезно! Эх, пожить бы еще немножечко! Дай-то, как говорится, Бог...

Дмитрий ГОРДОН