Усміхнутися - ...на Новий рік!

Доводилося читати, що один (видатний!) шахіст навмисне хитав столик, де були розташовані шахові фігури. Для чого?! Ну, щоб довести суперника... усе ж до кипіння! Але ж шаховий столик – це ж не обідній стіл! Бо розміри відносно невеликі. Бо була можливість колись прочитати (щоправда не вказувалось, хто ж з гросмейстерів це був!) і про такий факт. Шахіст намагався і інколи небезуспішно... влучати супернику (під вищезгаданим столиком!) по ногах.
---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
"В 1974 году в четвертьфинале Корч­ной встречался с бразильцем Энрико Костой Мекингом, прозванным на родине Шахматным Пеле и Бразильским Фишером. Обыграв 22-летнего соперника со счетом 3:1, несмотря на то что тот специально громко хлопал дверью, когда уходил перевести дух в специальную комнату, мешая Корчному обдумывать позицию, Виктор Львович вышел на Тиграна Петросяна. В воздухе запахло грозой. Отношения между двумя гроссмейстерами были давно и безнадежно испорчены. Они уже встречались в июле 1971-го в Москве. Экс чемпион мира Петросян победил с минимальным перевесом после серии из семи ничьих. Злые языки поговаривали, что и Корчной, и Петросян категорически не желают выходить в финал претендентского цикла, где их поджидал Бобби Фишер. Да-да, это был тот самый цикл, в котором американец разгромил с сухим счетом 6:0 Марка Тайманова и Бента Ларсена, а такого история шахмат еще не знала. Те же языки утверждали, что, штампуя гроссмейстерские ничьи, Корч­ной с Петросяном ждут команды из ЦК КПСС, где якобы решался вопрос, кого из советских шахматистов лучше выводить на Фишера. Оставим это сплетникам, как бы то ни было, с Бобби играл Тигран Вартанович, испив до дна свою чашу унижений.
Но в борьбу с Бобби тогдашние власти действительно включились, Петросяну разрешено было брать в секунданты любого гроссмейстера-соотечественника, кого он только пожелает. А пожелал он... Корчного. Тот наотрез отказался, заявив, что не желает нести ответственность за пассивную игру Петросяна, на которую и смотреть-то неприятно. В кругу друзей он высказывался резче.

Бэлла, ты предала свой народ!

В давней войне двух гроссмейстеров участвовали и их жены. В своих мемуарах («Шахматы без пощады») Корчной описывает, как опередил Тиграна на турнире в Ереване в 1964 году, после чего Рона Петросян (супруга тогдашнего чемпиона мира) позвонила Бэлле Корчной и сообщила ей, что в армянской столице Виктор развлекался с любовницей. По тогдашним неписаным законам чемпион мира автоматически усаживался в кресло главного редактора журнала «64» и занимал ответственный пост в национальной федерации. Эти хлопоты Тигран Вартанович возложил на Рону Яковлевну, и та определяла, кого из отечественных шахматистов отправить на турнир за границу, кого в капиталистическую страну, кого в социалистическую, врагов нажила немало. Если у Петросяна жена была еврейка, то у Корчного — армянка, что многих веселило, но в ходе матча в Одессе в 1974 году эту тему не обошли вниманием приехавшие с Кавказа поклонники Тиграна. Вот таковы были отношения соперников по апрельскому поединку (начался он 11 апреля) на берегу Черного моря. Организаторы волновались, следили, чтобы гроссмейстеры-недруги получили одинаковые номера класса люкс в гостинице Интуриста, чтобы возили их на одинаковых машинах...

Не помогло. Корчной еще на предматчевой пресс-конференции вновь заговорил о пассивной и скучной игре Петросяна. Тот отметил, что Одесса — изумительный город, где его прекрасно встретили, но как пройдет матч — зависит от Корчного. Намекая на скандальный характер последнего. Безо всякого скандала Виктор Львович выиграл первую же партию, мало того, поставил сопернику мат, что и в партиях перворазрядников-то практически не бывает. Как мог пропустить угрозу экс чемпион мира — непонятно. Более того, Корч­ной (видимо, от изумления) за ход до этого унижения соперника громко сказал: «Вам мат!» Не помогло!

А дальше начались события, которые в те времена старались не освещать в прессе. Петросян ногой под столом задевал соперника. Рона Яковлевна объясняла это тем, что Тигран Вартанович уже несколько лет болтает ногами, когда нервничает, ничего страшного. Но Корчной начал отвечать! Атмосфера-то в зале Одесского украинского театра (1100 мест и на матче постоянный аншлаг) была жутковатая. Баннерные войны придут в наш спорт лишь в следующем веке, да и то на футбольные стадионы, но на шахматном поединке приехавшие из Армении поклонники экс-чемпиона мира вывесили плакат: «Бэлла, ты предала свой народ!» Начинали они гораздо спокойнее: «От Москвы до Еревана все болеют за Тиграна». Атмосфера накалялась. В очередной раз получив под столом ногой (возможно, случайно), Корчной произнес: «Тигран, в шахматы играют на столе, а не под ним». Оба подавали жалобы друг на друга в апелляционное жюри. В пятой партии, когда Корчной имел перевес в счете, Петросян, по утверждению Виктора Львовича, начал трясти стол. После обмена колкостями Корчной ядовито сказал: «Вы ловите свой последний шанс».

Время лечит

С тех пор и до смерти Тиграна Вартановича они не разговаривали. И та партия матча оказалась последней. Петросян объявил о своей болезни и послал телеграмму в ЦК, требуя отмены матча, ссылаясь на поведение соперника. Авторитет экс-чемпиона мира был велик, и Корчной реально опасался подобного вердикта. Разбирательство шло несколько часов, но все же победителем был объявлен ленинградец."

"Война окурков и под столом"

Сергей Бавли

14 апреля 2016

"Неизвестные подробности шахматных партий Виктора Корчного"

https://www.sportsdaily.ru/articles/vojna-okurkov-i-pod-stolom

"В подготовке к полуфинальному матчу на первенство мира с Петросяном (1971) Корчному помогали Вячеслав Оснос и я [ Генна Сосонко ]. После сбора, проведенного, как обычно, в «Доме отдыха архитекторов» в Зеленогорске, на матч в Москву мы отправились в том же составе.

В гостинице «Ленинградская» разместились только мы с Осносом, сам же маэстро предпочел жить в каком-то Доме отдыха в Подмосковье. Как Виктор объяснил нам, покой и свежий воздух для него важнее неудобств, связанных с приездом в день партии в Москву и вечерним возвращением обратно. Так как Корчной был тогда увлечен какой-то особой диетой, даже скорее образом жизни, мы приняли это решение с пониманием. Правда, было бы логично, если бы два его помощника тоже разместились в том же Доме отдыха, но по причине, о которой мы с Осносом тогда не догадывались и о которой речь пойдет ниже, этого не произошло.

Получив задание от шефа, Слава и я вечерами анализировали какой-нибудь вариант, а на следующий день утром отправлялись к Виктору электричкой с Павелецкого, если мне не изменяет память, вокзала.

Случалось, за утренними бдениями мы смотрели совсем другие позиции: Корчной вдруг решал играть иной вариант, а то и дебют. За доской мы проводили часа полтора-два, после чего Оснос и я возвращались к себе в гостиницу, чтобы несколько часов спустя направиться на игру. Виктор же отправлялся на обед, потом соснуть, что делал всегда перед партией. Затем за ним присылали машину, и он выезжал в Москву.

Единственным средством связи был тогда телефон, но не помню, чтобы мы хоть раз звонили Корчному в его подмосковные пенаты. Да и он не тревожил нас какими-то просьбами или поручениями. Весь контакт ограничивался коротким общением после партии и утренними приездами в Дом отдыха.

Отношения между Корчным и Петросяном были тогда более чем нормальными.

Никаких конфликтов во время матча не предвиделось, их и не возникло, и мои секундантские обязанности были чисто символическими. Когда девятого чемпиона мира не стало, Корчной, вспоминая о своих непримиримых отношениях с Петросяном, заметил, что какое-то время они всё же дружили. Дружили?

Даже в самые лучшие времена назвать их отношения дружбой можно было только с большой натяжкой. На самом деле это была дружба не между собой, а против кого-то, когда общие интересы в данный конкретный момент вступали в конфликт с интересами кого-либо другого (или целой группы).

У Петросяна, к примеру, отношения с новой звездой советских шахмат Толей Карповым складывались совсем не гладко, даже если внешне все приличия соблюдались.

«О большой симпатии ко мне со стороны Петросяна говорить не приходится, зато Корчного он буквально ненавидел, - вспоминал Анатолий Евгеньевич о своем матче с Корчным (1974). – Этого было достаточно, чтобы он принимал во мне горячее участие».

Такие временные союзы, c изменами и перебежками из одного лагеря в другой были вообще характерны для верхушки советских шахмат во все времена. Объяснение лежало на поверхности: пряников ведь всегда не хватает на всех, особенно таких, как поездки на заграничные турниры, и особенно лакомых – в «капстраны».

Нет, не думаю, что Корчной испытывал когда-либо к Петросяну действительно дружеские чувства: ведь позади были и концовка первого выигранного Корчным чемпионата СССР в Ленинграде (1960), где Петросян и Геллер интриговали против него, и Кюрасао (1962), да и другие мелкие конфронтации.

О его отношении к Петросяну можно было судить и по ремаркам, которые мы слышали от Виктора во время подготовки. В лучшем случае они были ироническими.

«Я вас звонил, вам не был дома, как сказал бы Петросян», - с удовольствием повторял Корчной и прыскал характерным смешком.

Что, кстати говоря, не соответствовало действительности. Допускаю, что когда подростки познакомились в Ленинграде в 46-году, сын тбилисского дворника и мог допускать какие-то ошибки в языке, но Тигран Вартанович, которого знали все, говорил по-русски чисто.

На открытие полуфинального матча на первенство мира прибыл президент ФИДЕ Макс Эйве (Москва1971)

Спокойная, почти дружеская атмосфера, царившая на матче, не пошла Корчному впрок. Несколько партий завершились короткими ничьими, в других он получал весьма перспективные позиции, в четвертой – выигранную, но ничего не мог поделать со своим соперником. После восьми ничьих кряду в предпоследней девятой партии Корчной черными тоже добился превосходной позиции, но в цейтноте потерял нить, совершил несколько ошибок и проиграл.

Об отношениях между соперниками говорит и концовка десятой, заключительной партии, где Виктора устраивала только победа, но к моменту откладывания он доигрался до совершенно проигранного окончания. Когда принесли конверт, он сказал сопернику: «Хочешь – ничью, хочешь – сдамся...»

«Ничья, ничья, конечно, ничья», – затараторил Петросян, останавливая часы и протягивая руку.

Странный матч закончился. Петросян победил: 5.5-4.5.

Еще в ходе матча соперники договорились, что проигравший будет помогать победителю в подготовке к матчу с Фишером. Этот финальный претендентский матч должен был начаться через несколько месяцев.

После поражения Виктора мы с Осносом вернулись в Питер, а Корчной остался в Москве. Позднее он вспоминал, что две недели посещал дачу Петросяна в подмосковных Раздорах, в то время как Авербах, тоже задействованный в подготовке, говорит, что когда они приехали на дачу Тиграна, выяснилось, что хозяин спешит на футбол: в тот день играл его любимый «Спартак». Усадив Корчного с Авербахом анализировать какую-то позицию, Петросян отбыл в «Лужники». Виктора это настолько разозлило, что он отказался помогать своему бывшему сопернику и вернулся в Питер.

Думаю, что противоречия в воспоминаниях нет: Корчной и Авербах действительно работали с Петросяном, готовя того к поединку в Буэнос-Айресе, а в памяти старейшего гроссмейстера запечатлелся только последний акт этой подготовки.

Много лет спустя Анатолий Карпов стал говорить о фиксированном результате того московского матча. Руководство боялось, что на чемпиона мира Спасского может выйти Фишер, и попыталось выяснить у советских претендентов, кто из них в состоянии остановить американца. Корчной заявил, что Фишер играет сейчас настолько сильно, что он не видит никого из обыгранного им поколения, кто мог бы оказать Бобби сопротивление. А вот Петросян сказал, что верит в себя, что, дескать, у него есть какие-то шансы.

«Вроде бы после этого, – рассказывал Карпов, – с Корчным хорошо “поработали”, и он согласился уступить дорогу Петросяну, получив в качестве компенсации три крупных международных турнира в капиталистических странах, что по тем временам было царским подарком».

Реакция Корчного: «Карпов заявил, что за проигрыш матча мне было обещано участие в трех международных турнирах. Как прокомментировать это заявление?! Нравственно нечистоплотные люди искусно распространяют нечистоплотные сплетни. Страдает в результате экология Земли».

Какой-то очень странный ответ, да и довольно мягкий (разумеется, по меркам Корчного). И особенно учитывая, что эта реакция последовала уже после обоих матчей Злодея с Карповым, когда он не стеснялся в выражениях.

Тем не менее, факт остается фактом: после московского матча с Петросяном в следующем 1972 году Корчной действительно участвовал сразу в трех крупных зарубежных турнирах – в Гастингсе, Амстердаме и на Пальма-де-Мальорке, и все три имели место в капстранах.

Для сравнения: за предыдущие семнадцать лет гроссмейстер, четырехкратный чемпион Советского Союза и кандидат на мировое первенство Корчной принимал участие в семнадцати турнирах за пределами Советского Союза (помимо официальных соревнований и Олимпиад). Из них только шесть проводились в столь заманчивых для любого советского человека капиталистических странах. Шесть за семнадцать лет, а тут три за год. Убийственная статистика!

Никто из советских гроссмейстеров, кроме стремительно восходящей мегазвезды Карпова не выезжал в 1972 году в капстрану больше одного раза, да и тому позволили это сделать только дважды. Ни Петросян, ни Смыслов, имевшие несравнимо бóльшие связи наверху, чем питерский гроссмейстер. Никто.

Что здесь сказать? Хотя Оснос и я удивлялись на редкость безвольной, абсолютно не характерной для Виктора игре и переживали его неожиданное поражение на финише, у нас и мысли не возникало, что оба участника его ломают комедию, и результат поединка предопределен.

Сегодня, спустя почти полвека, я по-другому смотрю и на решение Корчного – жить отдельно от своих помощников. Ведь за несколько месяцев до поединка с Петросяном мы (Корчной, Оснос и я) во время четвертьфинального матча с Геллером в Москве поселились в той же «Ленинградской» и общались подолгу до и после партий. Даже если они не бывали отложены, анализы, нередко с шутками и прибаутками, затягивались порой далеко за полночь, и я очень хорошо помню темпераментные попытки Виктора докопаться до истины.

Во время матча с Петросяном Корчному было просто противно на протяжении нескольких недель, имитируя подготовку и анализ, постоянно видеть лица своих наивных помощников, искренне желающих ему успеха. Да и кому такое было бы приятно? Другого объяснения неожиданному решению Виктора поселиться отдельно от нас за городом я сегодня найти не могу.

Вспоминая в своих мемуарах о длиннющей серии ничьих, Корчной приводит ходившую по Москве шутку, что никто из гроссмейстеров не хочет побеждать, чтобы не выходить на Фишера, а в Спорткомитете еще не решили – кому выигрывать матч. Так уж действительно не решили?

Ни одного из участников тех событий нет с нами, и что происходило тогда в действительности установить сейчас невозможно: такого рода соглашения не закреплялись, понятно, в официальных документах. Действительно ли Петросян полагал, что может сражаться на равных с американцем, или им владели какие-то другие, более земные мотивы? Вынудили ли Корчного принять это решение, или он согласился на него добровольно, прельстившись жирным кушем? В любом случае оба не выглядели бы достойно при свете юпитеров, осветивших во время перестройки многие и не такие темные углы советского прошлого.

Единственное, что можно сказать со стопроцентной уверенностью, – это то, что никаких моральных или каких-либо других факторов, которые остановили бы людей, стоявших у власти тогда (равно как и сейчас – вспомним хотя бы Сочинскую Олимпиаду, да и последующие события на спортивном фронте), не было и не могло быть.

Если уж предыдущий унизительный проигрыш Тайманова Фишеру (0-6) был рассмотрен на уровне ЦК, то сейчас, когда Бобби сокрушил Ларсена с аналогичным счетом, паника функционеров только усилилась: ведь угроза завоевания звания чемпиона мира американцем стала совсем реальной. И где? В игре, любимой миллионами, в которой весь мир привык к абсолютной гегемонии советских мастеров. Нет, дело нельзя было пускать на самотек: американец должен быть остановлен, чего бы это ни стоило. И на Фишера должен выйти самый неудобный для него советский гроссмейстер, а проигравшему должен быть компенсирован понесенный «ущерб».

Можно приобщить к «делу» и совершенно не характерную на Корчного дружескую (по крайней мере на первых порах) помощь бывшему сопернику, которому он только что бесславно проиграл матч.

Уверен, кстати, что они не обговаривали друг с другом течение партий, не говоря уже о составлении их. Но если оба игрока стремятся к одной цели, результат предопределен, даже если на пути к этому результату у них могут возникнуть (и возникали-таки!) какие-то помехи, странно смотрящиеся со стороны. В том числе и заключительный аккорд – концовка последней партии.

Думаю, что задним числом проливает свет на тот московский поединок и предложение, сделанное Корчным Хюбнеру десять лет спустя на финальном кандидатском матче в Мерано (1980/1981). Победитель того матча выходил на чемпиона мира Карпова, и борьба складывалась очень непросто для Корчного. Хюбнер не только владел инициативой, но и вел в счете. Было у него немалое преимущество и в 7-ой партии, где при доигрывании он неожиданно зевнул ладью… Счет сравнялся. Не сумев прийти в себя, немецкий гроссмейстер проиграл и назавтра, а две следующие партии были отложены. В одной позиция была равной, в другой - некоторой инициативой владел Корчной, но впереди было еще много борьбы.

Неожиданно Хюбнер объявил, что сдает матч. В практике впечатлительного немецкого гроссмейстера уже случались подобные резкие концовки: после шести ничьих он, проиграв седьмую партию, неожиданно сдал четвертьфинальный матч на мировое первенство Тиграну Петросяну (Севилья 1971).

Корчной вспоминал, как огорошенный этим сообщением - независимо от исхода этих отложенных предстояло сыграть еще четыре партии, - он стал уговаривать немецкого гроссмейстера… продолжать игру. Что, мол, такая концовка плохо смотрится со стороны, что это нехорошо с точки зрения спонсоров, да и вообще…

Давайте, мол, оформим это дело «нормальным» способом, то есть будем приходить на партии и «так потихонечку доберемся до финиша…» Само собой подразумевалось, что капитуляцию в матче он принимает.

Хюбнер не внял увещеваниям соперника и в тот же вечер покинул Мерано. Хорошо зная Роберта, уверен: приходить на партии, имитируя игру, для профессора было совершенно неприемлемо и лежало за пределами его жизненных принципов.

Пазл сложился. Тайное, по крайней мере для меня, стало очевидным. Но можно ли сказать, что я узнал нечто новое о нравах того времени, или что мое мнение об обоих выдающихся гроссмейстерах претерпело изменение? Ни в коем случае. И Корчной, и Петросян просто следовали правилам игры, к которым привыкли с детства, и которые являлись зеркальным отображением огромного свода правил и понятий, по которым жила тогда вся гигантская страна.

Тем более это относится к функционерам из Спорткомитета, которые просто выполняли вверенную им работу, озвучивая для бойцов шахматного фронта мысли, переданные им с самого верха. Дело ведь было государственной важности – на кону стоял престиж Советского Союза.

Всевидящая, далекая от каких-либо манипуляций Каисса, не оставила без внимания тот матч. Он не пошел впрок обоим. Победитель его бесславно проиграл Фишеру, а уязвленный Корчной вскоре начал тотальную борьбу с Петросяном, приведшую его несколькими годами позже к травле в советской прессе. Эта многомесячная травля в «Советском спорте», где под шапкой «Неспортивно, гроссмейстер!» ежедневно помещались письма читателей, была инициирована письмом в редакцию газеты его бывшим соперником (или правильнее – сообщником?) по тому московскому матчу.

Что же касается нас с Осносом, слова песни Бориса Гребенщикова «Что ж, обычные дела. Нас с тобою на...ли», казалось, лучше всего соответствовали бы положению, в котором оказались мы с ним.

Но нет: в памяти тот кусочек жизни не остался чем-то неприятным; даже видя какие-то странности в игре и поведении нашего подопечного, мы со Славой (о котором стоило бы вспомнить не мимоходом, как я делаю сейчас) старались не заморачиваться и жили нашей смешливой молодостью и солнечной июльской Москвой 1971 года.

Вячеслав Вульфович Оснос (1935 - 2009)

На следующий год я эмигрировал из Советского Союза, и в течение двадцатилетнего периода мы с Осносом не виделись ни разу. Когда же я стал регулярно приезжать в послеперестроечную Россию, того далекого московского матча мы со Славой не вспоминали вовсе: настоящее, ставшее вдруг интереснее любого прошлого, вытеснило его напрочь.

"Справка"

Генна Сосонко

Время публикации: 06.10.2019 22:50

http://chess-news.ru/node/26431

Щиро вдячний за надзвичайно цікаву інформацію, у дуже великій мірі мені невідому. Вітаю з святом! Щастя, здоров’я, удачі.

Взаємно!